Телеграмма Народного Комиссара Иностранных Дел СССР в НКИД СССР, из Женевы. 25 мая 1937 г.

25 мая 1937 г.

У меня был Антонеску, рассказывал о переговорах с Италией. Вначале Чиано настаивал на предварительном или одновременном соглашении между Румынией и Венгрией, но затем от этого условия отказался. Итальянский посланник говорил Антонеску на днях, будто Чиано предложил Лугошиану соглашение с Румынией, идущее дальше итало-югославского пакта, и чуть ли не о вещественной гарантии границ. От Лугошиану же Антонеску донесения об этом ко времени отъезда еще не имел. Румыния хочет иметь добрые отношения с Италией, но придает им второстепенное значение, выдвигая на первый план общую политику с Парижем, Лондоном, Москвой и Прагой. Антонеску пытался оправдать поведение Бека, который якобы вовсе не толкал Румынию в объятия Италии. Антонеску тут же, однако, развил мне аргументацию, в которой он доказывал Беку сравнительное отсутствие интереса у Румынии к Италии. Антонеску лишь покраснел, когда я ему заметил, что если он счел нужным развить такую аргументацию, то, очевидно, Бек доказывал необходимость соглашения с Италией.

Я говорил Антонеску, что его прошлогодние заверения о его решимости продолжать политику Титулеску не оправдываются. За это время имело место дальнейшее укрепление связей с Польшей, а нам поднесено награждение орденом бывшего царского посланника[1]. Я не соглашался с Антонеску, будто Титулеску вел политику провокаций по отношению к Польше и что поэтому Румынии необходимо было выпрямить свои отношения с ней. Я напомнил Антонеску провокационные действия Бека и его посланника Арцишевского в Румынии[2] и отметил долготерпение Титулеску.

Антонеску говорил о своем желании заключить с нами соглашение, урегулировав вопрос о Бессарабии, а что касается наших переговоров с Титулеску, то он желал бы видеть тексты. Я ответил, что Титулеску отлично понимал, что для соглашения с нами надо избегать разговоров о Бессарабии. Последняя занята Румынией, мы требований не предъявляем, тем более должна молчать Румыния, и это в ее интересах. Между нами и Титулеску было молчаливое согласие не касаться вопроса о Бессарабии. Но если теперь в Румынии об этом заговорят, то и мы не сможем молчать. Что касается текстов, то они опубликованы в печати, ибо базой наших переговоров с Титулеску был советско-чехословацкий пакт с некоторыми модификациями. Я хотел бы знать, желает ли Антонеску продолжать переговоры на этой базе. На замечание Антонеску, что при нынешнем общественном мнении Румынии ему трудно говорить о взаимной помощи, я ответил, что, по-видимому, с уходом Титулеску изменилось и общественное мнение Румынии, ибо тот, несомненно, также с ним считался и все же находил возможным говорить о взаимной помощи, причем нам известно, что он имел на это полное согласие короля. Конечно, взаимопомощь была предложена не нами, а Титулеску, а потому дело Румынии продолжать переговоры или отказаться от них. Мы ничего другого не предлагаем. Если у Антонеску имеются предложения, то мы их изучим. Антонеску ответил, что он готов вести переговоры на базе пакта, аналогичного итало-югославскому или же Черноморскому пакту, о котором должен говорить со мной Арас. Я сказал, что некоторые статьи итало-югославского пакта в данном случае не подходят, а Арас говорил о Черноморском пакте, не определив его содержание. Слово «пакт» еще ничего не говорит. Я хотел бы знать точнее, о чем именно идет речь. Я разъяснил Антонеску, при каких обстоятельствах и по каким причинам в Монтрё был предложен Черноморский пакт и почему он провалился[3].

Литвинов