Письмо Заместителя Народного Комиссара Иностранных Дел СССР Полномочному Представителю СССР в Японии К. К. Юреневу. 21 января 1937 г.
21 января 1937 г.
Уважаемый Константин Константинович,
Я не отвечаю подробно на Ваши письма, полученные с последним курьером, так как рассчитываю по большинству из них переговорить с Вами лично после предстоящего Вашего приезда в Москву; я считаюсь также с тем, что мое письмо, быть может, уже не застанет Вас в Токио. Я затрону поэтому лишь несколько вопросов, которые имеют практическое значение также и для т. Райвида[1] как Вашего заместителя на время Вашего отсутствия из Токио.
1. Нельзя согласиться с Вами в том, что «японо-германские соглашения, по существу, не вносят ничего нового в наши отношения с этими странами» и что эти соглашения привели даже к положительному результату, «поставив крест на проблему советско-японского пакта ненападения».
Мы здесь все, напротив, считали и считаем заключение японо-германского договора сильнейшим ударом по японо-советским отношениям вообще. Этот договор чрезвычайно затрудняет урегулирование наших отношений с Японией с целью обеспечения возможно более длительной передышки перед весьма вероятной войной с ней. Дело не только в том, что Япония приняла на себя официальные обязательства, направленные против СССР, но и в том, что отныне в большей или меньшей степени все правительства Японии вынуждены будут в своей политике в отношении СССР считаться с этим договором и все время оглядываться на Германию. Это, конечно, усиливает влияние на японскую политику наиболее враждебных нам военных и фашистских элементов Японии.
2. У нас здесь возникли сомнения по вопросу о том, был ли действительно подписан секретный японо-германский договор одновременно с «антикоминтерновским» соглашением или после него. Высказывались предположения, что под давлением неблагоприятных откликов во всем мире, и в особенности в самой Японии, в последний момент подписание этого договора было отложено. Сегодня мы получили сообщение в этом же смысле. Я рассматриваю это и возможные другие сообщения этого характера как сознательную дезинформацию, пускаемую германскими, а может быть, и японскими агентами за границей. Вполне естественно, что, видя крайне отрицательный прием этих соглашений мировой общественностью, немцы, да и японцы, должны были принять какие-то меры для смягчения создавшегося для них положения.
Яростная защита японским правительством японо-германского соглашения и необычайные меры, принятые с этой целью, вроде выступления Арита на публичном митинге вместе с германским послом, а также место, уделенное этому соглашению в сегодняшней речи Арита перед японским парламентом[2], и видимая решимость кабинета Хирота связать свою судьбу с этим соглашением — все это было бы мало понятным, если бы речь шла только об «антикоминтерновском» соглашении. Даже такие осторожные скептики, как английские политики, и те считают несомненным, что секретный договор между Японией и Германией заключен.
Я считаю, что нет никаких серьезных оснований предполагать, что после полуторагодичных переговоров по этому вопросу и Япония, и Германия в последнюю минуту вдруг единодушно решили отказаться от этого договора. Если же допустить, что отказалась только одна из этих сторон, то в результате получилось бы ухудшение их отношений, чего на самом деле совершенно не заметно.
3. Заключение японо-германского соглашения, реакция на него японской общественности, поведение японского правительства в связи с нашим отказом подписать рыболовную конвенцию[3] и вообще позиция Японии в отношении СССР за последнее время выявили до очевидности происшедшее за последние годы изменение в соотношении сил на Дальнем Востоке. Ища поддержки для будущей войны с Советским Союзом, Япония боится преждевременно развязать конфликт с нами и все более и более проявляет не замечавшиеся у нее в предыдущие годы осторожность и осмотрительность в действиях в отношении Советского Союза.
Отпор, который начиная с 12 октября 1935 г. наши и монгольские войска давали японо-маньчжурским вторжениям, заключение нами пакта взаимопомощи с МНР и, наконец, отказ подписать рыболовную конвенцию вследствие заключения Японией договора с Германией, направленного против СССР,— все это постепенно усиливало процесс отрезвления в Японии в отношении СССР.
4. Ряд наших действий за последнее время, вроде прекращения нами железнодорожного сообщения через ст. Пограничная[4], произведенные обыски двух японских пароходов во Владивостоке[5] и пр., еще более усиливают в Японии впечатление твердости наших позиций и ухудшения наших отношений после заключения японо-германского договора. К этим действиям прибавятся на днях репрессивные мероприятия в отношении японского посольства, имеющие целью добиться наконец снятия блокады с нашего полпредства в Токио.
Я ожидаю от Вас, далее, исчерпывающего заключения по вопросу, поставленному в п. 8 моего письма от 15 декабря минувшего года за № 5989[6]. Совершенно очевидно, что мы заинтересованы в сокращении числа взаимных консульских представительств с Японией. В особенности мы хотели бы закрыть японские консульства в Новосибирске и в Одессе, которые, не имея никакой консульской работы, исключительно являются центрами самого злостного шпионажа и ложной информации своего правительства.
5. Большое значение для наших отношений с Японией имеет, конечно, дальнейшее развитие внутреннего кризиса в самой Японии. Начавшаяся сегодня парламентская сессия, несомненно, ускорит это развитие, хотя, по всей видимости, и не приведет к падению кабинета Хирота. Большое влияние будет иметь также и развитие международного положения, в частности события в Китае[7].
Все это заставляет нас занять на ближайший отрезок времени выжидательную позицию, предоставив в наших отношениях пока что инициативу Японии.
6. Я вполне согласен с Вами, что мы и после заключения японо-германского договора не заинтересованы в обострении отношений с Японией и что мы, напротив, должны удвоить свою работу в Японии по мобилизации всех элементов, желающих сохранения мира с нами. Эта работа должна, однако, идти параллельно с проявлением сдержанности в отношении японского правительства. Мы должны продолжать ту линию, которая нашла свое выражение в известном Вашем заявлении Арита по вопросу о японо-германском соглашении и которая была развита т. Литвиновым в его беседах с Сигемицу по вопросу о рыболовной конвенции.
Когда на обеде, который я дал в его честь 3-го сего месяца, Сигемицу заговорил со мной в чрезвычайно льстивых и прямо заискивающих выражениях о его желании сделать все возможное для устранения всех недоразумений и для сближения наших стран и в связи с этим зондировал почву о возможности скорого возобновления переговоров о подписании регулярной рыболовной конвенции, я заявил ему, что японо-германское соглашение нанесло чрезвычайно сильный удар нашим отношениям и что наша общественность крайне возмущена этим агрессивным соглашением, которое Япония заключила с Германией против СССР, несмотря на все усилия, которые Советское правительство прилагало для мирного урегулирования отношений с Японией. Я сказал, что создавшаяся в результате этого атмосфера весьма неблагоприятна для разрешения текущих вопросов наших отношений и что, если посол хочет работать для сближения наших стран, он должен прежде всего разъяснить создавшееся положение своему правительству и рекомендовать ему найти пути и средства для внесения успокоения в наши отношения и для успокоения советской общественности.
В ответ на конкретные вопросы Сигемицу я сказал, что при наличии доброй воли японское правительство само может найти пути и средства для смягчения создавшейся атмосферы, и указал также на то, что в настоящее время было бы преждевременно ставить перед нашим правительством вопрос о подписании рыболовной конвенции, ибо ничто не изменилось за последнее время. Сигемицу, не вступая в полемику и не возражая ни единым словом против высказанных мною мыслей, в тех же тонах заявил, что сделает все, что от него зависит, для того, «чтобы японское правительство нашло пути и средства для смягчения создавшейся обстановки» (он повторил мои слова). При этом, намекая на рыболовную конвенцию, он сказал, что он не будет больше поднимать конкретных вопросов и будет от меня «ожидать указаний».
Во время беседы, которую я имел вчера с Сигемицу в японском посольстве по случаю данного им ответного обеда, он опять говорил о своем желании работать для улучшения отношений, просил сотрудничества, но о рыболовной конвенции не заикнулся ни одним словом. В связи с моими словами о бессодержательности речи Арита и о том, что в ней нет ничего, что отвечало бы серьезному моменту, переживаемому Японией вообще и в ее отношениях с Советским Союзом в частности, Сигемицу, отличающийся вообще гораздо большей сдержанностью, чем Ота[8], многозначительно сказал, что зато в прениях по выступлению Арита будет сказано много нового и важного. Несмотря на всю сдержанность Сигемицу, было видно, что он согласен с отрицательной оценкой, которую я давал политике нынешнего японского кабинета, и в частности Арита.
7. В соответствии с указанной выше линией Вам и т. Райвиду не следует пока проявлять никакой инициативы в деле продолжения переговоров о пограничных комиссиях. Если же японцы сами будут поднимать разговоры на эту тему, надо по-прежнему требовать предварительного урегулирования двух основных вопросов этих переговоров, прежде чем начать конкретные переговоры по проектам положений об этих комиссиях.
8. С большим интересом прочел Ваш доклад от 22 ноября за № 427 о внутриполитическом положении Японии[9]. Ввиду растущего значения этого положения для определения японской политики я прошу Вас и полпредство вообще усилить информацию по этому вопросу.
С товарищеским приветом
Б. Стомоняков
[1] Советник полпредства СССР в Японии.
[2] См. газ. «Известия», 22 января 1937 г.
[3] См. газ. «Известия», 26 декабря 1936 г.
[4] Телеграммой от 17 января 1937 г. НКИД СССР информировал генерального консула СССР в Харбине М. М. Славуцкого, а также полпреда СССР в Японии, консула на ст. Пограничная (Суйфыньхэ) и уполномоченного НКИД СССР в Хабаровске о принятом советской стороной решении прекратить, впредь до создания нормальных условий, движение поездов на участке Гродеково — Пограничная. «В случае, если маньчжуры будут протестовать против прекращения движения и попытаются ссылаться на соглашение о КВЖД, — указывалось в телеграмме,— категорически отклоните протест, указав, что из соглашения о КВЖД вовсе не вытекает, что мы обязаны поддерживать международное сообщение с дорогами Маньчжоу-Го, особенно в обстановке провокаций, произвола и бесчинств. Как бы между прочим сообщите им при этом, что Вам известно, что в Москве обсуждается вопрос о закрытии также железнодорожного сообщения через ст. Маньчжурия, если власти Маньчжоу-Го не примут мер к недопущению дальнейших бесчинств и безобразий со стороны японо-белогвардейских полицейских по отношении к нашим железнодорожникам на ст. Маньчжурия».
[5] См. газ. «Известия», 20, 24 января 1937 г.
[6] «В связи с мероприятиями японских властей в отношении нашего консульства в Цуруге,— говорилось в упоминаемом письме Б.С. Стомонякова, — у меня возникла мысль о целесообразности закрыть это консульство и потребовать одновременно от японского правительства закрытия одного из его консульств в СССР, например в Одессе или Новосибирске». В ответном письме от 18 января 1937 г. К.К. Юренев высказал мнение о желательности сохранения консульства в связи с тем, что «Цуруга является транзитным пунктом для нас»
[7] В письме в НКИД СССР от 27 марта 1937 г. временный поверенный в делах СССР в Японии Н. Я. Райвид, касаясь итогов парламентской сессии, отмечал: «Интерес, который был проявлен к разным вопросам советско-японских отношений, и в первую голову к вопросу о перспективах дальнейшего развития этих отношений, свидетельствует о том напряженном интересе и о той тревоге, которая охватила в настоящее время всех мало-мальски мыслящих людей в связи с серьезным ухудшением наших отношений за последние месяцы». Подчеркнув, что «общественное мнение, поскольку оно находит свое отражение в парламенте, а парламент в основном правильно отражает настроения широких слоев буржуазии, стремится к улучшению японо-советских отношений и подвергает критике политику правительства», что «как в нижней, так и в верхней палатах был целый ряд выступлений против заключения японо-германского пакта», Райвид констатировал: «В противоположность этой позиции парламентариев правительство заняло негативную позицию по отношению к СССР и выявило свое стремление законсервировать нынешнее неудовлетворительное состояние японо-советских отношений».
«Я думаю,— говорилось далее в письме,— что правительство и стоящая за ним военная клика не хотят прежде всего, чтобы в наших отношениях произошел какой-либо сдвиг, который мог бы помешать выполнению того плана вооружений против нас, который в наставшее время проводится армией».
О политике агрессии Японии в отношении Китая Райвид писал: «Вопрос в настоящее время заключается лишь в том, пойдет ли Япония уже в ближайшее время на новую попытку вооруженным путем захватить новые позиции в Китае, или она временно ограничится закреплением захваченных ею позиций в Хэбэйской и Чахарской провинциях, с тем чтобы подождать белее благоприятного международного положения и выяснить дальнейшее развитие в самом Китае». При этом автор склонялся к мнению, что «японское правительство будет, вероятно, действовать несколько более осторожно, стараясь преждевременной акцией не толкнуть Нанкин на ускорение соглашения с китайской компартией и на сближение с СССР».
[8] Посол Японии в СССР в 1932— 1936 гг.
[9] В упомянутом письме полпред обращал внимание на факты, свидетельствовавшие о дальнейшем усилении в Японии милитаристских кругов, о попустительстве в отношении фашистских организаций, преследовании коммунистов, попытках военщины поставить рабочий класс под свой прямой контроль. «Из той борьбы, которая сейчас ведется между политическими партиями и военщиной, — заключал К. К. Юренев, — нынешний государственно-политический режим во всяком случае выйдет с несомненным ущербом. По существу говоря, политические партии лишь обороняются, да и то крайне слабо, это прекрасно понимают военщина и страна».