Докладная записка НКИД заместителю наркома внешней и внутренней торговли СССР Л. М. Хинчуку о развитии политики Соединенных Штатов по отношению к СССР — 28 сентября 1927 г.
№ 94. Докладная записка НКИД заместителю наркома внешней и внутренней торговли СССР Л. М. Хинчуку о развитии политики Соединенных Штатов по отношению к СССР
28 сентября 1927 г.
Совершенно секретно.
I.
1. Американская внешняя политика основывается, согласно традиционной фикции, на определенных “доктринах”, будто бы остающихся неизменными и ни в коем случае изменению не подлежащими. История любой из этих доктрин показывает, однако, что ее содержание фактически постоянно меняется, но это выражается идеологически не в отказе от самой формулы и не в изменении ее, но всегда в истолковании, причем сохраняется фикция, что формула, выражающая данную доктрину, остается неизменной. Как бы далеко ни шла эластичность каждой такой формулы, в ней имеются, однако, всегда и такие относительно неподвижные элементы, которые лишь с большим трудом и медленно поддаются фактическому устранению или коренному изменению. С 1923 г. имеется особая доктрина и для американской политики по отношению к Советской России — доктрина, не носящая, правда, специального названия, но получившая уже определенную формулировку с традиционно неизменными элементами, но также и с возможностями приспособления посредством интерпретации к новым условиям. Эта формулировка, до сих пор сохраняющая полную силу, была дана в первом послании Кулиджа конгрессу (декабрь 1923 г.), за которым последовала телеграмма т. Чичерина Кулиджу и резкий ответ на нее Юза. Эта формула до сих пор должна служить исходным пунктом при рассмотрении американской политики по отношению к Советскому Союзу.
2. Данная в послании Кулиджа формула является результатом значительной эволюции и окончательным отказом от той позиции безусловного непризнания, которая была занята американским правительством в последние годы вильсоновского президентства. Это обстоятельство не следует и теперь упускать из виду, так как воспоминание об известных, более ранних заявлениях Вильсона создает иногда ошибочное представление, будто демократическая партия представляет в политике по отношению к Советской России более либеральную традицию. Такой традиции у демократической партии вовсе нет, и республиканский государственный секретарь Юз в свое время отнюдь не затруднил условий признания и не осложнил вопроса о возобновлении отношений, а, наоборот, открыл хотя бы теоретическую возможность соглашения с советским правительством, каковая совершенно исключалась его демократическим предшественником Кольби. Соответствующая историческая справка приобретает теперь интерес, поскольку сейчас в Америке уже начался предвыборный период и поскольку на этот раз не исключается возможность избрания демократического президента. Правда, сейчас немыслимо представить себе демократическое правительство, возвращающееся к позиции Кольби, но очень мало вероятия имеется и для того, что какое-либо правительство решительно повернет в сторону более либерального отношения по сравнению с теперешней линией. Поэтому практически всего вернее считаться с продолжением того развития, основные черты которого определились в 1921‑1923 гг.
3. Для Кольби вообще не было вопроса, на каких условиях могли бы быть возобновлены отношения с советским правительством. Признание было, с его точки зрения, безусловной невозможностью, что мотивировалось как моральными соображениями, так и убеждением в непрочности советской власти. В этот период американское правительство решительно отказывалось признать фактическое положение вещей в Восточной Европе. Оно отказывалось признать балтийские государства, возражало против признания независимости “так называемых республик” Грузии и Азербайджана. За исключением Финляндии, Польши и русской части Армении оно рассматривало все новые государства, в том числе и Советскую Россию, как временные, не имеющие права на существование образования, которые должны будут уступить свое место единому российскому государству (ни в коем случае, однако, не большевистскому). 10 августа 1920 г. Кольби пространно изложил политику американского правительства по отношению к Советской России в ответной ноте на запрос итальянского посла об отношении Соединенных Штатов к русско-польскому вопросу. В конце этой длиннейшей ноты позиция американского правительства резюмировалась следующим образом:
«Американское правительство с удовлетворением отнеслось бы к декларации союзных государств о том, что территориальная неприкосновенность и надлежащие границы России будут сохранены. Эти границы должны обнять всю прежнюю Российскую империю за исключением Финляндии, этнографической Польши и той территории, которая по соглашению может войти в состав Армянского государства. Стремление этих наций к независимости — законно. Они были аннексированы насильно, и освобождение их от гнета чужеземной власти не является посягательством на территориальные права России.
Подобная декларация должна повлечь за собой удаление всех иностранных войск с территории, заключающейся в указанных границах, и, по мнению американского правительства, должна сопровождаться заявлением, что никакое вторжение со стороны Польши, Финляндии или какого-либо другого государства за пределы установленной таким образом и торжественно объявленной границы России не будет допущено. Только этим путем большевистский режим будет лишен возможности использовать ложный, но имеющий силу призыв к русскому национальному сознанию и принужден будет столкнуться со здравым смыслом и чувством самоуважения русского народа, который, обеспеченный от вторжения и захвата его земель, неизбежно противопоставит свою волю унижающей его социальной философии и угнетающей его тирании».
4. Приведенная цитата показывает, в какой мере позиция демократического правительства была абсолютно лишена всякого практического характера. Юз, ставший секретарем Государственного департамента с марта 1921 г., сразу коренным образом изменил постановку вопроса, оставив почву моральных, правовых и политических абстракций. Уже 21 марта 1921 г. им было сделано заявление, в котором он говорил следующее:
«Правительство Соединенных Штатов взирает с глубоким сочувствием и серьезным участием на бедствия русского народа и желает всеми подходящими средствами содействовать созданию благоприятных условий, при которых торговля может быть восстановлена на прочных основаниях. Для правительства Соединенных Штатов ясно, что при существующих условиях нет уверенности в развитии торговли, так как то количество продуктов, которое Россия была в состоянии ныне для себя добыть, совершенно не соответствует ее нуждам, и ясно, что достижение действительного улучшения невозможно, пока имеются налицо и продолжают действовать причины прогрессирующего[1], обнищания России.
Вся надежда русского народа состоит исключительно в производственности России и напрасно ожидать восстановления торговли, пока не будет прочно установлена экономическая база производства. Производство же обусловлено безопасностью личности, признанием частной собственности на прочных гарантиях, неприкосновенностью договоров и права на свободный труд. Если имеется в виду произвести коренные изменения с обращением должного внимания на охрану личности и собственности и на создание необходимых условий для поддержания торговли, то правительство Соединенных Штатов радо будет получить убедительное доказательство осуществления указанных изменений. Пока у правительства Соединенных Штатов не будет такого доказательства, оно не находит достаточных оснований для обсуждения вопроса о торговых сношениях».
Несмотря на отрицательный характер заключения, заявление это уже знаменовало большой шаг вперед, так как оно считалось с возможностью, что требуемые изменения будут осуществлены не каким-то фиктивным, когда-то имеющим явиться правительством, а существующим советским правительством. Еще более ясно было это выражено 8 марта 1922 г. в ноте Юза, в которой он сообщал итальянскому послу отказ американского правительства участвовать в Генуэзской конференции.
«Что касается России, — говорилось в этой ноте, — то правительство Соединенных Штатов присовокупляет, что оно горячо стремится сделать все лежащее в его силах для поднятия благосостояния русского народа, а также следит с величайшим интересом и дружеским участием за каждым шагом, направленным к восстановлению экономических условий, которые позволят России восстановить свою производительную мощь. Однако, по мнению правительства Соединенных Штатов, подобные условия не могут быть созданы, пока исчерпывающие меры не будут приняты теми, кто наиболее всего ответствен за теперешнюю экономическую разруху в России».
Таким образом, необходимые условия должны быть созданы в самой России, и это должно быть сделано теми, кто «наиболее всего ответствен за экономическую разруху», то есть советским правительством. В этом уже заключено признание фактических отношений в Восточной Европе как длительного состояния. И 27 июля 1921 г. американское правительство сделало первый решительный вывод из этого, официально признав правительства Эстонии, Латвии и Литвы.
5. Из нашего сопоставления видно, что Юз и вместе с ним вся республиканская дипломатия поставили русский вопрос как экономическую проблему. В этой плоскости вопрос с тех пор фактически и остается, в то время как абстрактные правовые или моральные аргументы получили совершенно подчиненное значение. Этой постановке русского вопроса, как проблемы экономической, придана форма бескорыстной заботы о судьбе России. «В чем нуждается Россия?» — так ставится вопрос, но при этом в действительности спрашивается: «Для чего нужна Россия американскому капиталу?» С наибольшей ясностью и полнотой эта постановка вопроса развита в заявлении, сделанном Юзом 21 марта 1923 г. делегации Международной женской лиги мира и свободы.
Эта речь Юза и опубликованное одновременно с нею письмо Гувера секретарю Американского союза христианской молодежи Гиббарду до сих пор остаются наряду с посланием Кулиджа от 5 декабря 1923 г. основными документами, в которых изложена доктрина русской политики американского правительства. Мы приводим основные места, как из речи Юза, так и из письма Гувера. Из речи Юза: «Мысль о том, “как нам помочь этому несчастному народу?”, нас никогда не покидает. В области благотворительности мы сделали очень много. Но одной благотворительности недостаточно. Вопрос лежит много глубже. Мы имеем дело с экономической проблемой, и, сколь сильны бы ни были чувства человеколюбия, они не могут проявляться вне решающего влияния все определяющих фактов. Мы не хотим вмешиваться во внутренние дела России; мы признаем за русским народом право создавать свое государственное устройство, больше того, мы знаем, что наше вмешательство было бы бесплодно. Спасение России не может прийти извне, не может быть извне навязано. Будущее России в руках самой России. Совершенно невозможно заниматься вопросами, которые всецело зависят от русского народа и без разрешения которых немыслима помощь, немыслимо восстановление России».
Таким образом, мы имеем уже первый пункт: Америка жаждет оказать России экономическую помощь, но условия, при которых эта помощь возможна, могут быть созданы только в самой России и ее внутренними силами.
«России необходимы, — говорил далее Юз, — промышленность и торговля, но создать промышленность и торговлю какими бы то ни было формальными политическими соглашениями нельзя. Политическими соглашениями можно сильно облегчить работу торговли и промышленности, но нельзя сделать дела или создать необходимых для него предпосылок. Нельзя поддерживать то, что не существует. Россия нуждается в капитале, но русскому народу будет мало пользы от того, что мы будем поощрять авантюристов и людей, желающих эксплуатировать Россию. Пользу могут принести России, содействовать повышению ее производительности и создать основу ее промышленности и торговли могут лишь те, которые пойдут в Россию для длительного помещения капитала, которые на месте создадут прочные, хорошо обеспеченные дела; но эти люди, являясь иностранцами, должны быть уверены в обеспеченности и целесообразности помещения их капиталов, прежде чем решиться на такое дело. Во власти русских властей создать условия, благоприятные притоку иностранного капитала. Этих условий извне создать нельзя».
Пункт второй и чрезвычайно существенный: Россия интересна с американской точки зрения как место для длительных и больших инвестиций. Возобновление формальных отношений между обеими странами предполагает, что с русской стороны должны быть созданы условия, обеспечивающие безопасность таких инвестиций. Но как определить, имеются ли уже в наличности эти условия?
«Для определения отношений к России мы имеем очень легкий и крайне важный критерий, критерий доброй воли в выполнении международных обязательств. Я повторяю, что добрая воля — вещь крайне важная, ибо на слова полагаться нельзя. В самом деле, к чему делать заверения, когда обязательства и права отвергаются и собственность экспроприируется? Это не вопрос богатства и бедности. Это вопрос принципа».
Вслед за этим Юз формулирует те условия, которые должны явиться критерием доброй воли. Это те три пункта, которые с того времени неизменно повторяются во всех заявлениях: признание долгов, возвращение конфискованного имущества или компенсации за него и отказ от «попыток распространить на другие народы те ужасные бедствия, которым подвергся русский народ».
Письмо Гувера было посвящено главным образом конкретной картине экономического положения России. Основываясь на этой картине, Гувер ставит тот же вопрос — в чем нуждается Россия, и дает по существу тот же ответ, что и Юз. Нам важно помнить, что и Гувер участвовал, таким образом, в выработке русской доктрины американского правительства — в особенности теперь, когда Гувер является одним из наиболее серьезных кандидатов в президенты. Из его письма сохраняет значение следующее место:
«Для восстановления Россия должна получить из-за границы огромные капиталы и опытных людей для руководства делом восстановления. Правда, найдется несколько спекулянтов и охотников на концессии, которые в ожидании прибыли в несколько сот процентов в год согласятся рисковать и в нынешних условиях, но массового помещения капитала, удовлетворяющегося умеренными процентами, нельзя ожидать, пока вся система не будет перестроена на началах, обеспечивающих уверенность и внушающих доверие. Безнадежное заблуждение думать, что достаточно официального признания советской власти нашим правительством, чтобы вызвать приток заграничных сбережений, деловых людей и специалистов в Россию. Ведь и те немногие государства, которые признали советскую власть, не вложили сколько-нибудь значительных капиталов в Россию, хотя экспортируют капитал в другие страны. Я говорю это не в качестве аргумента за или против признания, а в качестве указания на то, что вопрос о восстановлении русской промышленности определяется другими обстоятельствами, в частности обеспеченностью и свободою инициативы, которые могут быть созданы лишь внутренними изменениями в самой России. Русский народ должен разрешить эти проблемы своими силами».
6. Письмо Юза Гомперсу от 19 июля 1923 г. в основном повторяет уже сказанное, но в нем имеются также некоторые положения, которые заслуживают быть отмеченными. Юз не жалеет красок для характеристики царящей в Советской России разрухи и тирании и говорит о нежелательности каких-либо шагов, которые могли бы быть поняты как одобрение тиранических мероприятий или могли бы замедлить осуществление русским народом его права жить в свободе, «но, — продолжает он, — для Государственного департамента, на обязанности которого лежит вести внешнее отношение в согласии с признанными принципами международного общения, проблема представляется необходимым образом в несколько менее общей форме. Мы не занимаемся вопросом о законности правительства с точки зрения прежних европейских мер; мы признаем право революции, и мы не пытаемся решать внутренние вопросы других государств».
Далее говорится, что «признание есть приглашение к общению» и поэтому предполагает выполнение соответственными правительствами всех обязанностей международного общения. В этой связи Юз в особенности останавливается на пропаганде, причем на этот раз он говорит о «попытках опрокинуть демократические учреждения, как они существуют в нашей и других странах». С этим письмом, в котором так торжественно признается “право революции”, мы имеем уже все элементы, на которых было построено заявление Кулиджа о Советской России в его первом послании конгрессу. В этом послании отразилось, однако, и влияние сторонников возможно более скорого признания Советской России, поскольку в нем в самой формулировке условий “американской помощи” уже нашло выражение желание, по возможности, облегчить советскому правительству принятие выставленных условий. Так, в послании Кулиджа говорится весьма мягко о «проявлении склонности ...[2] компенсировать наших граждан» и подчеркивается, что американское правительство требует признания долгов, сделанных не царем, а новой русской республикой. По своему же содержанию соответствующее место в послании Кулиджа является не чем иным, как своего рода резюме предыдущих заявлений, и точный смысл его выясняется лишь в сопоставлении с приведенным нами до сих пор материалом. В свое время заявления Кулиджа были поняты превратно, в чем, насколько известно, был немало повинен Бора.
Ответ Юза на телеграмму т. Чичерина вновь вернул вопрос на его ставшую уже традиционной линию развития и закрепил русскую “доктрину” американского правительства, которая с этого момента может считаться твердо установленной и подлежащей изменению лишь в порядке истолкования. (Выдержка из послания Кулиджа и ответ Юза на телеграмму т. Чичерина даются в приложении в подлиннике[3].)
II.
7. На всех этапах развития после послания Кулиджа от декабря 1923 г. формула, данная в этом послании, сохранялась как исходный пункт, определяющий позицию американского правительства. Все более или менее официозные заявления не переставали базироваться на прежних заявлениях Юза и на формуле, данной в послании Кулиджа. Нелишне вспомнить, что когда после отставки Юза возникли предположения и слухи о предстоящем изменении русской политики американского правительства, то на это в официозном порядке различными каналами было отмечено, что политика Келлога будет прямым продолжением политики его предшественника. По существу основные элементы этой политики получили с того времени подтверждение с двух сторон. Во-первых, со стороны общей долговой политики Соединенных Штатов, укрепившей принцип, согласно которому соглашение об уплате долгов является условием предоставления кредитов. Во-вторых, со стороны среднеамериканской, в частности мексиканской, политики Соединенных Штатов, в которой резко выступило значение, которое придается американским правительством обеспечению американских инвестиций в тех странах, где они были сделаны. Таким образом, можно считать, что условия признания Советской России, как они были излагаемы Юзом и определенно формулированы в послании Кулиджа, имеют в настоящее время ни в коей мере не меньшее значение, чем раньше.
8. Формулированные Кулиджем в его послании условия касаются долгов, конфискованной обстановки и пропаганды, но это условия в том же смысле, как это было у Юза, то есть как показатель того, что Советская Россия созрела для признания ее Америкой, что она может быть признана страной, выполняющей международные обязательства. Это есть то, о чем Юз говорил как о “критерии доброй воли”. Кулидж, по его словам, «не предполагает торговать американскими принципами», он подчеркивает, что «благожелательство Америки не является предметом продажи». Это означает, что условия, которые ставятся, должны быть предпосылками, которые сначала должны быть созданы односторонним актом советского правительства, что и высказал с полной определенностью Юз в своем ответе на телеграмму т. Чичерина. С американской стороны отвергается мысль о таких переговорах, где официальное признание советского правительства и предоставление кредитов рассматриваются как компенсация за платеж долгов, возмещение пострадавших от конфискации и отказ от пропаганды. Советское правительство должно в какой-либо мере выполнить эти условия, по меньшей мере обнаружить свою склонность к их выполнению для того, чтобы сделать себя, так сказать, переговороспособным. Но, с другой стороны, и несомненно для того, чтобы заверить, что выполнение этих предпосылок не окажется безрезультатным, Кулидж говорил о том, что он готов на очень большие льготы для помощи русскому народу. Конкретно можно приблизительно так представить путь к соглашению, который намечен в послании Кулиджа: если с русской стороны последовало бы предложение договориться о платеже долгов, то согласно всем прецедентам условия платежа устанавливались бы в зависимости от платежеспособности должника, но в свою очередь платежеспособность Советской России была бы поставлена в зависимость от кредитов, которые Советская Россия могла бы получить для восстановления и дальнейшего развития своего хозяйства.
Конечно, согласно вышесказанному это признание зависимости платежеспособности от предоставляемых Америкой кредитов не может получить характера юридического юнктим[4], зафиксированного в каком-либо официальном акте. Америка ни в коем случае не подписала бы соглашения, вступление которого в законную силу было бы поставлено в зависимость от предоставления ею кредитов. Вопрос о кредитах явился бы предметом параллельного соглашения, которое формально не может иметь ничего общего с политическим актом признания и с соглашением о платеже долгов. Совершенно так же, как в соглашении с Италией о платеже долгов нет ни звука о каких-либо кредитах, в то время как Италия немедленно после подписания соглашения получила американский заем.
Аналогичным образом и разговоры с представителями отдельных интересентов[5] о вознаграждении за конфискованную собственность должны были бы подвести к вопросу о кредитах и новых инвестициях. Основной трудностью являлось то, что введением в переговоры должны были явиться определенные действия с нашей стороны, которые должны были засвидетельствовать нашу “склонность” платить долг и возмещать убытки. Но это облегчалось фактом существования долговой комиссии, куда можно было обратиться с предложением платить долг; теперь же, после ее ликвидации, начальная стадия может быть определена только путем зондажа в Государственном департаменте, причем наперед приходится считаться с тем, что раздельное обсуждение вопроса о долгах и вопроса о возмещении после ликвидации долговой комиссии серьезно затруднилось.
9. Заключенные за время после декабря 1923 г. соглашения Соединенных Штатов с их кредиторами о платеже долгов показали, как далеко может идти практическое истолкование, казалось бы, совершенно точной формулы. Долговая комиссия выработала на основании одной и той же формулы весьма различные условия для различных стран, причем в ряде случаев значительная часть долга была фактически — в порядке определения условий платежа — скошена, что, казалось бы, исключалось названной формой. Достаточно сказать, что Франция в случае ратификации соглашения Беранже — Меллон должна будет начать с платежей, равных приблизительно ¾% суммы долга, чтобы дойти к 17‑му году до платежей, равных приблизительно 3% суммы долга. Италия начинает всего-навсего с платежей, равных ¼% суммы долга, доходит через десятки лет до максимальных платежей, равных 2%. Этим даны приблизительно пределы, внутри которых могли бы быть установлены условия погашения русского долга. Капитальная сумма долга исчисляется американским правительством в 192,6 млн. долларов; при определении общей подлежащей погашению суммы к этому должны быть причислены неоплаченные до сих пор проценты. С другой стороны, некоторые пункты являются спорными, и, может быть, нам удалось бы добиться сокращения капитальной суммы. Допустив, однако, малоблагоприятный случай, что мы сговариваемся приблизительно на 250 млн. долл., мы должны были бы начать по французской схеме с примерно 1,8 млн. долларов в год и дойти через 16 лет до 7,5 млн. долларов, а по итальянской схеме — начать с 600 тыс. долларов и дойти до 5 млн. долларов. Кроме этих прямых обязательств американскому правительству регулированию подлежали бы еще различные обязательства по отношению к американским гражданам. Без тщательной проработки вопроса по отдельным видам своих “обязательств” невозможно наметить вероятные формы регулировки, но приведенные предположительные данные о возможном долговом соглашении могли бы служить критерием того, в какие границы вообще могло бы быть введено определение своих обязательств. Мы имели бы все основания, с одной стороны, настаивать на применении к нашему долгу итальянской схемы, с другой стороны, проводить при переговорах о различных претензиях возможно более низкие нормы их оценки и в обоих случаях, если не формально, то по существу ставить всякие платежи в зависимость от того, что будет получено от Америки в форме кредитов и инвестиций.
10. Хотя заявление Кулиджа оставалось в силе все время с того момента, как оно было сделано, но в зависимости от политической конъюнктуры дело обстояло так, что в известные моменты мы почти что приглашались сделать шаги по намеченному в послании Кулиджа пути, а в другие моменты нам пришлось бы вынуждать американское правительство к переговорам. Эта возможность вынуждать существовала, пока имелась долговая комиссия, куда мы могли бы обратиться с предложением уплатить наш долг. Теперь все зависит от того, захочет ли американское правительство в том случае, если с нашей стороны последуют шаги в сторону выполнения американских условий, признать, что эти шаги являются уже достаточными предпосылками для формальных переговоров. Нам приходится поэтому считаться со всей совокупностью доводов за и против, которые стояли бы в этом случае перед американским правительством. Общей формулы, которая годилась бы для любой политической ситуации, найти невозможно; по отношению же к теперешней ситуации следует иметь в виду следующее; Америка уже вступила фактически в предвыборный период, и постановка русского вопроса имела бы теперь для республиканского правительства лишь в том случае смысл, если бы оно могло ожидать от этого увеличения своих выборных шансов, то есть массового прироста голосов. Так дело ни в коем случае не обстояло. Те круги, которые являлись активными сторонниками признания, круги деловые, и без того в их большинстве являются избирателями республиканской партии. С другой стороны, наиболее горячие противники признания находятся именно среди тех масс, завоевать которые для республиканской партии особенно важно. Достаточно указать на Американскую федерацию труда. Почти не подлежит сомнению, что эта Федерация будет поддерживать при президентских выборах демократического кандидата. Но и в этом случае еще было бы неясно, с какой степенью категоричности и активности оказала бы Федерация свою поддержку демократической кандидатуре. Республиканская партия не имеет никаких оснований, поднимая русский вопрос, решительно отталкивать от себя Федерацию труда, резко враждебную признанию. Этот случай является, так сказать, образчиком тех соображений, которые говорят против возбуждения русского вопроса в предвыборный период, если рассматривать вопрос с точки зрения республиканской партии. Она предпочитает ничем не связывать себя по этому вопросу в предвыборный период. Другим осложняющим обстоятельством является то, что за последнее время снова обострился вопрос об ограждении прав американских инвестиций в связи с конфликтом с Мексикой. Келлог сильно ангажировал себя заявлениями, в которых он все трудности среднеамериканской политики относил за счет коммунистической пропаганды. Необходимо, во всяком случае, выждать, когда сгладится воспоминание об этих заявлениях или, что было бы еще вернее, когда Келлог уступит место другому государственному секретарю. Немалое значение будет иметь для нас также и то, как практически подвинется урегулирование спорных вопросов между Соединенными Штатами и Мексикой.
11. Если, таким образом, шансы на формальные переговоры и восстановление отношений с Америкой представляются нам для настоящего момента мало благоприятными, то из этого отнюдь не вытекает, что наша политика по отношению к Соединенным Штатам обречена на полную пассивность до времени после президентских выборов. Сейчас надлежит поставить вопрос, нельзя ли и теперь уже подготовить будущие переговоры, нельзя ли сделать что-либо в смысле подготовки предпосылок для соглашения, с тем, чтобы когда наступит политически подходящий момент, требуемые предпосылки были уже налицо. В случае, если с нашей стороны будут в первую очередь для себя самих установлены ясные линии для вопросов о платеже нашего долга Америке и о возмещении за конфискованную собственность, то можно бы и следовало бы подумать о том, как дать вовне выражение нашей “склонности” выполнить американские условия, которую ожидает от нас Кулидж согласно своему заявлению в послании от 5 декабря 1923 г. Возможно, что при наличии определенных решений по данным вопросам первая предварительная стадия — создание предпосылок — потребовала бы уже определенного зондажа, о характере и содержании которого можно будет принять определенные решения, однако, лишь в том случае, если с нашей стороны будут иметься определенные руководящие положения.
Ю. Д. Михальский
Примечания:
[1] В тексте документа — прогрессивного.
[2] В тексте документа пропущено одно слово.
[3] Приложения в деле отсутствуют.
[4] Значение слова установить не удалось.
[5] То есть заинтересованных лиц.
РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 238. Л. 100-110. Копия.