Вечернее заседание 2 марта 1938 года

Реквизиты
Государство: 
Датировка: 
1938.03.02
Источник: 
Судебный отчёт по делу антисоветского "право-троцкистского блока", юридическое издательство НКЮ СССР. Москва. 1938, стр. 51-72

Комендант. Суд идет. Прошу встать.

Председательствующий. Садитесь. Заседание продолжается. Товарищ Вышинский, у вас есть вопросы к Бессонову?

Вышинский. К Бессонову нет.

Председательствующий. У защиты есть вопросы к Бессонову?

Защитники. Нет.

Председательствующий. У подсудимых есть вопросы к Бессонову?

(Подсудимые отвечают отрицательно.)

Переходим к допросу подсудимого Гринько.

Подсудимый Гринько, вы подтверждаете те показания, которые давали на предварительном следствии?

Гринько. Подтверждаю целиком и полностью.

Председательствующий. Какие вопросы имеются у вас, товарищ Прокурор?

Вышинский. Подсудимый Гринько, расскажите суду о своей преступной деятельности.

Гринько. Для того чтобы был ясен тот путь, по которому я пришел к совершению громадной цепи преступлений против Советской власти и родины, к измене родине, должен напомнить, что я вошел в Коммунистическую партию в составе боротьбистов — украинской националистической организации. Значительное ядро из руководящего состава боротьбистов — Шумский, Полоз, Блакитный, я — Гринько, Любченко и другие, — влившиеся в КП(б)У, сохранило, а затем и обострило свои буржуазно-националистические позиции.

Я могу назвать главные этапы развития националистической, заговорщической, контрреволюционной работы этого боротьбистского ядра.

Первый этап относится, примерно, к 1925—1926 годам. Это так называемый период шумскизма. Уже тогда шумскизм, по существу дела, являлся программой отрыва Украины от СССР, программой буржуазно-националистической реставрации на Украине. Уже тогда это была своего рода большая политическая разведка националистов, проба сил. требование дискредитации русских городов на Украине, дискредитации русских кадров и т. д.

Шумскизм был разгромлен политически и подорван организационно.

Второй этап...

Вышинский. Надо остановиться еще на этом этапе.

Какие боротьбистской организацией в тот период времени были предприняты шаги в направлении внешних позиций?

Гринько. В этом направлении в этом период не было предпринято никаких шагов. Это относится ко второму периоду.

Вышинский. Какими годами вы ограничиваете этот период?

Гринько. 1925—1926 годы. В этот период была только закреплена связь Шумского с капиталистическими элементами Западной Украины.

Вышинский. Ограничивались только этими элементами?

Гринько. Да. Но о связи с контрразведкой, с правительственными кругами других государств я в этот период не знаю.

Вышинский. Вы их не поддерживали?

Гринько. Нет.

Вышинский. Данные, о которых вы говорили, относятся к периоду 1926 года?

Гринько. Да.

Вышинский. Вы говорите в своих показаниях о разведке. Это была националистическая разведка?

Гринько. Разведка внутренних сил на Украине, которая могла бы поддержать националистические выступления.

Вышинский. Значит, это была проба националистических сил?

Гринько. Я так и сказал.

Вышинский. К какому году относится второй период?

Гринько. К 1929—1932 годам.

Вышинский. В первый период была какая-нибудь связь с правыми?

Гринько. Организационных связей никаких не было с правыми, но несомненно борьба и троцкистов, и правых против партии стимулировала националистические обострения. Организационных связей не было.

Вышинский. Можно сказать, что это была в известной степени самодовлеющая националистическая организация?

Гринько. Да, но не оформившаяся.

Вышинский. Выход этой организации на более широкую арену имел место?

Гринько. Имел место, но в последующем периоде.

Вышинский. Имел место в последующем периоде, с 1929—1932 годов. Осветите, пожалуйста, вашу линию во внешней политике.

Гринько. Я, если разрешит суд, все мои линии во внешней политике освещу в специальном разделе.

Вышинский. Как угодно.

Председательствующий. Пожалуйста.

Гринько. После разгрома этой националистической организации остались лишь ее осколки. Но, примерно, в 1929 году уже в Москве возродилась националистическая организация в составе Шумского, меня, Полоза, Максимовича, Солодуба и ряда других. Эта организация уже иначе подходила и к своей программе и к своей тактике, нежели это было в первый период. Сравнительно скромная позиция первого периода в известной мере объясняется теми представлениями, которые у нас были тогда в разгар нэпа. Мы считали, что не исключена эволюция нэпа в сторону, желательную нам. С другой стороны, в Европе мы не видели такой силы, в блоке, в союзе с которой мы могли бы делать более решительные шаги вперед. Во второй период обстановка изменилась — это уже был период развернутого социалистического наступления, когда позиции капиталистических элементов в стране были резко подорваны, когда ни о какой эволюции нэпа в сторону капитализма не могло быть и речи. Это и слепой видел. Тогда постепенно мы нащупали внешне-политические силы, которые могли нам оказать помощь. В этот второй период украинская националистическая организация уже целиком становится на позиции правых в общеполитических вопросах, то есть на позиции борьбы против индустриализации и коллективизации. Хотя прямых организационных связей с правой организацией в этот период у организации не было, у меня лично были отдельные связи с отдельными довольно второразрядными людьми из правого лагеря.

Вышинский. С Рыковым у вас была тогда связь?

Гринько. В тот период политической связи у меня с ним не было. Моя связь с Рыковым относится к более позднему периоду создания национал-фашистской организации, к которой я перейду дальше; это относится к 1934—1935 годам. В этот период националистическая организация давала директивы своим членам о собирании сил и активной борьбе, главным образом, против коллективизации, вплоть до организации повстанчества. В этой борьбе мы уже имели связь с некоторыми кругами одного враждебного Советскому Союзу государства. Эти наши союзники помогали нам. Для поддержки партизанской борьбы они усилили переброску на Украину диверсантов, петлюровских эмиссаров, оружия и т. д. Эта связь велась через Конара, через Коцюбинского. Я не знаю, должен ли я называть здесь все эти государства.

Вышинский. Нет, в закрытом заседании вы их назовете.

Председательствующий. И фамилии назовете в закрытом заседании.

Вышинский. Вы лично участвовали в организации переброски оружия и прочего?

Гринько. Я был в курсе переговоров и давал на них согласие.

Вышинский. Руководили этим делом?

Гринько. Руководил.

Вышинский. Продолжайте.

Гринько. Этот период закончился в начале 1933 года в связи с арестом почти всей этой группы. Тогда не был арестован один я. Но я не сложил своего националистического оружия в своей борьбе против Советской власти. К этому периоду относится начало моей личной связи с фашистскими заграничными организациями, с влиятельными элементами фашистских организаций и некоторыми правительственными кругами. Эта связь была направлена к установлению контакта в целях подготовки отторжения Украины от СССР и организации борьбы против Советской власти.

Подробные факты и фамилии я назову в закрытом заседании. Я только скажу сейчас, что эта связь установилась рядом последовательных моих разговоров с представителями этих враждебных кругов, занимавших довольно видное официальное положение здесь, в СССР.

В начале 1935 года мне от Любченко стало известно о создании на Украине национал-фашистской организации, поставившей себе целью отторжение Украины от СССР и рассчитывавшей на помощь военной интервенции со стороны тех сил и элементов, с которыми у меня в то время уже была персональная связь. Национал-фашистская организация ставила также своей задачей соединение с “право-троцкистским блоком”, установившим связь с военными заговорщиками.

Когда мне стало известно об этой организации, я дал согласие на вступление в нее. На меня была возложена задача установления связи с право-троцкистским центром, с правительственными кругами некоторых враждебных Советской власти государств и содействие Любченко в развороте этой работы на Украине.

Организация к тому моменту, когда я с ней связался, уже начала кристаллизоваться как национал-социалистическая организация.

Любченко рассказывал мне о центре этой организации на Украине, куда входили Любченко, Порайко и другие. Он рассказывал, что в этом центре дискутировался вопрос о характере партийной организации и о типе Украинского государства, если бы эта организация имела успех. По словам Любченко, организация стала на путь создания централизованной партии по типу национал-социалистической партии. В случае успеха организация предусматривала создание буржуазного Украинского государства по типу фашистского государства.

О таком характере организации я рассказывал видному участнику право-троцкистского заговора Яковлеву. В право-троцкистских кругах, с которыми мне приходилось разговаривать, эта тенденция превращения нашей организации в организацию фашистского типа несомненно существовала.

Как я выполнил те задачи, которые были возложены на меня этой национал-фашистской организацией?

Во-первых, связь с право-троцкистским центром. Связь эта пошла у меня по такой линии — Гамарник, Пятаков, Рыков. С Гамарником я связался через Любченко, имевшего связь с Якиром и Гамарником. Через Гамарника связался с Пятаковым, затем с Рыковым. Одновременно выполнялись внешнеполитические задачи, поскольку и Пятаков и Гамарник рассказали мне, что Троцкий договорился по поводу компенсации за счет Украины за военную поддержку нашей борьбы против Советской власти.

Одновременно с установлением связи с “право-троцкистским блоком” я форсировал установление связи с иностранными силами через Крестинского, с которым меня связал Пятаков.

Установление связи моей с Гамарником, Пятаковым и Рыковым относится, примерно, к концу 1935 года.

Вышинский. Расскажите о вашей связи с Рыковым, в чем она заключалась?

Гринько. Заключалась она в том, что украинская организация стала под команду право-троцкистского центра.

Вышинский. В чем это выразилось?

Гринько. Это выразилось, во-первых, в том, что украинская организация получила задание от право-троцкистского центра. Я, как член этой организации, получил задание...

Вышинский. Вы получили задание от кого?

Гринько. От Рыкова.

Вышинский. Затем?

Гринько. Главным образом, от Рыкова.

Вышинский. Хорошо. Дальше.

Гринько. В 1935 году, в начале 1936 года мною в основном были выполнены те задачи, которые были на меня возложены украинской организацией. Я установил связи с право-троцкистским центром. Через Крестинского установил связь с фашистскими кругами одного из иностранных государств, которые приняли ту точку зрения, которой мы добивались. Через Крестинского я передал формулу нашей украинской организации и через него же я получил ответ, что соответствующие силы эту формулу принимают. Имея свои старые персональные связи с фашистскими кругами, я лично потом проверил этот факт и получил подтверждение.

Вышинский. Позвольте остановиться на этом вопросе. Следовательно, вы в 1935 году уже установили связь с правыми, как вы показываете, в лице обвиняемого Рыкова. Я так понимаю?

Гринько. Да.

Вышинский. С кем вы установили связь через Крестинского?

Гринько. С фашистскими кругами одного враждебного Советскому Союзу государства.

Вышинский. С представителями этих кругов? С представителями фашистских кругов?

Гринько. Да.

Вышинский. Когда это было?

Гринько. Конец 1935 года, начало 1936 года.

Вышинский. А до 1935 года у вас лично не было связей с какими-нибудь фашистскими кругами?

Гринько. Были, с конца 1932 года.

Вышинский. Для чего вам понадобилось в 1935 году прибегать к содействию Крестинского?

Гринько. Потому что троцкисты вели свою линию связей в отношении Украины. Я считал, что официальные отношения этой украинской национал-фашистской организации нужно установить официальным путем, через Крестинского, чтобы знать, что речь идет об одном и том же, а не так, что в одном месте об одном будут договариваться, а в другом месте — о другом.

Вышинский. Тут была известная перестраховка.

Гринько. Да, я хотел проверить действительно эту связь теми связями, которыми я располагал персонально.

Вышинский. И уличили Крестинского?

Гринько. Нет, не уличил, подтвердил. Мне не в чем было его уличать.

Вышинский. Нет, на суде?

Гринько. Это другое дело.

Вышинский. Сейчас уличили Крестинского?

Гринько. Да.

Вышинский. Подсудимый Крестинский, вы слышали эту часть показаний?

Крестинский. Слышал. Но ни с какими фашистами я его не связывал, я его знакомил с деловыми людьми.

Вышинский. Не связывали, а “знакомили”?

Крестинский. С фашистами нет.

Вышинский. Тогда вам не нужны и фамилии на закрытом заседании. Или связывали, или не связывали?

Крестинский. Сейчас я не могу сказать.

Вышинский. Конечно, вы отрицаете?

Крестинский. Я отрицаю, что я разговаривал с фашистами для троцкистских целей.

Вышинский. Вы отрицаете, а вы (обращается к Гринько) подтверждаете. Скажите, подсудимый Гринько, может быть, вы путаете это обстоятельство с каким-нибудь другим? Может быть, он знакомил с каким-нибудь приятным человеком, хотя бы иностранным человеком, а вы...

Гринько. Я думаю, тут не место шутками заниматься.

Вышинский. Но выходит так.

Гринько. Я удивляюсь тому, что говорит Крестинский.

Вышинский. А вы, подсудимый Гринько, можете сказать, где у вас происходили переговоры с Крестинским?

Гринько. Я могу сказать то, что это было в моем бывшем кабинете в Наркомфине.

Вышинский (Крестинскому). Вы бывали в кабинете Гринько?

Крестинский. Бывал довольно часто на разных совещаниях.

Вышинский. По финансовым делам или по наркоминдельским?

Крестинский. Бывал, потому что меня назначали в какую-нибудь комиссию вместе с Гринько, комиссию, которая была и по наркомфинским и по наркоминдельским делам.

Вышинский. Это было естественно при вашем положении.

Гринько. Я сказал Крестинскому, что у нас такая-то позиция, что меня направил Пятаков, что я прошу передать об этой позиции и дать мне ответ. Крестинский сказал, что передал об этой позиции, сообщил мне, что эту позицию принимают. А я потом с тем самым лицом, которому передал Крестинский, разговаривал лично в Большом театре.

Вышинский. Лиц, их фамилии вы можете назвать на закрытом заседании?

Гринько. Конечно.

Вышинский. Чем вы объясните, что Крестинский отказывается?

Гринько. Это я не могу объяснить.

Вышинский. Кроме этого случая, у вас были еще переговоры с Крестинским по вопросам антисоветской деятельности?

Гринько. Было то, о чем я говорил на утреннем заседании относительно использования валюты. В большем посредничестве я не нуждался, так как имел свои прямые связи.

Вышинский (обращаясь к Рыкову). Вы подтверждаете эту часть показаний, где Гринько делает ссылку на вас?

Рыков. Да, у нас с ним было два свидания. Одно в конце 1935 года, а другое в начале 1936 года.

Вышинский. Какого характера были свидания?

Рыков. Это были свидания членов нелегальной организации, борющихся против партии и Советского правительства.

Вышинский. Вам не приходилось говорить с Гринько о Крестинском?

Рыков. О Крестинском нет. Мне с Гринько не было надобности говорить, потому что я лично знал и без Гринько, что Крестинский троцкист. Точно так же Крестинский знал, что я член нелегальной организации.

Вышинский. Выходит, что Крестинский говорит здесь неправду и пытается отвертеться от связи с троцкистами?

Рыков. Он не только говорит неправду, а хочет спутать ту правду, которая здесь есть.

Вышинский. Обвиняемый Крестинский, вы слышали это?

Крестинский. Да, слышал.

Вышинский. Вы подтверждаете это?

Крестинский. Я не подтверждаю, что я говорил неправду, и не подтверждаю, что хочу спутать правду.

Вышинский. У меня вопрос к Крестинскому. Но вам известно было, что Рыков занят подпольной борьбой?

Крестинский. Нет.

Вышинский. Неизвестно?

Крестинский. То есть я знал об этом из тех сообщений, которые делались на пленуме Центрального Комитета.

Вышинский. Ах, только так.

Крестинский. Только так.

Вышинский. А как вы скажете, обвиняемый Рыков, он откуда должен был знать о ваших позициях в то время?

Рыков. Прежде всего, если на пленуме Центрального Комитета делается сообщение о нелегальной работе члена Центрального Комитета, то этот член Центрального Комитета перестает быть членом Центрального Комитета.

Мы по этому поводу имели разговоры с ним, разговоры достаточно откровенные для того, чтобы знать доподлинно, кто с кем разговаривает. По-моему это было в 1932—1933 годах, точных дат я не помню.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, вы подтверждаете, что вам было известно, что Крестинский троцкист и член “право-троцкистского блока”?

Рыков. То есть в тот период такого полного блока не было, но что он член троцкистской организации, это так.

Вышинский. И он с вами вел разговоры?

Рыков. Он разговаривал со мной как член нелегальной организации.

Вышинский. Разговаривали о делах нелегального порядка?

Рыков. Разговаривали о нелегальных делах.

Вышинский. Вы утверждаете, что и Крестинскому известно было о ваших делах в нелегальной партии, а Крестинский отрицает это; выходит, что Рыков говорит теперь неправду, а вы, обвиняемый Крестинский, правду?

Крестинский. Я говорю правду.

Вышинский. А вы с какого времени начали говорить правду?

Крестинский. По этому делу?

Вышинский. Да.

Крестинский. Сегодня говорю правду.

Председательствующий. С двенадцати часов?

Крестинский. Да, на заседании суда.

Вышинский. Хорошо, значит это было с Рыковым и Крестинским. Дальше, обвиняемый Гринько, скажите, пожалуйста, вам известно было о том, что еще кто-нибудь из сидящих здесь на скамье подсудимых в тот период времени уже являлся участником вашей подпольной организации? Перечислите.

Гринько. Мне было известно об участии Бухарина.

Вышинский. Обвиняемый Бухарин, подтверждаете это?

Бухарин. Подтверждаю. Я усиливаю это, потому что однажды был у меня разговор с самим Гринько.

Гринько. Да, был.

Вышинский. Значит, правильно говорит Гринько?

Бухарин. Да.

Вышинский. Видите ли, я проверяю, потому что Крестинский говорит, что обвиняемый Гринько неправ.

Бухарин. Я внес эту поправку в целях просто уточнения, потому что речь идет не только о том, что он мог знать от Рыкова о моей подпольной работе, а у меня были свидания с Гринько непосредственно.

Гринько. Это было позже.

Затем мне было известно от Гамарника об участии Розенгольца и о прямой его связи.

Вышинский. Обвиняемый Розенгольц, вы подтверждаете это?

Розенгольц. Да.

Вышинский. Дальше.

Гринько. Мне было известно об участии Зеленского и прямой его связи.

Вышинский. Обвиняемый Зеленский, правду говорит подсудимый Гринько?

Зеленский. Правду.

Гринько. От Рыкова я узнал об участии Ягоды в этой организации, но прямой связи с Ягодой не было.

Вышинский (обращается к суду). Разрешите спросить Рыкова.

Обвиняемый Рыков, вы об этом говорили с Гринько?

Рыков. Я точно помнить не могу, но не могу исключать этого факта.

Вышинский. Значит, вы об участии Ягоды говорили?

Рыков. Да.

Вышинский (обращаясь к суду). Позвольте спросить Ягоду.

Обвиняемый Ягода, вы это подтверждаете?

Ягода. Да, в отношении меня — это правда, но что Гринько был, я не знал.

Вышинский. Позвольте спросить Крестинского. Обвиняемый Крестинский, все подсудимые находят, что в отношении их говорят правду, вы говорите, что этого не было. Вы правду говорите?

Крестинский. Я говорю правду.

Вышинский. Сегодня?

Крестинский. Да.

Вышинский. Подсудимый Гринько, продолжайте ваши показания.

Гринько. Постепенно расширяя свои связи с право-троцкистским центром и знакомясь с его участниками, я составил себе в начале 1934 года представление о том, что из себя представлял право-троцкистский центр.

На основании ряда разговоров, связей и заданий, которые давались Рыковым, Бухариным, Гамарником, Розенгольцем, Яковлевым, Антиповым, Рудзутаком, Ягодой, Варейкисом и целым рядом других людей, для меня стало ясным, что право-троцкистский центр в это время базировался, главным образом, на военной помощи агрессоров. Это было общей позицией и для троцкистов, и для правых, и для националистических организаций, в частности для украинской националистической организации. Это означало: подрыв оборонной мощи Советского Союза, подрывную работу в армии и оборонной промышленности; открытие фронта в случае войны и провокацию этой войны; это означало расширение связи с агрессивными антисоветскими элементами за границей; это означало согласие на расчленение СССР и на компенсацию агрессоров за счет окраинных территорий СССР.

Наряду с этим у право-троцкистского центра существовал вариант захвата Кремля.

Вышинский. В каком году это было?

Гринько. Разговоры об этом велись на протяжении 1935—1936 годов. Об этом говорили все время. Может быть, это было и раньше.

Террористические настроения, и не только настроения, а террористическая работа у право-троцкистского центра, несомненно, имели место.

Мне известны две попытки подготовки террористических актов, которых в обвинительном заключении нет и о которых я должен здесь суду рассказать.

Вышинский. Расскажите о террористической деятельности.

Гринько. В этот период террористическая работа была одним из основных орудий в общем арсенале борьбы против Советской власти.

Вышинский. От кого вы об этом узнали?

Гринько. От Рыкова, Яковлева, Гамарника и Пятакова.

Вышинский. А из числа обвиняемых по настоящему делу?

Гринько. От Рыкова я знал, что это террористическая организация. Когда Рыков знакомил меня с характером этой организации, он мне сказал, что террор включен в программу.

Вышинский (к Рыкову). Подсудимый Рыков, вы подтверждаете показания Гринько?

Рыков. Подтверждаю.

Вышинский. Откуда пришли эти террористические установки?

Гринько. От Троцкого. Я об этом знал от Гамарника.

Вышинский. Расскажите конкретно о фактах подготовки террористических актов, которые вам лично известны.

Гринько. Хочу сказать о двух подготовлявшихся, но не осуществленных террористических актах. Это относится уже к последнему периоду, примерно, к первой половине 1937 года, связанному с начавшимся разгромом заговорщических организаций. Когда прошел процесс Пятакова и других, в право-троцкистском центре, особенно после февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) в 1937 году, была большая растерянность. Тогда мне рассказывал об этом Гамарник, причем он ссылался на то, что он советовался об этом ранее с Рыковым и Бухариным. Тогда стоял вопрос о том, что должно быть сделано что-нибудь чрезвычайное для того, чтобы спутать карты и задержать то наступление на заговорщиков, которое вели в этот период партия и органы НКВД. После февральского пленума ЦК в кругах заговорщиков была поднята кампания против Ежова, в котором концентрировалась целеустремленность и собранность партии по разгрому заговорщиков. В право-троцкистском центре эта кампания шла по двум направлениям: с одной стороны — дискредитировать Ежова и его работу внутри партии, оклеветать его. Ставился также прямо вопрос о необходимости убрать Ежова как человека наиболее опасного для заговорщиков.

Вышинский. Что значит “убрать”?

Гринько. Убрать — это значит убить.

Вышинский. Так и надо говорить.

Гринько. Я сказал “убрать” потому, что это имело двойной смысл:

с одной стороны, дискредитация Ежова внутри партии, подрыв его авторитета, с другой стороны, — убрать физически.

Вышинский. Это я понимаю, но мне также небезынтересно, что понималось под словом убрать, в криминальном смысле.

Гринько. Убрать — значит убить.

Вышинский. Так вы и разговаривали?

Гринько. Мне от Гамарника было известно, что Якир и Гамарник поручили троцкисту Озерянскому, который работал тогда в Наркомфине, подготовку террористического акта против Ежова.

Вышинский. Озерянский работал под вашим непосредственным начальством?

Гринько. Да.

Вышинский. Кем?

Гринько. Он был начальником управления сберегательных касс.

Вышинский. Он участвовал в вашей организации?

Гринько. Участвовал. Я знал это от Гамарника, но прямых связей по подготовке террористического акта у меня с ним не было.

Вышинский. А по другим контрреволюционным делам?

Гринько. По подрывной работе в Наркомфине связь была.

Вышинский. Озерянский подходящий человек для подобного рода преступлений?

Гринько. Он боевик, бывший анархист...

Вышинский. И головорез?

Гринько. Он способен на подобные вещи.

Второй факт, который мне известен и который относится к тому же периоду, это подготовка Бергавиновым из Главсевморпути террористического акта против Сталина. Об этом я знал также от Гамарника. Об этом знали Антипов и Яковлев, об этом я знал и от самого Бергавинова, который говорил мне, что он задание Гамарника принял и пытается его осуществить.

Одним из заданий, которое было возложено на меня право-троцкистским центром, явилась организация подрывной работы по Наркомфину. Я дал подробные показания на предварительном следствии. Я здесь остановлюсь только на самых главных линиях и моментах этой подрывной работы.

Это задание право-троцкистского центра было мне передано Рыковым, причем он подчеркнул, что руководство центра, он и Бухарин, придает большое значение развороту подрывной работы в Наркомфине, ввиду той особенной важности и политического значения, которое имеют деньги. При этом была дана бухаринская формула — ударить по Советскому правительству советским рублем. Это мне передал Рыков и на эту тему мы говорили с Бухариным. Надо сказать, что это задание казалось право-троцкистскому центру настолько серьезным, что Рыков был у меня в Наркомфине по этому поводу и мы совместно с ним разрабатывали программу этих мероприятий.

Вредительская работа должна быть развернута по тем финансовым мероприятиям, которые связаны с широкими массами населения: налоговое дело, сберегательное дело, займовое дело и другие. Программа была разработана мною и Рыковым. Вредительская работа была развернута мною через моего заместителя Левина, через Озерянского, через Четверикова и некоторых других.

Например, в налоговом деле. Те искривления, которые нашли наиболее яркое выражение в Лепельском деле в Белоруссии, являлись одной из частей этих подрывных мероприятий. И если разоблачение Лепельского дела не было повернуто остро против Наркомфина в тот период, то объясняется это тем, что разоблачать это дело ездил Яковлев, который в тот момент отвел удар от Наркомфина.

В области сберегательного дела было проведено два мероприятия, связанных с сокращением сети сберегательных касс и с кампанией по залогу облигаций государственных займов. Сокращенная сеть сберегательных касс была не подготовлена к этому широкому мероприятию, а так как эти операции связаны с обслуживанием десятков миллионов людей, то они вызывали раздражение широких масс населения.

Большая подрывная работа была проведена в области государственного бюджета. Работа эта клонилась к подрыву бюджетной финансовой дисциплины, к ослаблению финансового контроля и тем самым к возможности использования государственных средств в центре и на местах для целей заговора. Вся эта работа осуществлялась мною через ряд людей в аппарате Наркомфина по директивам, которые были мне даны право-троцкистским центром.

Однако подрывная работа этим не ограничилась. От право-троцкистского центра я получил задание, используя финансы, содействовать подрывной работе по ряду других отраслей народного хозяйства. Например, право-троцкистским центром была разработана довольно большая программа в области подрыва капитального строительства. В разработке программы участвовали Пятаков, кажется, Бухарин и я. Эта программа была направлена к тому, чтобы замедлить темпы капитального строительства, сузить масштабы капитального строительства, полностью применить бухаринскую теорию “узких мест” в капитальном строительстве, тем более, что капитальное строительство имеет значение не только как важнейшая отрасль народного хозяйства, но и как дело огромного оборонного значения.

Я участвовал также и в подрывной работе в области сельского хозяйства, осуществляя вредительские финансовые мероприятия. Подрывная работа в области сельского хозяйства в право-троцкистском центре ставилась как очень важная задача.

Сталиным была выдвинута задача коллективизации как решающее средство преодоления отсталости сельского хозяйства. На основе успехов коллективизации была поставлена задача достичь урожая в 7—8 миллиардов пудов в год. Право-троцкистским центром был разработан план подрывных мероприятий, которые, если бы и не сорвали, то во всяком случае оттянули бы получение урожая в размере 7—8 миллиардов пудов. В частности, Рыков ставил вопрос так: надо, чтобы колхозник меньше получал на трудодень. Это, с точки зрения политической подготовки антисоветской борьбы, имело огромное значение, тем более, что вопрос хлебных резервов имеет решающее оборонное значение, что также трактовалось в право-троцкистском центре, когда разрабатывалась эта программа.

Проведению вредительских мероприятий и вредительских инструкций по финансированию сельского хозяйства немало помогли Рудзутак, который занимался вопросами финансов в Совнаркоме, и Яковлев.

Из общеполитических моментов я как будто бы все основное и главное назвал. Таким образом, я хотел бы сказать, что я здесь, перед Верховным Судом Советского Союза, должен отвечать и отвечаю за длинную цепь тягчайших преступлений против Советской власти и за острейшую борьбу против Советской власти, во-первых, как один из участников националистической контрреволюционной борьбы на Украине, которая через ряд этапов выродилась в национал-фашистскую организацию, одним из руководителей которой я являюсь, и как один из участников “право-троцкистского блока”, который не ограничивался только работой по линии национал-фашистской организации Украины. но, начавши со связи с “право-троцкистским блоком” этой организации, “право-троцкистским блоком” я втянулся в более широкую работу по заговорщической право-троцкистской работе, и одновременно я отвечаю за измену родине и за прямые связи с влиятельными кругами некоторых фашистских государств, направленные к выполнению задач “право-троцкистского блока”, к свержению Советской власти и к отрыву от СССР целого ряда областей.

Я целиком и полностью признал себя виновным, и мне нечего добавлять, что я ни в малой мере не намерен в своих показаниях смягчать размеры своей вины.

Председательствующий. Есть ли еще у кого-либо вопросы к подсудимому Гринько?

Вышинский. Я хотел бы уточнить несколько вопросов.

Во-первых, известно ли вам, подсудимый Гринько, о вредительской работе “право-троцкистского блока” в области снабжения населения предметами первой необходимости — хлебом и так далее?

Гринько. Наряду с вредительством в капитальном строительстве и в сельском хозяйстве “право-троцкистский блок” осуществлял довольно большую подрывную работу в области товарооборота. По этой линии я имел прямую связь с Зеленским.

Вышинский. Эту связь вы непосредственно установили с Зеленским по собственной инициативе или по его инициативе или по указаниям третьих лиц?

Гринько. Я затрудняюсь сказать, боюсь точно сказать, но, кажется, я без посредников установил, моя инициатива была. Тут было промежуточное звено. Меня Гамарник связал с одним из заместителей Зеленского, с Майоровым, который меня с ним связал. Но я связался с ним скорее всего непосредственно. Потом припомню — точно скажу.

Вышинский. Какие же преступления в этой области?

Гринько. В области товарооборота Зеленский и другие вредители в этой области, например Болотин по Наркомвнуторгу, осуществляли подрывную работу, создавали товарный голод, товарные затруднения в стране. Это относится как к пищевым, продовольственным товарам, так и к товарам первой необходимости. Скажем, громадное значение имеет вопрос о правильном территориальном распределении товарных масс в соответствии с размерами урожая, с размерами покупательного спроса населения, с зажиточностью населения в отдельных районах. Зеленский, по директивам “право-троцкистского блока”, в недородные районы завозил большую массу товаров, а в урожайные районы посылал товаров меньше, что создавало затоваривание в одних районах и товарную нужду в других.

Вышинский. Вам откуда известно, что так поступал Зеленский?

Гринько. Это мне известно от Зеленского, и с Рыковым мы говорили, что такие мероприятия целесообразно проводились и проводятся. С точки зрения, конечно, заговорщической организации.

Вышинский. Значит, вам известно это лично как от Зеленского...

Гринько, ...так и от Рыкова и Болотина.

Вышинский. Так что вы это утверждаете не голословно, а на основании таких твердых данных?

Гринько. Разумеется.

Вышинский. Зеленский, вы слышали эту часть показаний Гринько? Как вы относитесь к ним?

Зеленский. Гринько говорит правильно.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, что вы скажете?

Рыков. Я частично вынужден отрицать. Если о Зеленском, я не говорил.

Вышинский. Не о Зеленском, а о самом факте, о вредительстве в товарообороте.

Рыков. Я об этом не говорил с ним о таких деталях. Вообще о вредительстве было, но чтобы я разрабатывал конкретный план вредительства в Наркомфине, этого не было.

Вышинский. Что вы припоминаете?

Рыков. Я припоминаю, что был разговор относительно низвержения Советского правительства. Вспоминаю, что как раз тогда был процесс вредителей в Сибири. На этом процессе были вскрыты, пойманы вредители. У меня был разговор с Гринько о том, что вредителей в области финансовой поймать труднее.

Вышинский. Это был теоретический разговор?

Рыков. Нет, мы говорили как два человека, которые признают вредительство одним из методов контрреволюционной работы.

Вышинский. То есть говорили как два члена вредительской организации?

Рыков. Да.

Вышинский. О том, что следует вредить таким-то образом?

Рыков. Да, да, это несомненно.

Вышинский. И вы вспоминаете?

Рыков. Да.

Вышинский. А детали вашей беседы вы не припоминаете?

Рыков. О разработке плана или программе вредительства в Наркомфине — этого я не могу припомнить.

Вышинский. Относительно того, что принципиально, что нужно вредить, чтобы затронуть наиболее острые вопросы?

Рыков. Нет, я этого не припоминаю.

Вышинский. А вы, Гринько, припоминаете?

Гринько. Я напомню: Рыков, вы были у меня в Наркомфине по вопросу о развертывании сельской сети почтовых отделений (вы тогда были Наркомпочтелем). После окончания, так сказать, легальной части, вы остались, и у нас были общие политические разговоры — и об украинских делах и о связях украинских подпольных организаций с право-троцкистским центром. Вы тогда говорили, что вредительство в области финансов отстает.

Вышинский. Вы говорите, что обвиняемый Рыков говорил об отставании Наркомфина, но в чем?

Гринько. Во вредительстве.

Вышинский. Рыков сказал, что вы вредите плохо.

Гринько. Тогда мы уговорились об основных линиях, по которым нужно будет развернуть работу.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, вы подтверждаете этот разговор с Гринько насчет вредительства?

Рыков. Этого не принимаю. Я это отрицаю и не только потому, что я хочу смягчить свою вину. Я сделал много вещей гораздо более тяжелых, чем это.

Вышинский. Но разговор насчет вредительства припоминаете?

Рыков. Да.

Вышинский. И относительно того, что в этой области трудно поймать. А вы предпочитали вредить там, где трудно поймать, а не там, где легко поймать?

Рыков. Не всегда можно исходить вредителю из этого.

Вышинский. Вы признаете себя виновным во вредительстве?

Рыков. Да.

Вышинский. Во всяком случае, разговоры о вредительстве у вас были с Гринько в плоскости возможных встречных вредительских мероприятий. то есть преступных дел.

Рыков. В области того, что эта мера нужна и должна быть как одна из мер борьбы против Советской власти.

Вышинский. Следовательно, он, Гринько, имел право говорить, что Рыков в должной степени давал ему указания о направлении вредительства?

Рыков. Тут мы друг другу не могли указывать, потому что у нас разногласий не было.

Вышинский. А в области Наркомфина, нуждался ли Гринько в ваших указаниях как вредитель или он сам знал?

Рыков. Я буду говорить об этом в своих показаниях. Мы разговаривали в начале 1936 года, а он перечислил целый ряд таких вещей, что если они имелись, то они должны были появиться гораздо раньше. О результатах можно было судить по бюджету, а результаты бюджета были после моего ареста, то есть бюджета на 1937 год.

Вышинский. Вы не принимаете формулировку, которую сказали,—  ударить по Советской власти советским рублем?

Рыков. Я этого не говорил.

Вышинский. Но задача была такова?

Рыков. Я помню его слова о тезисах Клемансо.

Вышинский. Разве Клемансо тоже хотел кого-нибудь советским рублем ударить?

Рыков. В свое время был известен тезис Клемансо как формулировка стремления к смене правительства.

Вышинский. Это понятно о тезисах Клемансо, а в отношении вредительской работы в области Наркомфина? Это какое имеет отношение?

Рыков. К вредительской работе это непосредственно отношения не имеет. Это одна из насильственных форм.

Вышинский. Здесь Гринько говорил о военной группе изменников — Тухачевского и других, которые были в свое время осуждены Верховным Судом. Вы подтверждаете ту часть показаний, которая касается вас?

Рыков. Я знал о военной группе Тухачевского.

Вышинский. Что вы знали?

Рыков. Эта военная группа была организована независимо от блока, независимо от оттенков — троцкисты это или бухаринцы. Военная группа ставила своей целью насильственное устранение Правительства Союза и, в частности, участвовала в подготовке кремлевского переворота.

Вышинский. Об этом вам было известно?

Рыков. Да.

Вышинский. Когда вы об этом узнали?

Рыков. Я узнал об этом от Томского в 1934 году.

Вышинский. В 1934 году?

Рыков. Вероятно.

Вышинский. Показания Гринько в этой части соответствуют действительности?

Рыков. Да.

Вышинский. Подсудимый Гринько, относительно урожая какие разговоры были у вас с Рыковым? Уточните, пожалуйста.

Гринько. У меня с Рыковым был такой разговор, что право-троцкистский центр придает огромное значение развороту подрывных мероприятий в области сельского хозяйства, что подчеркивает и сам Рыков, что на этой точке зрения стоит Бухарин, что это вытекает из следующего положения: коллективизация должна дать устранение противоречия между уровнем промышленного развития страны и уровнем развития сельского хозяйства, устранение, которое является абсолютно необходимым для дальнейших быстрых темпов социалистического строительства. С другой стороны, есть громадная программа о 7—8 миллиардах пудов хлеба, которая решит вопрос о зажиточности деревни и об устранении противоречий между городом и деревней. Эта программа в значительной мере делает большой шаг вперед и имеет огромное значение с точки зрения оборонной для Советского Союза в смысле создания запасов хлеба.

Рыков говорил о том, что ему известно о программе право-троцкистского центра, что должна разворачиваться подрывная работа.

Вышинский. Меня интересует вопрос, почему Рыков счел нужным по этому вопросу говорить с вами?

Гринько. Я с Рыковым говорил, что когда я устанавливал связь украинских организаций, мы неизбежно должны были затронуть все главные политические вопросы. У нас получился обмен мнений, который дал информацию. Моя вредительская работа в Наркомфине являлась последующим приложением к той общеполитической связи. С другой стороны, я когда-то работал в Наркомземе, был заместителем наркома, у меня была персональная связь. Для сельского хозяйства, для МТС, для колхозов и так далее огромное значение имеет весь механизм финансирования, и в связи с этими обстоятельствами Рыков вел со мной разговор, рассказывал мне о подрывных мероприятиях в сельском хозяйстве и направлял меня в этом отношении.

Вышинский. Подсудимый Гринько, а с Бухариным вам приходилось говорить?

Гринько. С Бухариным у меня был короткий разговор в Кремле относительно принципиальной основы подрывных мероприятий в области финансов, разговор об отрицательном отношении “право-троцкистского блока” к франко-советскому договору.

Вышинский. Бухарин не объяснял вам, почему он недоволен франко-советским договором?

Гринько. Я об этом скажу дальше. Затем на ходу, в коридорах был разговор вообще о допустимости вредительства как метода политической борьбы, потому что тут есть громадные экономические потери, но он указывал, что поскольку довлеет политика в данном случае, вредительство следует допустить, с другой стороны, установление более широких экономических связей с капиталистическим миром даст возможность наверстать те потери, которые будут.

Что касается франко-советского договора, то в право-троцкистском центре (у меня был разговор с Рыковым, с Бухариным), было довольно широко распространено отрицательное отношение к франко-советскому договору потому, что франко-советский договор был одним из тех этапов мирной политики Советской власти, который устранял или отдалял столкновение с агрессором, столкновение, на которое делал ставку “право-троцкистский блок”; расторжение франко-советского договора в целях развязывания возможностей для агрессора входило в программу “право-троцкистского блока”.

Вышинский. Скажите более подробно о пораженческой линии “право-троцкистского блока”.

Гринько. Те первые разговоры, которые мне приходилось вести с целым рядом руководящих людей “право-троцкистского блока”, показали мне, что основная политическая ставка,— если говорить реально, а не вообще, — была на поражение Советского Союза в войне с агрессором, на компенсацию агрессора за счет окраинных территорий Советского Союза и на свержение Советского правительства на этом пути. Кроме того, о чем я уже показал, могу напомнить, например, что когда я рассказывал Рыкову некоторые подробности продажи КВЖД...

Вышинский. Не забудьте, что у нас будет еще закрытое заседание суда.

Гринько. Я не забываю. У нас произошел такой обмен репликами, в результате которого было ясно, что это — устранение одного из поводов к возможной войне с Японией, которая стоит в плане “право-троцкистского блока”.

Вышинский. Значит, “право-троцкистский блок” ориентировался на войну?

Гринько. Да, на войну, на военное поражение Советского Союза и на содействие агрессора в захвате власти.

Вышинский. Ориентировка на военное поражение и содействие агрессора в захвате власти?

Гринько. Да.

Вышинский. Кроме Рыкова, вы еще с кем-нибудь разрабатывали план подобного рода преступлений?

Гринько. Из числа участников настоящего процесса?

Вышинский. Да, из числа сидящих здесь на скамье подсудимых.

Гринько. Из числа подсудимых по настоящему делу — не помню.

Вышинский. Значит, вы разговаривали об этом с Рыковым?

Гринько. Да, с Рыковым, а о франко-советском договоре с Бухариным.

Вышинский. С Розенгольцем?

Гринько. Связь с Розенгольцем дал мне Гамарник. Уже одно это обстоятельство говорит, что это связано с некоторыми военными троцкистскими планами, но с Розенгольцем у меня разговор был, главным образом, по тем мероприятиям, по той подрывной работе, которую он проводил в области внешней торговли.

Это является экономическим аспектом той же пораженческой позиции, поскольку Розенгольц проводил мероприятия, направленные в помощь агрессору за счет Советского Союза.

Вышинский. Одним словом, в преступной деятельности Розенгольца были те же пораженческие мотивы, что и в вашей деятельности?

Гринько. Они лежали в основе всего.

Вышинский. Так что можно сказать не только о Рыкове, Бухарине, но и о Розенгольце. Еще один, последний вопрос. Вам известно было о заговоре Тухачевского, от кого именно?

Гринько. От Гамарника.

Вышинский. А кто, кроме Рыкова, знал об этом заговоре из участников этого процесса, сидящих на скамье подсудимых?

Гринько. Знал Розенгольц.

Вышинский. А еще кто?

Гринько. Со слов Рыкова, знал об этом Бухарин.

Вышинский. А еще кто?

Гринько. Больше никто. Я не имел связи со всеми. Думаю, что знал Ягода...

Вышинский. Вы думаете или вам кто-нибудь говорил? Почему вы так прорицательно думаете?

Гринько. На основе тех общих разговоров о Ягоде, которые были у меня с Рыковым.

Вышинский. Понятно, вы говорите осторожно, чтобы не сказать лишнего.

Гринько. Вообще о Ягоде Рыков говорил больше намеками.

Вышинский. Таким образом, о заговоре Тухачевского и о связи “право-троцкистского блока” с заговорщической группой Тухачевского известно, кроме вас, Рыкову, Розенгольцу, Бухарину и, вы допускаете, Ягоде?

Гринько. Да и целому ряду других людей, которые не сидят сейчас на скамье подсудимых.

Вышинский. Я говорю о тех лицах, которые являются участниками данного процесса.

Больше у меня вопросов нет.

Гринько. Я хотел бы сказать два слова в заключение.

Председательствующий. Пожалуйста.

Гринько. Показание, которое я дал на предварительном следствии, я мог бы и должен квалифицировать, с одной стороны, как разоблачение меня, потому что показание мое было дано после ареста, но вместе с тем, в процессе дачи этих показаний, в процессе всего того, что я переживал в ходе предварительного следствия, эти мои показания явились одновременно и раскаянием. Я хотел бы подчеркнуть в заключение своих показаний, что я здесь отвечаю как разоблаченный, но вместе с тем и как раскаявшийся в своих преступлениях изменник родине.

Председательствующий. Объявляется перерыв на 20 минут.

*   *   *

Комендант суда. Суд идет, прошу встать.

Председательствующий (Прокурору). У вас есть еще вопросы к подсудимому Гринько?

Вышинский. Нет.

Председательствующий. У защиты есть вопросы?

Защита. Нет.

Председательствующий. У подсудимых есть вопросы?

Подсудимые. (Нет.)

Председательствующий. Подсудимый Чернов, показания, данные при допросе на предварительном следствии, вы подтверждаете?

Чернов. Подтверждаю целиком и полностью.

Председательствующий (к Прокурору). Желаете задать вопросы?

Вышинский. Подсудимый Чернов, сообщите суду краткие биографические сведения.

Чернов. Родился в 1891 году. Учился два года в духовной семинарии. Поступил в Московский университет, где учился около двух лет. Однажды арестовывался за революционную работу, но без тюремного заключения. Вступил в 1916 году в партию меньшевиков и оставался меньшевиком до января 1920 года, когда вступил в Коммунистическую партию (большевиков).

Вышинский. Это формально?

Чернов. Да.

Вышинский. А по существу?

Чернов. Вступивши в Коммунистическую партию (большевиков) в январе 1920 года, до 1927 года я честно выполнял те задания, которые партия на меня возлагала.

Вышинский. До 1927 года?

Чернов. Да. Но должен со всей откровенностью признаться, что старое меньшевистское нутро во мне безусловно сохранилось, и как только от методов ограничения партия перешла к методам наступления на кулацкие элементы в деревне, так это меньшевистское нутро немедленно себя дало знать.

Вышинский. В чем это выразилось, как оно дало себя знать, это меньшевистское нутро?

Чернов. С осени 1927 года у меня начались определенные сомнения в правильности генеральной линии партии.

Вышинский. К чему это привело?

Чернов. Я в это время работал в качестве Наркомторга Украины и руководил хлебозаготовками, а хлеб являлся как раз тем оселком, вокруг которого наиболее сильно обострилось сопротивление кулачества и его борьба против Советской власти. Этой осенью на Украину приехал Вячеслав Михайлович Молотов и поставил перед ЦК Украины и перед нами, как хлебозаготовительными работниками, вопрос о хлебозаготовках совершенно по-иному, чем он ставился раньше. Раньше методом хлебозаготовок была свободная купля-продажа. Это отвечало моему меньшевистскому нутру. Тут был поставлен вопрос о применении чрезвычайных мер против кулацко-зажиточной верхушки деревни. Это было началом решительного наступления на кулака. Я считал это неправильным, считал, что это поведет к разорению сельского хозяйства, к уменьшению товарности сельского хозяйства, и вот тут и начались мои сомнения.

Вышинский. Вот я и спрашиваю — к чему они привели, ваши сомнения?

Чернов. Эти сомнения укрепились к 1928 году. В 1928 году на Украине был недород, и я объяснял этот недород не теми климатическими условиями, которые лежали в основе этого недорода — была очень плохая зима и плохая весна тогда на Украине, которая погубила посев, — а считал, что этот недород есть не случайное, а органическое явление, вызванное применением чрезвычайных мер в хлебозаготовках, поскольку эти чрезвычайные меры, по моему мнению, повели к уничтожению у крестьянства, и у середняка в том числе, заинтересованности в развитии своего хозяйства, в уходе за посевами, в лучшей обработке земли и так далее.

Я не ограничился тем, что только сам имел у себя эти сомнения, уже укрепившиеся в 1928 году, я свои сомнения излагал среди тех работников, с которыми я работал, искал среди них соучастников своих взглядов.

Вышинский. И нашли?

Чернов. Нашел.

Вышинский. Кто это были?

Чернов. Гольдин — это председатель Укрхлеба, потом Васильев, работавший в сельском Господаре, и ряд лиц, с которыми я тогда работал в области хлебозаготовок на Украине. И, кроме того, таких же единомышленников видел, находил и среди лиц, которые не были непосредственно со мной связаны по хлебозаготовкам, но которые со мной, руководителем хлебозаготовительной работы, знающим положение в деревне, очень часто беседовали и также выражали свое недовольство политикой Центрального Комитета в деревне. К числу их относятся Затонский, Порайко, Гринько и еще ряд лиц, которых я уже всех не помню.

Вышинский. Это было в каком году?

Чернов. Это было в 1928 году.

Вышинский. Вы были членом нелегальной организации правых в 1928 году?

Чернов. Я считаю, поскольку я свои взгляды излагал перед своими единомышленниками, выражавшими недовольство политикой партии, — это уже было началом того, чтобы начать создавать такую организацию на Украине, но считаю, что формальным моментом своего вхождения в организацию правых явился момент после моей первой встречи с Рыковым.

Вышинский. Вас вовлек в эту организацию Рыков?

Чернов. Да, но я был к этому уже подготовлен.

Вышинский. Собственно говоря, вы нашли друг друга?

Чернов. Да, надо так понимать. С Рыковым я встретился осенью 1928 года.

По предложению Наркомторга Союза Микояна, я должен был поехать в Мухолатку, в санаторий в Крыму, где Микоян проводил отпуск, для доклада по вопросу о своей наркомторговской работе на Украине. Там в то время находился Рыков, как я узнал, между прочим. Среди моих единомышленников мы между собою делились мыслями о том, что хорошо бы кому-нибудь из нас повидаться с Рыковым и побеседовать по тем вопросам, по которым мы беседовали на Украине, о которых я говорил. Я решил воспользоваться этим пребыванием Рыкова в Мухолатке, и мы с ним увиделись. При встрече я информировал Рыкова о положении в украинской деревне, о том недороде, который на Украине есть, о том разорении, которое в украинской деревне наблюдается. Рыков особенно интересовался перегибами, которые допускались, которые имели место в отдельных случаях в хлебозаготовительной работе, и я эти случаи Рыкову излагал. Затем помню, Рыков на мою информацию и на изложение отдельных случаев перегибов мне сказал: “Вы думаете, что это отдельные случаи головотяпства хлебозаготовительного аппарата? Вы неправильно понимаете. Это результат политики ЦК партии, которая ведет деревню и сельское хозяйство к разорению”.

Вышинский. Ну, а как вы реагировали?

Чернов. Я на это реагировал большей смелостью в изложении перед ним тех сомнений, о которых я суду сейчас рассказал. Рыков изложил передо мною взгляды правых по этому вопросу, то есть, не только по этому вопросу, а взгляды и программу правых, направленные против коллективизации и против индустриализации страны.

Я Рыкову при этой встрече сообщил, что имею на Украине единомышленников. На это Рыков мне ответил, что все это известные люди, большинство которых он знает и которые могут оказать большую пользу в деле правой организации. Но, дескать, вам не следует сейчас широко выступать и тем самым раскрывать свои силы. Время для нашего широкого выступления еще не настало. Вы, дескать, должны знать, какому разгрому ЦК подверг троцкистов, и если мы сейчас уже свои силы будем раскрывать, то это будет отрицательным для нашей организации правых.

Я на это Рыкову сказал, что если я его правильно понимаю, то значит мы должны создать тайную, подпольную организацию. Это он подтвердил, причем к этому еще добавил, что вот, говорит, вы, Чернов, являетесь Наркомторгом Украины, сидите на весьма ответственном участке работы. Ваша задача заключается в том, чтобы вы свою работу вели таким образом, чтобы добиться озлобления середняка путем распространения на середняцкие массы деревни тех репрессивных мер, которые правительством установлены были по отношению к кулакам. Углубляйте перегибы, озлобляйте середняка, учтите особо национальное чувство украинского населения и везде объясняйте, что эти перегибы являются результатом московской политики, и таким путем мы будем и создавать наши кадры, и поднимать крестьянство против Советского правительства и против ЦК. В заключение мы установили с Рыковым, что я при приезде в Москву буду к нему заходить и поддерживать с ним связь для координации действий правой организации на Украине.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, скажите, в этой части указание Чернова соответствует действительности?

Рыков. Я с Черновым виделся и старался убедить его в правильности моей тогдашней контрреволюционной деятельности, собирался сделать его своим сторонником, но нашел готового сторонника в лице Чернова.

Вышинский. Стараться особенно не пришлось?

Рыков. Не только особенно, а совсем не пришлось стараться. Я не могу с такой подробностью, как он, передать. Все что он говорит, по существу и в основном правильно, но то, что я являлся сторонником перегибов, в этой части, мне кажется, он неправ. Во всем остальном он прав.

Вышинский. Вот давайте говорить о всем остальном.

В 1928 году действительно ли к вам являлся Чернов и действительно ли он перед вами как перед одним из руководителей правого течения — будем так говорить — того времени ставил ряд вопросов политического порядка, и вы освещали эти вопросы с вашей точки зрения, причем рассчитывали его склонить к участию в вашей группе? К этому времени уже у вас была группа правых на подпольном положении?

Рыков. На подпольном нет.

Вышинский. Но была уже оформленная группа?

Рыков. Да. О создании такого же типа организационного гнезда, полулегального, могла идти только речь.

Вышинский. Значит была полулегальная группа во главе с вами, а еще с кем? С Бухариным и Томским? Я так понимаю?

Рыков. Да, была такая группа.

Вышинский. И вы решили вовлечь Чернова в эту группу?

Рыков. Да, я нашел сторонника в лице Чернова. Когда я в 1928 году был в Мухолатке, я не знал позиций Чернова в этом вопросе и стремился его, что называется, убедить или обработать. Для меня в тот период было неожиданным, что в лице Чернова я нашел готового сторонника.

Вышинский. Нашли готового партнера. Потом встречались с Черновым?

Рыков. Да.

Вышинский. В каком году?

Рыков. Через несколько месяцев после этого, когда он ехал за границу.

Вышинский. Обвиняемый Чернов, это правильно?

Чернов. Нет, я встречался еще, не один раз. То, что я встретился с Рыковым перед поездкой за границу, я подтверждаю, но дополняю, что это не единичная встреча, а было еще несколько встреч, о которых, если суд пожелает, я расскажу.

Вышинский. Если это относится к предмету обвинения. Пока, обвиняемый Рыков, можете сесть.

Чернов. Я еще раз подтверждаю, видимо Алексей Иванович забыл, а я прекрасно помню и помню, как это было выражено. Я не могу поручиться за каждое слово, но содержание и конструкцию фразы слов Рыкова, что я в своей работе должен организовать ее так, чтобы углублять перегибы и тем самым вызывать озлобление середняка, и учесть в своей работе как члена правой организации националистические чувства украинского населения. Это я прекрасно помню.

Вышинский. Это мы дополнительно можем уточнить. Пока идет речь о ваших конспиративных связях с Рыковым. Продолжайте дальше.

Чернов. Дальнейший характер моей работы несколько изменился в связи с тем, что я рассчитывал раньше работать на Украине, а потом меня перевели на работу в Москву.

Я перехожу к следующему эпизоду. В конце 1928 года я должен был поехать в Германию на лечение. Зная о том, что в Германии живет мой старый товарищ по меньшевистской организации, я решил с ним повидаться.

Вышинский. Кто это?

Чернов. Кибрик, с которым я переписывался до 1925 года, проживающий в Германии под чужой фамилией.

Перед поездкой в Германию я решил зайти в Москве к Рыкову.

Вышинский. Почему вы обратились к Рыкову?

Чернов. Потому, что я с ним условился, что будем координировать свои действия как члены правой организации и, кроме того, узнать, не будет ли каких поручений в Германию.

Вышинский. Поручений по... подпольной работе?

Чернов. Я не думал об этом.

Вышинский. По какой линии были поручения?

Чернов. До разговора с Рыковым я не знал, что будут за поручения.

Вышинский. Вот вы думаете себе — поеду за границу, какие же будут поручения — легальные или нелегальные?

Чернов. Я об этом не думал.

Вышинский. Не будет ли каких поручений по подпольной линии?

Чернов. По правой организации.

Вышинский. По правой организации?

Чернов. Я позвонил секретарю Рыкова — Нестерову, кажется, о том, что я еду за границу и мне по валютным делам, по вопросу повышения валюты, нужно поговорить с Рыковым, рассчитывая на то, что Рыков меня поймет и примет. Я позвонил секретарю и действительно получил час свидания с Рыковым.

При этом свидании я информировал его о положении на украинской деревне, о том, как там идут хлебозаготовки, и сообщил о том, что я еду в Германию. Не будет ли каких поручений? Рыков, зная меня как старого меньшевика, поставил передо мной вопрос о том, не смогу ли я, будучи в Германии, встретиться с Даном, установить связь с ним и передать поручение от имени правого центра. Я Рыкову ответил, что такую возможность я имею и думаю, что в этом отношении может оказать помощь мой товарищ по меньшевистской работе, о котором я уже говорил, — это Кибрик. Тогда Рыков дал мне поручение установить связь с Даном и передать ему поручение от правого центра.

Вышинский. Какое поручение?

Чернов. Я забыл сказать, что при этой моей беседе с Рыковым присутствовал еще Томский. Поручения заключались в следующем:

через партии II Интернационала поднять общественное мнение капиталистических стран против Советского правительства, через лидеров II Интернационала добиться у буржуазных правительств усиления враждебного отношения к Советскому Союзу; заручиться от II Интернационала, а через его лидеров — и от буржуазных правительств ,—  поддержкой в случае захвата власти правыми в стране. Я на это Рыкову сказал, что недостаточно будет передать Дану только эти поручения. Безусловно, Дан поставит ряд вопросов о силах правой организации, о том. что правая организация будет делать после прихода к власти. На это Рыков сказал: “вы можете заверить Дана, что мы располагаем достаточными силами в стране для того, чтобы свергнуть существующую у нас власть и захватить ее в свои руки”. Причем он особо указал, что мы располагаем этими силами, в том числе среди видных ответственных военных работников. Второе, что он указал, что я могу заявить Дану, что правые после их прихода к власти установят правительство с учетом требований как II Интернационала, так и буржуазных правительств, и пойдут на соглашение с буржуазными правительствами как по вопросам экономического порядка, так, если потребуется, и по вопросам территориального порядка. Как сейчас помню, Томский, присутствовавший при этой беседе, заявил, что антисоветские партии формально не существуют, но фактически они работу ведут, борются за свержение Советской власти. Мы, — говорил он, — не только должны их использовать, но и должны их привлекать к управлению государством.

Вышинский. Подсудимый Рыков, перед поездкой Чернова в Берлин вы виделись с Черновым?

Рыков. Да.

Вышинский. Вы с Черновым разговаривали в присутствии Томского или с глазу на глаз?

Рыков. В присутствии Томского.

Вышинский. Вы давали поручения Чернову связаться в Берлине с Даном?

Рыков. Да.

Вышинский. В каких целях?

Рыков. Насколько я помню, было две: во-первых, освещение в заграничной печати положения в деревне, недовольства крестьян...

Вышинский. В какой печати?

Рыков. В зарубежной печати.

Вышинский. В какой именно?

Рыков. Я не перечислял ни партий, ни газет, имел в виду печать и социалистическую, и буржуазную.

Вышинский. И меньшевистскую?

Рыков. Да.

Вышинский. Может быть специально “Социалистический вестник”?

Рыков. В частности и его.

Вышинский. А, кстати сказать, вам вообще не приходилось за этот период времени направлять в “Социалистический вестник” какие-нибудь корреспонденции непосредственно или через кого-нибудь?

Рыков. У меня была связь с “Социалистическим вестником” через Николаевского.

Вышинский. У вас была связь с “Социалистическим вестником”, значит вы являлись корреспондентом “Социалистического вестника”?

Рыков. Я давал материал.

Вышинский. Это и есть корреспондент?

Рыков. Корреспондентом считается тот, кто пишет.

Вышинский. А вы не писали, вы только давали материал. Вы были сокорреспондентом?

Рыков. Это вопрос слов и стиля.

Вышинский. Да, но смысл таков. Вы имели связь с “Социалистическим вестником” и снабжали его разного рода материалами. Какими материалами?

Рыков. Эти материалы касались, главным образом, того же вопроса, о котором говорил Чернов, в период 1928—1930 годов, в связи с теми затруднениями кулацкого порядка, которые партия в то время преодолевала.

Вышинский. Этот материал был тенденциозно подобран?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Может быть клеветнического характера?

Рыков. Тенденциозный и клеветнический — одно переходит в другое очень легко.

Вышинский. Я спрашиваю, переходил ваш материал из тенденциозного в клеветнический?

Рыков. Тут трудно установить разницу между этими понятиями.

Вышинский. Одним словом, и то и другое?

Рыков. В таком остром вопросе, как этот, всякая тенденциозность является клеветнической.

Вышинский. Вы в то время какую занимали должность?

Рыков. Я в то время был председателем Совета Народных Комиссаров Союза ССР и РСФСР.

Вышинский. И одновременно направляли в “Социалистический вестник” материал клеветнического характера? Правильно я вас понимаю?

Рыков. Совершенно правильно.

Вышинский. Похвальное занятие!

Рыков. Если бы это было похвальное занятие, я бы не имел несчастья разговаривать сейчас с вами.

Вышинский. Это совершенно правильно.

Рыков. Теперь о второй задаче. Чернов очень ускоряет события, так как в данном случае вопрос о захвате власти, который стоял у нас и который и я ставил, относится не к 1928 году, а к началу 1930 года. Тогда я этого не говорил и не мог говорить, потому что сказал об этом через 2—3 года, а в то время вопрос об этом не стоял.

Вышинский. Тогда позвольте установить, что именно вы говорили в то время. Вы говорили о двух целях. Первая цель — это осведомление Дана о внутреннем положении СССР?

Рыков. Да, через Дана стараться дать определенные тенденциозные сообщения о положении в деревне и политике партии в деревне.

Вышинский. Это одна задача, а другая?

Рыков. Вторая задача—получить поддержку со стороны партий II Интернационала в нашей позиции, занимаемой нами в этом вопросе.

Вышинский. Расшифруйте, пожалуйста.

Рыков. Позиция наша в 1928—1929 годах была такова: борьба, главным образом, в легальных формах, выражавшаяся в выступлениях Бухарина, в борьбе с Центральным Комитетом, в использовании съездов профсоюзов, и мы имели только первый этап создания нелегальной организации, которая начала создаваться, но еще не была решающей в нашей борьбе с Центральным Комитетом.

Вышинский. Это я понимаю. Но когда вы говорите о том, что Чернов и Дан ставили вопрос перед партиями II Интернационала о поддержке вашей борьбы, что вы имеете в виду? В каких формах эта борьба выражалась, в чем должен был вас поддержать II Интернационал?

Рыков. Добиться такого давления через общественную организацию буржуазных государств на Центральный Комитет ВКП(б), чтобы он изменил свою политику. В период 1928 года эта возможность и эти надежды еще не были потеряны у меня, так же как и у других членов организации.

Вышинский. Следовательно, вот эти две задачи перед вами стояли, и в этой области вы давали поручения Чернову?

Рыков. Да. И он потом мне сообщил непосредственно или через третье лицо — точно я сейчас этого не помню — о том, что это поручение он выполнил.

Вышинский. Когда это было вам сообщено?

Рыков. Это было после возвращения Чернова, месяца через три-четыре.

Вышинский. А в 1930 году у вас был с Черновым особый разговор, когда вы поставили вопрос о свержении Советской власти?

Рыков. С Черновым я не помню такого разговора, но возможность подобного разговора, конечно, не исключена.

Вышинский. Раз вы ставили такую задачу, конечно, эта возможность не была исключена.

Подсудимый Чернов, вы считаете правильным то, что говорил здесь подсудимый Рыков?

Чернов. Подтверждаю, но считаю, что Рыков говорит полуправду. Он умалчивает перед судом о том, что давал мне поручения к Дану о том, чтобы не только говорить относительно помощи самих социалистических партий, входящих во II Интернационал, но и о том, чтобы Дан через лидеров II Интернационала добился у буржуазных правительств усиления враждебного отношения к Советскому Союзу.

Вышинский. Так вы понимали поручение Рыкова?

Чернов. Да, я так понимал, так это и было.

Вышинский. Это недалеко одно от другого.

Чернов. Это недалеко, но это полуправда.

Вышинский. Подсудимый Рыков, вы настаиваете на своем показании?

Рыков. Да, настаиваю.

Вышинский. Стало быть, в такой острой постановке вы этого указания в тот период не давали?

Рыков. Этот вопрос встал позже.

Вышинский. Следовательно, вы, подсудимый Чернов, утверждаете, что основная задача и основное поручение, которое давал вам подсудимый Рыков, заключались не столько в информации, сколько в организации помощи со стороны враждебных СССР империалистических государств,— вы так утверждаете?

Чернов. Да, да, утверждаю.

Вышинский. Вам впоследствии приходилось говорить с Рыковым на подобного рода темы?

Чернов. Да, приходилось. Я потом об этом расскажу.

Вышинский. Расскажите сейчас.

Чернов. По возвращении из-за границы я виделся с Рыковым и передал ему, как выполнено мною поручение, данное мне к Дану.

Вышинский. А вы выполнили это поручение?

Чернов. Выполнил. Я повидался с Даном, сообщил поручение от правого центра и получил ответ не сразу, потому что Дан сказал, что сразу он не может дать ответ, а должен посоветоваться с руководителями II Интернационала. Через несколько дней, при второй встрече я получил от Дана положительный ответ на все эти вопросы.

Вышинский. И вы об этом сообщили Рыкову?

Чернов. Да, я об этом сообщил Рыкову.

Вышинский. С глазу на глаз?

Чернов. Да.

Вышинский. Можно Рыкова спросить по этому поводу? Вы подтверждаете это?

Рыков. Я уже сказал, что он при возвращении, я не помню, лично или через третье лицо, сказал, что он поручение выполнил.

Вышинский. Продолжайте, подсудимый Чернов.

Чернов. Я еще позабыл сказать о том, что при этом же свидании не от Рыкова, а от Томского я получил поручение создать правую организацию из моих знакомых, если таковые имеются среди сотрудников торгпредства и полпредства в Германии, что я тоже выполнил по приезде в Германию, встретившись с Яновицким. Я узнал от него, что он разыскал Кибрика, знает его телефон и адрес, и я могу с ним там связаться. По приезде в Берлин я позвонил Кибрику, и мы условились с ним встретиться в баварском зале ресторана “Фатерланд”. Эта встреча там с ним и произошла. Встретились мы с Кибриком довольно радостно, как старые знакомые. В беседе я ему изложил, как своему хорошему товарищу, о своих настроениях, политических, конечно, и поставил, между прочим, перед ним вопрос о том, что мне очень необходимо увидеться с Даном и сказал, для каких целей мне это нужно. Кибрик сказал, что эту встречу он мне устроит.

Вышинский. Встреча состоялась?

Чернов. Да, я сейчас расскажу все это подробно. Мы условились, что Кибрик устроит мне эту встречу с Даном в Кенигштейне, куда я поехал для лечения, и встреча в Кенигштейне состоялась. Ко мне зашел Кибрик, и мы с ним пошли в гостиницу, где Дан остановился, и там встреча у меня была с Даном с глазу на глаз, так как Кибрик ушел. Я рассказал Дану относительно положения внутри Советского Союза, в мрачных красках описал положение сельского хозяйства на Украине и передал Дану все поручения, которые я от правого центра, в лице Рыкова, получил.

Дан ответил, что он считает предложение правого центра вполне приемлемым, “...но должен, — говорит, — вам задать особый вопрос. Я вас давно знаю. Как вы сами оцениваете силы правой организации?” Я ему на это ответил, что правые обладают достаточными силами для того, чтобы власть захватить и удержать, в том числе указал и на наличие достаточных связей среди военных работников. На это мне Дан ответил, что тут, дескать, вы неправы. Если правые власть и захватят, то удержать власть хоть сколько-нибудь длительно без надлежащей помощи, и, прежде всего, вооруженных сил со стороны капиталистических государств, не удастся. Кроме того, вы должны, дескать, вести свою работу таким образом, чтобы подорвать экономическую и политическую мощь Советского Союза. Причем, как сейчас помню, выражение, которое им было допущено, — что вы, говорит, не должны останавливаться ни перед какими средствами. Тот, кто борется за свержение власти и останавливается перед теми или другими средствами, является политическим Маниловым, и нужно капиталистическим государствам оказывать помощь в их борьбе против Советского Союза уже сейчас. Вот результаты встречи с Даном. Через несколько дней я получил приглашение от Кибрика ехать в Берлин. Я приехал. Эта вторая встреча с Даном состоялась на квартире Кибрика. Дан сказал, что он успел связаться с лидерами II Интернационала и просил меня передать Рыкову о том, что лидеры II Интернационала вполне приемлют те предложения, которые я им от имени правого центра передал. Тут же Дан опять вернулся к вопросу о том, что без помощи вооруженных капиталистических правительств не удастся удержать власть правых. Опять подчеркнул, что вы, дескать, в частности, как член правой организации, борющейся против Советской власти, должны помогать капиталистическим государствам в их борьбе против Советской власти, поскольку ваши цели сходятся. Я задал вопрос: в чем эта помощь может выражаться? Дан на это не дал прямого, определенного ответа, а ответил так, что помощь может быть самая различная, встретится она в вашей жизни, вы эту помощь должны оказать. Еще я поставил перед Даном вопрос о том, как установить связь между правым центром и между ним, Даном, на последующее время. На это мне Дан ответил, что вы, дескать, об этом не беспокойтесь, Рыков найдет возможность установления этой связи. Но, я, говорит, хочу, чтобы вы лично поддерживали связь со мною через Кибрика. Вот результат этой моей встречи с Даном.

После беседы с Даном, происходившей, как я сказал, на квартире Кибрика, Дан уехал, а мы с Кибриком остались ужинать. После ужина я должен был поехать на вокзал. За ужином сильно выпили. Кибрик, сославшись на какую-то особую занятость, сказал, что он не может меня проводить на вокзал, и посадил меня в автобус, и я поехал для того, чтобы отправиться обратно в Кенингштейн.

Вышинский. На вокзал попали?

Чернов. Нет, не попал, а попал в полицей-президиум. В автобусе, в котором я ехал, ко мне пристало несколько немцев. Один из них меня толкнул, я его тоже в свою очередь толкнул.

Вышинский. Крепко?

Чернов. Ну, я не так физически силен, чтобы крепко толкнуть, во всяком случае толкнул насколько было сил.

Вышинский. Ну, и что же случилось?

Чернов. Случилось то, что меня схватили три немца, остановили автобус, пересадили в такси и повезли в полицей-президиум.

Я в полицей-президиуме протестовал и требовал, чтобы меня выпустили. Мне сказали, что я должен дожидаться утра и прихода начальника. Я переночевал там. Утром явился какой-то чиновник, хорошо говоривший по-русски, которому я тут же заявил протест. Он говорит, что должен доложить начальнику. Через некоторое время явился человек. Он назвался полковником Обергауз. Он вынул протокол, перевел мне его — я обвинялся в изувечении немцев и что за это я должен отвечать как уголовный преступник, а кроме того, копию этого протокола, сказал мне, направят в наше полпредство, и тут же предложил мне стать сотрудником немецкой охранки, немецкой разведки. Я отказался. Тогда Обергауз сказал, — что, я, дескать, знаю кое-что о ваших делах в Германии. Я спросил, что? Он ответил — о ваших встречах с Даном, и показал мне несколько фотокарточек встреч с Даном, снятых как в Кенигштейне, так и в Берлине и, кроме того, передал мне коротко содержание беседы с Даном.

Вышинский. Чьей?

Чернов. Моей беседы с Даном. Причем в этом изложении было ясное повторение слов Дана. Тогда для меня стало абсолютно ясно, что та ловля меня, которая происходила в Германии, организовывалась немецкой разведкой при полном содействии самого Дана и при участии Дана, и что сам Дан, безусловно, является агентом немецкой разведки, равно как Кибрик.

Вышинский. А то, что вам было предъявлено в полиции, соответствовало действительности?

Чернов. Протокол? Он был составлен тенденциозно, увечить человека я не мог.

Вышинский. Относительно разговора с Даном?

Чернов. Это соответствовало тому, о чем действительно с Даном говорили.

Вышинский. А разговор с Даном у вас был в присутствии кого?

Чернов. В Кенигштейне разговор был с глазу на глаз. Кибрик привел меня в комнату Дана и сам ушел.

Вышинский. Значит, полицейский чиновник мог знать разговор от вас или от Дана?

Чернов. Да.

Вышинский. Если вы не могли передать разговор, значит полицейский знал об этом от Дана, а если Дан сообщил это полиции, значит он — сотрудник полиции?

Чернов. Да, иначе он бы не передавал.

Я после этого дал согласие и стал немецким шпионом.

Вышинский. Значит, сами попались?

Чернов. Да. После этого начались формальности, анкеты, подписка. Обергауз проинструктировал меня о той работе, которую я должен вести в Советском Союзе в пользу Германии. Причем, видя то волнение, в котором я находился, он говорил: вы напрасно волнуетесь. Вы боретесь против Советской власти, мы боремся против Советской власти и, наверное, даже методы нашей борьбы в ближайшее время сойдутся.

Вышинский. Это вас успокоило?

Чернов. Не успокоило.

Вышинский. Но он вас успокаивал?

Чернов. Задания, которые давал Обергауз, сводились к тому, что я должен давать систематические информации немецкой разведке по тем вопросам, которые ее интересуют и которые будут даваться через представителя немецкой разведки в Москве, и должен организовать диверсионно-вредительскую работу на том участке, на котором я работал. Так как я в то время работал по хлебозаготовкам, то в первую очередь я должен был вредить в хлебозаготовках.

Вышинский. В чем выразилось ваше сотрудничество с германской разведкой?

Чернов. Мне советовал Обергауз, во избежание провала, не расширять сильно связь с правыми, а держать связь с ограниченным количеством людей и закрепить эту связь. Тут же Обергауз сказал, что в течение некоторого времени меня в Москве не будут беспокоить, давая возможность наладить мою разведывательную работу в Советском Союзе. И действительно, сначала ко мне никто не являлся. Прошло несколько месяцев, и в 1930 году у меня произошла встреча с представителем немецкой разведки.

Вышинский. Как же она произошла?

Чернов. Я работал тогда, — не помню, заместителем наркома или членом коллегии Наркомторга. Ко мне позвонили из информбюро Наркоминдела и сообщили, что корреспондент немецкой газеты “Берлинер-Тагеблат” Пауль Шефер должен со мной поговорить по вопросам информации. Я должен сообщить ему сведения, которые не являются секретными. Действительно, через некоторое время ко мне явился Шефер и сказал, что он явился от полковника Обергауза и назвал мне пароль “Рейнольд”; это была моя кличка как немецкого шпиона. Я спросил Шефера, что требуется полковнику Обергаузу? В данное время он потребовал от меня информации по вопросам внутрипартийной жизни, по вопросам состояния работы среди правых троцкистов, о положении в деревне. Кроме этого, потребовал специальные сведения о запасах промышленных товаров. Особенно интересовался он запасами промышленных товаров в городе. Потребовал сведения о ходе хлебозаготовок и о мобилизационных запасах хлеба. Одну часть требуемых сведений — информации о положении в партии, о работе среди правых—я ему тут же передал словесно, а сведения цифрового порядка передал ему через несколько дней.

После этого у меня был ряд периодических встреч с Шефером. Я передавал для немецкой разведки информации, и через него получал от немецкой разведки указания об организации вредительской работы. Я имел особенно продолжительную беседу с Шефером по вопросу организации вредительской работы в области заготовок и хлебоснабжения. Основное задание, которое немецкая разведка мне тогда дала, заключалось в том, чтобы организовать порчу хлеба в стране. Для этого надо было задержать строительство складов и элеваторов, чтобы создать разрыв между растущими хлебозаготовками и складской емкостью, и тем самым, как говорил Шефер, добиться двух вещей:

во-первых, самой порчи хлеба и, во-вторых, вызвать озлобление крестьян, которое неминуемо, если они увидят, что хлеб гибнет. Требовалось также организовать сплошное заражение хлебных складов амбарными вредителями и, особенно, клещом. Шефер особенное требование предъявлял к организации заражения амбарными вредителями и клещом мобилизационных запасов. Эти задания, полученные от Шефера, мною выполнялись. Затем Шефер из СССР уехал. Перед отъездом он сообщил мне о том, что, ввиду опасности провала, он должен уехать в Германию, но немецкая разведка не преминет со мной связь установить.

Моя связь с представителями немецкой разведки снова восстановилась уже тогда, когда я перешел на работу в Комитет заготовок. Шпионско-вредительская работа особенно усилилась с моим назначением наркомом земледелия. Через несколько месяцев после назначения меня наркомом земледелия Союза ко мне в Наркомзем явился некий Райвид—мой товарищ по меньшевистской организации в Иванове, работавший в Наркоминделе в течение длительного периода. Мы с ним изредка встречались, поэтому я не удивился тому, что он зашел ко мне в Наркомзем. Но когда мы с ним остались в кабинете одни, он сказал: “Нам надо с вами серьезно поговорить, Рейнольд”. Этим все было расшифровано, все стало ясным. Оказалось, что Райвид является резидентом немецкой разведки в Советском Союзе и получил от Обергауза указание установить со мной связь. Мы встречались с Райвидом неоднократно. Когда я пришел на работу в Наркомзем, наши встречи были посвящены тому, чтобы разработать подробную программу вредительской и диверсионной работы в области сельского хозяйства по основным, узловым вопросам. Эта программа, разработанная на основе требований немецкой разведки, заключала в себе вредительство: по семенам, по севообороту, по машинно-тракторным станциям, по животноводству, причем особым условием немецкая разведка ставила организацию вредительства в области коневодства с тем, чтобы, как Райвид говорил, не дать лошадей для Красной Армии. В части, касающейся семян, мы включили в свою программу — запутать семенное дело, смешать сортовые семена и тем самым понизить урожайность в стране. В части, связанной с севооборотом, путем неправильного планирования посевных площадей поставить колхозное крестьянство в такое положение, при котором колхозники фактически не могли бы осуществлять правильный севооборот и были бы вынуждены занимать под посевы луга и пастбища. Это должно было привести к уменьшению урожая в стране и, вместе с тем, вызывало бы озлобление крестьян, которые никак не могут понять, почему их заставляют распахивать луга и пастбища, когда колхозы хотят развивать животноводство и нужна кормовая база.

Что касается МТС, то здесь была поставлена задача — выводить из строя тракторы, комбайны, сельскохозяйственные машины, запутать финансовое хозяйство МТС, для чего сажать во главе МТС людей негодных, провинившихся и, прежде всего, членов нашей правой организации.

В части животноводства были поставлены задачи — вырезать племенных производителей, добиваться большего падежа скота, не давать развиваться кормовой базе, особенно использовать для падежа скота искусственное заражение скота различного рода бактериями.

Вышинский. Скажите более подробно о падеже скота, откуда получали бактерии, какие и так далее.

Чернов. Я должен сказать о том, что рассказывал и Рыкову при своих встречах с ним в 1935 году. Я говорил, что мною подготовлены такие-то диверсионные акты и получил одобрение со стороны Рыкова.

Мною были проведены следующие диверсионные акты. Для того, чтобы добиться падежа скота в Восточной Сибири, я предложил начальнику Ветеринарного управления Гинзбургу, участнику организации правых, а через него начальнику Ветеринарного снабжения, также участнику организации правых, не завозить противоязвенные биопрепараты в Восточную Сибирь, зная о том, что в Восточной Сибири очень опасно по части сибирской язвы. Препараты эти туда завезены не были. Подготовка эта велась в 1935 году, и когда весной 1936 года там вспыхнула сибирская язва, то оказалось, что действительно препараты туда завезены не были, и тем самым было погублено — я точно не могу сказать,— во всяком случае, больше 25.000 лошадей.

Второе. Я поручил Гинзбургу и заведующему бактериологическим отделом Бояршинову произвести искусственное заражение в Ленинградской области свиней рожей, а в Воронежской и Азово-Черноморском крае — чумой. Выбрал я эти две бактерии потому, что прививка эта производится свиньям не убитыми микробами, а живыми, только ослабленными. Поэтому технически организовать искусственное заражение было довольно просто. Во-вторых, потому что по этим двум болезням существует правильный порядок, при котором в случае заболевания чумой в той или иной местности подлежит поголовной прививке все находящееся в этой местности поголовье свиней. Это давало возможность сразу придать массовый характер этому заболеванию.

С этой целью были выделены, по моему предложению, три фабрики: Кашинцевская, Орловская и Ставропольская. Там были изготовлены биопрепараты с неослабленными бактериями под особыми номерами серий. Номера этих серий были сообщены Бояршинову, который сообщил их на места тем начальникам ветуправлений, на которых можно было положиться в этом случае, а они, в свою очередь, передали их в районы тем ветврачам, которые были антисоветски настроены и в случае большого падежа скота не стали бы поднимать большого шума.

Таким образом, эти биопрепараты были завезены и искусственная прививка была произведена в этих трех областях.

Трудно оценить результаты, но, во всяком случае, нужно считать, что благодаря этому диверсионному акту было погублено несколько десятков тысяч свиней.

Вышинский. Это все?

Чернов. В части, касающейся диверсионных актов, это все. В части, касающейся моих связей с немецкой разведкой, я добавить ничего не имею и хотел бы вернуться к продолжению показаний о моих связях с правым центром и с Рыковым.

Вышинский. Еще один вопрос по части связей с немецкой разведкой. Вы получали какие-нибудь деньги от разведки?

Чернов. Да, я совершенно упустил это из виду.

Вышинский. Ну, конечно, это такой маловажный вопрос, вы о нем забыли.

Чернов. Это вопрос, конечно, немаловажный, но я его упустил из виду. Я в Берлине получил 2 тысячи марок...

Вышинский. А всего сколько?

Чернов. Примерно около 30 тысяч в немецких марках и около 150 тысяч рублей советскими рублями. Значительная часть этих денег была использована на мои личные нужды, а некоторая часть — для подкупа членов правой организации, которых я считал нужным подкупить.

Вышинский. Таким образом, часть полученных денег была использована для подкупа, а большая часть—на свои личные нужды?

Чернов. Абсолютно правильно.

Вышинский. Стало быть, можно сказать, что вы не только попали в ловко расставленные сети немецкой разведки, но что вы сознательно продавались за деньги врагам?

Чернов. Абсолютно точно.

Вышинский. Расскажите о ваших дальнейших связях с Рыковым.

Чернов. Продолжаю насчет своих связей с правой организацией и с Рыковым. Кроме тех встреч с Рыковым, о которых я рассказывал, я имел следующую встречу с ним в декабре 1930 года. Был я вызван им самим, встреча происходила у него на квартире. При этой встрече было очень радужное настроение у Рыкова и у Томского, который тоже присутствовал при этой встрече.

Настроение было такого порядка, что неминуемы в ближайшее время крестьянские восстания, которые помогут при надлежащем руководстве со стороны правой организации перейти к захвату власти в стране. Тут же Томский между прочим сказал о том, что сейчас правый центр принял меры к тому, чтобы добиться получения некоторых видных постов представителями правой организации. Нам, дескать, это очень нужно для совершения “дворцового переворота” в стране. Тут же от Рыкова я получил и указание об организации вредительской работы. Задача, которую Рыков поставил передо мной в этом деле, должна была заключаться в том, чтобы путем распространения на середняцкие массы деревни репрессивных мер, установленных для кулаков, вызвать озлобление крестьянства против политики партии и против Советской власти и путем дезорганизации снабжения хлебом вызвать недовольство среди рабочего населения.

Следующий раз я встретился тоже по приглашению Рыкова с ним, кажется, в октябре, но, во всяком случае, осенью 1932 года. Эта встреча происходила в тот момент, когда в деревне произошло резкое изменение. Колхозное движение окрепло, кулачество было разгромлено и деревня уже начала реально ощущать результаты индустриализации страны. Хотя Рыков внешне и старался казаться спокойным человеком, но видно было, что он ошеломлен неудачей тех политических прогнозов, которые он до этого делал, и он в беседе со мной поставил вопрос таким образом, что нам нужно еще дальше уйти в подполье и ориентироваться в деле захвата власти на совершение “дворцового переворота”. Я ему сказал: о дворцовом перевороте” вы говорили и в 1930 году

со мной, в чем же разница между установкой 1930 года и установкой 1932 года? Он мне ответил: “разница в том, что в 1930 году это был один из возможных вариантов, а сейчас это наиболее решающий и наиболее важный вариант для захвата власти”. Как он говорил, мы должны путем “дворцового переворота”, то есть ареста и убийства руководителей партии и правительства, захватить власть в стране.

Вышинский. Это уже вторая встреча после 1930 года?

Чернов. Первая встреча была в 1930 году, а это было в 1932 году.

Вышинский. Следующая встреча когда была?

Чернов. Следующая встреча была в 1934 году, через несколько месяцев после назначения меня наркомземом Союза. Происходила она по вызову Рыкова, у него на даче. Эта встреча была у нас с глазу на глаз. И содержание этой встречи относилось, главным образом, к вопросам организации моей работы, как члена правой организации, в связи с моим назначением в Наркомзем Союза. Здесь Рыков поставил передо мной задачу, сводившуюся к тому, что я должен организовать свою работу так, чтобы добиваться подрыва колхозного строя, а для этого вести руководство колхозами так, чтобы не было заинтересованности у колхозника в участии в колхозном производстве. А для этого вести колхозное хозяйство так, чтобы колхозник, как он говорил, получал гроши за трудодни. Конкретно мы всего плана вредительской работы не устанавливали и условились о том, что я вместе с узкой группой членов правой организации Наркомзема разработаю и начну проводить конкретный план вредительских мероприятий в области сельского хозяйства.

Следующая и последняя моя встреча с Рыковым состоялась или в конце 1935 года, — я точно не помню, — или в начале 1936 года. Это было в период, когда происходили известные кремлевские совещания руководителей партии и членов правительства с передовиками сельского хозяйства. При этой встрече указания Рыкова сводились к следующему. Он говорил, что мы, дескать, не можем не учитывать того роста и укрепления колхозов, которые имеются в стране, и того роста новых колхозных кадров, которые на этих совещаниях выявлены. Но это, дескать, отнюдь не означает, что у нас нет сил в деревне, которые мы могли бы организовать. И в качестве этих сил указывал кулацкие элементы в лице возвращенцев из спецпоселений и антисоветски настроенные элементы из старой сельской интеллигенции: агрономов, врачей, зоотехников и так далее. Эти, дескать, силы мы должны всячески мобилизовать и использовать для нашего дела. И особо подчеркивал, что для возможности захвата власти правых в стране имеются только два выхода: это насильственное устранение руководства партии и руководства правительства, то есть их арест или убийство, или то и другое вместе. И особенно он упирал на необходимость поражения Советского Союза в войне с капиталистическими странами, в случае нападения последних на нас, и в этом свете особо указывал на всю важность организации вредительской и диверсионной работы, говоря, что раз нам необходимо поражение Советского Союза для завоевания власти в стране, то мы это поражение должны ускорить, а равно ускорить и самое наступление войны путем уменьшения экономической и оборонной мощности Советского Союза. Вот к этому сводилась наша беседа в 1935 году. Повторяю, что при этой встрече о тех диверсионных актах, о которых я говорил, в частности, об искусственном заражении скота, я сообщил Рыкову, как равно при каждой встрече информировал его о той вредительской работе, которая мною организовалась как в области работы по хлебозаготовкам в Комитете Заготовок, так и в области Наркомзема, в области сельского хозяйства.

Вышинский. Это все? Значит, в 1936 г. вы имели последнюю встречу с Рыковым?

Чернов. Или в конце 1935 года, или в начале 1936 года. Я должен добавить: тут как раз Рыков мне сказал, что дальше он не может со мною встречаться, так как боится провала, так как установлена очень большая слежка за ним, и сказал, чтобы я установил связь с другим запасным центром через Любимова.

Вышинский. Значит, первая ваша заговорщическая встреча с Рыковым была в 1928 году, а последняя в 1936 году или в конце 1935 года?

Чернов. Правильно.

Вышинский. Значит, в 1928 году вы с Рыковым встречаетесь и говорите с ним о вашем участии в борьбе против Советской власти?

Чернов. Правильно.

Вышинский. Вы выполняете его поручение во время поездки за границу по связи с Даном?

Чернов. Да.

Вышинский. В 1929 году вы с ним встречаетесь?

Чернов. В 1929 году на короткое время для информации.

Вышинский. В 1930 году вы опять имеете с ним встречу на той же почве ваших общих преступлений?

Чернов. Да.

Вышинский. В 1932 году вы опять имеете встречу на почве тех же ваших общих преступлений?

Чернов. Да.

Вышинский. В 1934 году вы вновь с ним встречаетесь на той же почве преступной общей деятельности и, наконец, в конце 1935 года или начале 1936 года вы встречаетесь с ним также на той же общей почве преступной деятельности и дальше с ним прерываете связь по конспиративным соображениям?

Чернов. Да.

Вышинский. Ваши встречи с Рыковым носили характер получения указаний и инструктажа со стороны Рыкова в отношении вашей преступной деятельности. Так это?

Чернов. Так.

Вышинский. Это не было связано с официальным положением обвиняемого Рыкова?

Чернов. Абсолютно нет.

Вышинский. Вы, будучи назначены народным комиссаром земледелия СССР, отправляетесь к человеку, занимавшему пост наркомпочтеля, и получаете какие-то указания. Значит, связь исключительно преступная?

Чернов. Исключительно преступная.

Вышинский. Исключительно преступная связь в области организации преступлений против Советской власти и против партии.

Позвольте спросить подсудимого Рыкова.

Подсудимый Рыков, вы согласны с оценкой вашей связи с Черновым?

Рыков. После того свидания, при котором он информировал о свидании с Даном. Все последующее, что излагал здесь Чернов, я лично припомнить не могу, хотя многое из того, что он говорит и излагает, совпадало и совпадает с теми контрреволюционными установками и той контрреволюционной работой, которой я в соответствующее время занимался, но относительно “дворцового переворота” я не допускаю, чтобы я мог информировать Чернова об этом, потому что это было для нас величайшей степени конспирацией, и я мог информировать тех людей, которые будут непосредственно привлечены к этому делу. А что касается других вопросов, которые он задел, я не возражаю. А по существу, когда до меня дойдет очередь, я скажу о тех формулировках, о которых говорил Чернов. Я скажу о своей контрреволюционной и изменнической работе, которую я вел.

Вышинский. Значит, по существу, то, что он говорит,—  правильно?

Рыков. Да, но относительно последнего свидания я не знаю.

Чернов. Как он мог забыть, Алексей Иванович, об этих трех свиданиях.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, у вас в тот период времени с 1930 по 1936 годы были встречи и с другими лицами в вашей преступной деятельности?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Многочисленные встречи?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Значит, вы могли забыть, с кем говорили и о чем?

Рыков. Но что говорил Чернов, чтобы целиком все забыть, 5— 6 встреч, этого не может быть.

Вышинский. Подсудимый Рыков, таких, как Чернов, у вас соучастников было много?

Рыков. Это была моя ошибка, но я его к очень крупным соучастникам не причисляю. Он по дороге из ресторана на вокзал успел попасть в полицей-президиум.

Вышинский. Вот, скажем, скамья подсудимых, здесь не мало ваших соучастников, Чернов один из них?

Рыков. Да.

Вышинский. А у вас, подсудимый Чернов, таких руководителей, как Рыков, было много?

Чернов. Кроме Рыкова и немецкой разведки—никого.

Вышинский. У меня больше вопросов нет.

Чернов. У меня есть вопрос к Рыкову.

Как вы не можете объяснить, ведь вы — один из главнейших руководителей правого центра, а я являюсь народным комиссаром земледелия.

Вышинский. Являлись.

Чернов. Да, являлся. То есть я руковожу сельским хозяйством. Вы знаете о том, что я—член вашей организации, и как вы могли допустить, имея члена своей организации на посту наркома земледелия, не вызвать его к себе для переговоров по вопросу об использовании моего положения в целях правой организации.

Простите, пожалуйста, за грубость: или вы — плохим были руководителем правой организации, чего я не думаю, или не хотите сознаваться. Никак в голову не лезет, чтобы забыть. Я не хочу сказать, что я был большим человеком и так далее, но чтобы забыть встречу с наркомом земледелия по вопросам вредительской работы — очень трудно.

Вышинский. Обвиняемый Чернов, вы эти встречи хорошо помните?

Чернов. Хорошо помню, часть выражений хорошо помню. То, что я рассказал суду, повторяю, я рассказал всю правду.

Председательствующий. Обвиняемый Рыков, на вопрос Чернова желаете ответить?

Рыков. Он слишком хорошо ответил. Может быть я должен был действовать так, как он говорит. У меня вышла ошибка.

Председательствующий. На этом сегодняшнее заседание заканчивается. Завтра продолжение заседания в 11 часов.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:

Армвоенюрист В. В. Ульрих, Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР

СЕКРЕТАРЬ:

Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер