Речь Народного комиссара внутренних дел СССР - тов. Ягоды на совещании оперативного состава НКВД-центра. 1934 г.

Я, товарищи, просил вас всех собраться для того, чтобы дать указания по нашей дальнейшей работе.

Многие товарищи думают - не только здесь, в центре, но и на местах, что с организацией Наркомвнудела по существу ничего не изменилось. Было ОГПУ, сделали Наркомвнудел. Сменили вывеску, а остальное все по-старому. Товарищи, рассуждающие так, невольно перепевают сплетни классового врага, либо просто ничего не понимают в том, что происходит в нашей стране.

Каждый думающий человек, прочитавший наши приказы, должен был задуматься над тем, что уже год тому назад произошли какие-то изменения и в следственной, и в агентурной работе.

Эти приказы (№№ 324 за 1933г., 1132 за 1934г. и циркуляр № 24 за 1934г.) были направлены на успешное выполнение директивы партии и правительства о том, чтобы "улучшить старые способы борьбы, рационализировать и сделать наши удары более меткими и организованными" (Инструкция ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933г.). Эта инструкция должна быть хорошо известна всем нашим работникам, в особенности оперативникам, в ней ясно была поставлена задача рационализации работы органов юстиции, а также ОГПУ. В ней было дано указание - раньше подумай, разберись, а потом принимай необходимые оперативные меры.

Этим постановлением вся деятельность органов юстиции и ОГПУ еще в мае месяце 1933 года была тесно связана с требованиями революционной законности. Но это был только первый шаг, и окончательный перелом в этом деле создан организацией НКВД.

Создание Наркомвнудела СССР с включением в него ОГПУ, реорганизованного в Главное управление государственной безопасности, организационно завершает установку партии на решительную перестройку применительно к новым условиям борьбы.

Организация Народного комиссариата внутренних дел является одним из крупнейших политических и организационных актов нашего ленинского ЦК и советского правительства. Она (организация НКВД) стала возможной на базе победоносной борьбы пролетариата и колхозного крестьянства за социализм.

Советская страна представляет на сегодняшний день величайшее государство в мире. Мы сильны нашей индустрией, нашими машинами, нашими кадрами. Мы сильны сотнями тысяч наших колхозов. Мы сильны и несокрушимы, имея нашу блестяще организованную и дисциплинированную Красную армию. Мы сильны ростом богатств нашей страны и уверенностью рабочих и колхозников в том, что они борются за свое кровное дело, за свои фабрики, заводы и колхозы. Но, товарищи, для того, чтобы дойти до того положения, до которого мы дошли, нужно было пройти трудную борьбу, нужно было разбить врагов пролетарского государства, и этот путь проделало наше государство под руководством ленинского ЦК.

Одним из основных, решающих вопросов реорганизации является то, что существовавшая ранее судебная коллегия ОГПУ и, следовательно, внесудебное рассмотрение дел - ликвидированы.

Именно это, как и сама организация Наркомвнудела, разбивает вдребезги "теорию" наших врагов о том, что наш советский режим может существовать только на базе бессудного подавления всех враждебных элементов внутри страны.

Организация Наркомвнудела, на основе выросшего гражданского самосознания самых широких слоев населения СССР, еще лишний раз является яркой иллюстрацией к историческим путям двух классов - пролетариата и буржуазии.

Пролетарская диктатура на основе своей победы и доверия широчайших масс трудящихся незыблема и все более глубоко, полно и прочно укрепляет революционный порядок.

В капиталистических странах вместо "хваленого" буржуазного порядка хаос, море крови бессудно казненных, газы, пулеметы и броневики на улицах.

Из всего сказанного отнюдь не следует, что контрреволюционные элементы в нашей стране уничтожены или что с ними стало легче бороться. Наоборот, все труднее выявить действительного врага. Это тем труднее, что если раньше, когда враг наседал на нас, массовость борьбы и напряженность обстановки не всегда давали возможность сначала разобраться, а затем арестовывать, то сейчас в обстановке, когда прочно укрепилась пролетарская диктатура и как никогда велика мощь советской страны, когда усилиями всей партии и напряженной работы органов ОГПУ, разгромлено подполье контрреволюции - дальнейшее сохранение государственной безопасности должно быть основано на строжайшем соблюдении революционной законности.

В условиях, когда строгий революционный порядок должен способствовать еще большему росту социалистического правосознания трудящихся масс Советского Союза, мы не можем, и нам никто не позволит работать так, как мы работали раньше. Практику и методы периода борьбы с Массовой контрреволюцией, от которых многие товарищи никак не могут отвыкнуть, надо решительно отбросить. С чем была связана в те времена практика борьбы с контрреволюцией?

В 1919 году и позже в период ожесточенного сопротивления классового врага развернутому социалистическому наступлению (1929-30-31гг.), контрреволюция, считая, что власть неустойчива широко вербовала в свои ряды, часто ничем не связанные с ней, обманутые, отсталые элементы.

В этих условиях массовые аресты позволяли сравнительно легко вскрывать контрреволюционные организации.

Теперь - другое дело.

Для того, чтобы своевременно вскрыть и ударить по действительному врагу, нужна очень тонкая, тщательная и глубокая агентурная работа наших органов, иначе мы рискуем проглядеть врага. Это должен понять и твердо усвоить каждый из нас.

Совершенно ясно, что контрреволюция разбита, но не совсем добита, что недобитые остатки ее изменили свою тактику, что новая обстановка в стране заставляет эти остатки контрреволюции искать новых путей, идти в глубокое подполье. Тщательная маскировка под советских людей для того, чтобы тихой сапой продолжать борьбу с советской властью - вот что типично для тактики контрреволюции всех мастей.

"Пойти в прямую атаку против советской власти эти господа уже не в силах. Они и их классы несколько раз вели такие атаки, но были разбиты и рассеяны. Поэтому единственное, что остается им делать, - это пакостить и вредить рабочим, колхозникам, советской власти, партии. И они пакостят как только могут, действуя тихой сапой".

(Речь тов. Сталина на январском пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б)).

Значит ли, что в новой обстановке можно ослабить в какой-либо мере борьбу с контрреволюцией? Ни в коем случае.

Некоторые товарищи могут неправильно понять установку о строжайшем соблюдении революционной законности и о продуманном подходе к арестам в том смысле, что лучше и спокойнее всего никого не арестовывать. Само собой разумеется, что это было бы грубой политической ошибкой.

Эти товарищи, если бы нашлись, показали бы себя явно неспособными понять смысл решений ЦК и правительства об организации НКВД и о борьбе с контрреволюцией в новых условиях. При такой, с позволения сказать, политике непротивления и прямого бездействия, конечно, не могло быть и речи о борьбе за государственную безопасность и революционный порядок в нашей стране. Таким работникам не место в нашей стране.

Речь идет не об ослаблении борьбы. Все наши работники должны твердо и четко усвоить себе незыблемое правило, что каждый арест должен быть обоснован и подкреплен фактическими данными.

Но надо так развернуть работу, чтобы она обеспечила действенный характер всей нашей оперативной деятельности.

Для того, чтобы действительно не ослабить борьбы с изменниками родины и врагами советского государства, мало агентурно нащупать их, а надо так разведать контрреволюционные намерения врага, так тщательно разработать каждый его шаг...

Надо обеспечить такое высокое качество следствия, чтобы враг был изобличен и не мог это следствие скомпрометировать.

Если сейчас в деревне у нас нет широких кулацких формирований, которые были раньше, если и в городе контрреволюция не носит тот характер, какой она носила раньше, встает вопрос, в каком виде, в каких формах возможна в настоящий момент деятельность контрреволюционных агентов?

В той же речи на январском пленуме ЦК и ЦКК тов. Сталин дает по этому поводу гениальный прогноз.

"На этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных оппозиционных элементов из троцкистов и правых уклонистов. Это, конечно, не страшно. Но все это надо иметь в виду, если мы хотим покончить с этими элементами быстро и без особых жертв".

Если проанализировать наши дела, то можно определить, что активность контрреволюционных элементов сейчас идет, в основном, по следующим каналам:

1) - воровство и хищение социалистической собственности. Контрреволюция прекрасно понимая, что основой советского строя является общественная собственность, будет и впредь прилагать все усилия к подрыву этой нашей базы.

И если задачей НКВД является охрана революционного порядка как государственной безопасности на основе революционной законности, то надо при этом помнить указание тов. Сталина, что "основная забота революционной законности в наше время состоит, следовательно, в охране общественной собственности"... и что "борьба за охрану общественной собственности, борьба всеми мерами и всеми средствами, предоставляемыми в наше распоряжение законами советской власти, - является одной из основных задач партии". (Из речи тов. Сталина "Итоги первой пятилетки").

2) - формирование фашистских организаций - это основное;

3) - террористические организации, как самый острый метод борьбы, особенно часто выдвигаемый фашистскими формированиями;

4) - безусловно очень сильно оживление эсеров и меньшевиков, создающих новые контрреволюционные организации;

5) - контрреволюционная диверсионная работа на фабриках и заводах.

Я думаю, что вредительские организации, которые мы имели в 1928-29гг. тоже изжили или изживают себя, во всяком случае, в том виде, как мы привыкли их видеть. Теперь основными являются шпионско-диверсионные организации, делающие ставку на прямое уничтожение наших социалистических предприятий, особенно предприятий и сооружений оборонного значения. Если сейчас не летят на воздух заводы, это не потому, что мы прекрасно работаем, а потому, что каждая шпионско-диверсионная организация считает, что взорвать заводы нужно тогда, когда начнется война.

Как сильны эти формирования? Хотя они по сравнению с прошлым и малочисленны, но я думаю, что на сегодняшний день они еще представляют большую опасность, потому что они ушли далеко в подполье и потому, что они опираются на иные кадры контрреволюции, чем раньше. Если теперь эти люди, видя все наши победы, остаются враждебными нам, то это потому, что они являются непримиримыми врагами, готовыми на борьбу с нами до конца. Эти наиболее оголтелые контрреволюционные кадры, чувствующие свою гибель, готовые на все, обогащенные опытом борьбы, не будут так легко поддаваться увещеваниям и уговорам сознаться, как это имело место раньше. Нужно противопоставить им такую нашу осведомленность об их контрреволюционной деятельности, чтобы их уличить в преступлении, которое они совершили.

Следствие. Правильно ли мы вели следствие? Это следствие оправдывалось той работой, которую мы вели. Чем вы брали? Конечно, силой своей правоты, беспочвенностью врага, у которого не было базы, не было зачастую идеи. Но у многих товарищей отсутствие улик или неумение использовать их, недостатки интеллектуального развития восполнялись силой власти. Картина допроса часто была следующая: с арестованными работает уполномоченный или оперуполномоченный. Начальник отделения допрашивает арестованного в том случае, когда дело, с его точки зрения, начинает быть большим. Уполномоченный подготовляет, как говорят "раскалывает" арестованного, а потом начальник отделения со свежей головой начинает "расколотого" допрашивать. В результате получалось так: сидит какой-нибудь арестованный специалист, а работает над ним уполномоченный, который ничего не понимает, фабрики и завода он вообще не видал, а если видел, то как любитель, и убеждает его: "Сознайся". "Для меня по, существу, безразлично можешь и не сознаваться, - говорит он, - все сознались, показания дали, но если расскажешь, может быть и помилуют". К этому сводится весь разговор. Хотя этот уполномоченный имеет сильнейшие данные, улики, но не использует их, считая преступным выложить, что сам знает. Так ты выложи так, чтобы не раскрывать всех карт. В этом искусство борьбы с врагом, который сидя в тюрьме не сложил оружия. Максимальный аргумент, который предъявлял такой уполномоченный это: "Вас расстреляют". И это иногда делали старые товарищи. Вот, например, Леванов, который при допросе дал заключенному документ о том, что "если ты сознаешься, я тебя пощажу". Такой документ позор для чекистов. Ну, какая цена этому товарищу, который прибегает к такому методу допроса? Когда его спросили, зачем он это сделал, он ответил: "Я хотел, чтобы он сознался". Кстати, тот так и не сознался, даже несмотря на такую замечательную записку. Но это - факт. Это документ.

Правильно такое следствие, или нет? Нет, неправильно, преступно.

Неуменье вести следствие и отсутствие улик приводило к тому, что систематическая, терпеливая и тщательная работа по изобличению арестованного изо дня в день подменялась общими уговорами сознаться. Поэтому бывало так, что сидит арестованный 2 месяца, а протоколов его показаний нет. Вдруг получаешь его пространный протокол, в котором он сознался. Спрашиваешь, где же его показания до сознания, разве он не допрашивался? "Да, мы с ним беседовали, уговаривали сознаться" - отвечают в таких случаях.

Не говоря о том, что это является прямым нарушением процессуальных норм, ведь это обычно и дает почву для отказа осужденного от своих показаний и опорочивания следствия.

Между тем, если фиксировать все допросы и протоколы, заранее готовиться к ним, методически изобличать обвиняемого, то это обеспечивает и успех следствия, и дает возможность быстро отмести попытку оклеветать следствие. Пусть пишет свой отказ, ему же хуже. Давайте так делать: берете человека и сразу же после анкетных данных должны записать его показания. Вообще, не может быть допросов без фиксирования показаний в протоколах.

Неслучайно мы ввели вопросы и ответы, потому что они дисциплинируют работника, накладывают большую ответственность, заставляют готовиться к следствию, но не всегда продумывают вопросы. Я могу назвать много фактов. Я сейчас покажу вам один чрезвычайно интересный протокол. Это протокол допроса Гуревича. Допрашивал его очень хороший товарищ Торнуев. Привожу выдержки из допроса:

Вопрос Гуревичу: Скажите, Вы способны говорить неправду?

Ответ: Да, я говорил в жизни много раз неправду, как и вообще все люди в жизни говорят зачастую неправду.

Вопрос: Кого Вы обманывали в жизни, т.е. кому Вы говорили неправду, и в чем это выражалось?

Ответ: Я должен припомнить случаи в жизни, где я врал.

Вопрос: Способны говорить неправду на следствии или нет?

Ответ: Нет. Если окажется, что я на следствии показываю неправду, то прошу меня судить высшей мерой наказания.

Я понимаю, что он хотел сделать. Он хотел взять его психологически, уличить его, потому что у него уже были изобличающие его показания, но получилась ерунда.

Безответственность сказывается и в соблюдении сроков следствия, и в проверке целесообразности содержания человека под стражей. Каждый начальник считает позором для себя освободить раньше срока: если сел, то сиди полтора-два месяца, пока прокурор не "капает", а потом освободим.

Забывают о том, что каждый неправильный арест играет на руку классовому врагу, что мы собственными руками создаем советской власти врагов.

Разве у нас при следствии нет случаев грубого обращения, даже применения "мата"? А кто вам дал право на это? Не говоря о недопустимости ругани вообще, но ведь пока он не осужден, он - гражданин Союза. Отсюда и все последствия. Прекрасное дело, которое вы ведете, этим компрометируете (я могу назвать много примеров), а нам приходится потом рассчитываться, потому что заключенный написал письмо о том, что при допросе его ругали "матом".

А потом, вы иногда кричите на арестованного. Это от бессилия. Следователь, который вооружен уликами, чувствует за собой всю силу партии, мощь страны, знает, что бесполезно кричать на человека, сидящего у вас в руках, за решеткой, кричать о том, что вы его расстреляете или угрожать ему - это трусость. Нужно спокойно, терпеливо, со знанием дела доказать ему его виновность, и с сознанием своей правоты изобличать его в тех преступлениях, которые он совершил. У вас есть все для этого. Иначе следствие никуда не годится,

А вот случай с Жарским, его расстреляли, бывшим членом ЦК польской компартии, допрашивал его Гендин, начальник отделения ОО НКВД, не последний начальник, способный человек. Мы знали, что Жарский - провокатор, но нам нужно было узнать, кого выдал Жарский польской охранке. Вы думаете, об этом его спрашивали? Ничего подобного. Его спрашивали о чем хотите, дали ему возможность писать, о чем он хочет, и он, как опытный провокатор, старался свести все к разногласиям внутри польской компартии. Он пишет биографию на 25-30 листах, пишет день, два, три. Гендин был у меня, я его спрашиваю: "Где те, кого он выдал, где его признания?"

Враг у нас часто уходит от изобличения. Почему? Потому, что мы неумело, наивно ставим вопросы.

Может быть, вы скажете, что мне очень легко говорить с трибуны. Конечно, это легче, чем допрашивать. Я знаю все трудности в работе, я знаю, что человек на такой работе выматывается и после этого становится мочалой, но это не дает вам никакого права делать глупости. Почему это происходит? Потому, что вы не продумываете всего дела, которое ведете, а в приказе говорится: когда человека арестовывают - начальник отделения перед началом следствия обязан вызвать оперуполномоченного или уполномоченного и с ним разработать план следствия и перспективы. Начальник отделения дает указания, что делать, как поставить вопросы. Я понимаю, что эти вопросы тоже не всегда обязательны; они могут быть в процессе следствия изменены, но такой продуманный, подготовленный допрос всегда дает больше результатов.

Неоднократно подчеркивалось значение документации дел, но при этом имеются в виду такие документальные доказательства, которые действительно уличают виновных.

Характерно в этом смысле недавно разбиравшееся в ЦК дело Селявкина. Что он негодяй, это все знают. Что он подозрителен по шпионажу - это верно, но надо это доказать документами. ЦК правильно записал: докажите, что он шпион, какие материалы у него были. У него обнаружили, как вещественное доказательство, якобы секретное положение о Санитарном управлении. Этот документ я увидел только в ЦК. И вот, на заседании ЦК выясняется, что этот документ начинается с того, что когда Наполеон был под Бородино, он большое значение придавал санитарным заведениям. Таких у нас и названий-то нет. И это пошло как шпионский документ. Ведь можно было проверить в Санитарном управлении РККА. Вот эта преступная небрежность наказана по заслугам, мы получили выговор и указание. Если вы не можете разобраться, то спросите, чтобы не повторялось таких дел. Ведь эти дела принижают, позорят и лишают нас доверия ЦК.

Вот другой случай. По делу арестован бывший граф О’Рурк, ныне старший инженер Центрального управления вагонного хозяйства НКПС. О’Рурк ранее был осужден на 10 лет концлагеря по линии транспортного отдела, затем досрочно освобожден. И вот, оперуполномоченный 2-го отделения ЭКО центра Соколов, допрашивая этого бывшего вредителя, а ныне арестованного по делу о диверсии и шпионаже, задает ему следующие вопросы:

Вопрос: Почему Вы встали на путь контрреволюционной деятельности?

Ответ: Обстоятельства, побудившие меня встать на путь активной контрреволюционной деятельности в пользу Японии, я объясняю тем, что будучи в 1930 году осужденным на 10 лет концлагеря за участие в контрреволюционной организации, я в этот период не раскаялся в своих преступлениях, и у меня остались враждебные отношения к советской власти и полное неверие в социалистическое строительство и правильность линии, проводимой партией ВКП(б).

Вопрос: Какими причинами можете объяснить Ваши оставшиеся враждебные отношения к советской власти и ваше неверие в советское строительство?

Ответ: Мои враждебные отношения к советской власти и полное неверие в советское строительство я объясняю следующими причинами, а именно: мое графское и дворянское происхождение, а также мое воспитание в этой среде оставили во мне глубокую веру, что только капиталистическими методами, каковыми управляются все страны в мире, кроме СССР, можно поднять благосостояние страны и населения.

И так далее, в этом же духе.

Вместо того, чтобы вопросы, задаваемые обвиняемому по существу совершенных им преступлений уличали его, совершенно нелепые вопросы следователя дают возможность врагу ускользать от разоблачения и компрометировать следствие.

Протокол показаний О’Рурка - просто шедевр. Щедрин не додумался бы до такого. Можно ли дальше продолжать так следствие? Нет, нельзя.

Были у нас и случаи подлога следственных документов, протоколов допросов, обвинительных заключений. Большинство виновных в этих преступлениях мы расстреляли. Но бывает и преступная халатность. Возмутительно, что вы иногда пишите в обвинительном заключении факты, не соответствующие совершенному делу. О чем это говорит? О распущенности, о безответственности в нашей работе. Характерный случай прямого подлога в следствии имел место в Курском оперсекторе ПП ПЧО, в результате чего нами были отстранены от должностей и уволены из органов начальник ОО ПП, начальник второго отделения ОО ПП, начальник и зам. начальника оперсектора.

Во всяком случае, сейчас мы должны с особой тщательностью и Добросовестностью оформлять каждый документ в следственном деле, иначе каждое упущение может дать возможность врагу опорочить следствие...

Я уверен, что вы все даже не знаете процессуальных норм, а они нам очень нужны. Наверное, немногие знакомы с ними.

Больше скажу. Вы даже не знаете, что нам дозволено и что нет. Есть закон от 1922 года о правах прокурорского надзора за ОГПУ, который и сейчас распространяется на НКВД. Знаете ли вы его? Нет, не знаете. Если бы знали, тогда не устраивали бы с прокурором того, что делаете. Если мы, борцы с контрреволюцией, если мы строго соблюдаем революционную законность, то в чем заключается в этих условиях работа прокурора? Работа прокурора заключается в том, что он наблюдает за соблюдением основ революционной законности, направленных против классового врага. Если бы вы знали свои и его права, то у вас не было бы промахов и недоразумений.

Товарищи. Есть еще один очень большой вопрос, который я хочу поднять - о предотвращении проникновения контрреволюционных элементов в советские учреждения, предприятия и т.п. и недопущении нанесения ими ущерба народному хозяйству.

Анализ ликвидированных ОГПУ контрреволюционных организаций показывает, что в ряде случаев контрреволюционные организации либо вскрывались в процессе следствия, либо выявлялись с запозданием, иногда после многолетнего существования. По вскрытым и ликвидированным контрреволюционным организациям не всегда делались необходимые выводы о перестройке работы и устранении через соответствующие органы недостатков в самой системе приема людей и охраны предприятий, засекреченных цехов, лабораторий и т.п.

Нередки случаи, когда в одном учреждении или предприятии неоднократно вскрывались контрреволюционные организации, аналогичные друг другу по своим методам работы.

Это говорит о слабости нашей работы и отсутствии предупредительных мер, исключающих возможность проникновения контрреволюции в наши учреждения, предприятия, на госсооружения и т.п.

Охрана государственной безопасности требует от наших органов не только быстрого выявления и пресечения активности врага, но и своевременного предупреждения и предотвращения попыток его проникнуть на тот или иной участок.

Товарищи, каждый обязан делать то, что ему положено, не перекладывая на других. Вы думаете мои резолюции выполняются по-другому? Точно так же. Я написал, начальник отдела прочитал, вызвал начальника отделения: "Сделай или напиши". Начальник отделения считает, что ему не обязательно выполнять резолюцию наркома. В конце концов я встречаюсь с тем же уполномоченным и по тексту вижу, что это писал не начальник отдела, не начальник отделения, а уполномоченный. Разрешите тогда мне видеться с ним лично, тогда я сам ему расскажу все, что нужно. Если он такой работяга, зачем вы нам нужны? Вы нужны для того, чтобы конкретно руководить этим уполномоченным. Руководить - это очень трудная вещь. Для того, чтобы руководить нужно раньше всего собой управлять, а собой вы не всегда управляете, потому что вы часто не чувствуете ответственности. То, что я демонстрировал здесь, - это безответственность, это результат ослабления дисциплины в наших органах.

Таким образом, начальник отделения явится центром, где будет проходить вся оперативная работа, а не административная. Мы так и должны перестроиться. Он является ответственным лицом за каждую глупость, за каждое преступление, совершенное в его отделении, он отвечает за каждый протокол, он отвечает за каждую неудачную вербовку, он отвечает за неправильное отношение к агенту. За всю оперативную работу он отвечает персонально.

Оперуполномоченный в своей части отвечает за порученные ему начальником отдела дела. Он ни один протокол не имеет права взять на свой риск, ни одного человека не имеет права задержать, не получив на это директивы начальника отделения. Если оперуполномоченный умнее начальника отделения, то пусть начальник отделения просто скажет, что не может управлять. Работу мы каждому найдем...

Успехи в борьбе вы раньше определяли количеством арестованных. Это и тогда было неправильно, но поймите, что сейчас не требуется количество дел. Только те дела будут расцениваться как достижение в борьбе с контрреволюцией, которые будут переданы в суд и закончатся обвинительным приговором.

Но чтобы дело отвечало требованиям судебного разбирательства, надо обеспечить высокое качество следствия. Надо с первых шагов дела иметь ввиду перспективы следствия. Мало выявить контрреволюционные намерения или действия, надо каждый выявленный факт тщательно перепроверять. Заранее намечать возможных свидетелей, документировать факты. Следствие надо вести так, чтобы правильно оформить все следственные документы, строго соблюдать процессуальные нормы, не давать повода скомпрометировать следствие. Если раньше нам прощали ряд промахов, то сейчас эти промахи будут непростительными.

Следственная работа - очень серьезная вещь, и этому делу надо учить людей. Если нужно - создадим курсы. Приказ относительно разбора дел (нечто вроде военных игр) дан уже давно. Делаете ли вы это? Разбор очень важен, так как должен обогащать нас большим опытом.

Каждому уполномоченному или оперуполномоченному надо завести реестр дел, переданных в суд. Этот реестр должен явиться настольной книгой.

Раньше уполномоченный, оперуполномоченный, начальник отделения рассуждали так: закончил дело, доложил коллегии, приговор получил и больше его не интересует, куда делись арестованные, что они там делают. Сейчас положение иное. Сейчас будет судить суд, и представьте, что дело, в котором вы уверены, в котором документально доказано преступление в суде не пройдет, т.е. суд оправдает обвиняемых. Ведь может суд допустить ошибку, тем более, что суды у нас еще не окрепли. Если вы перестанете интересоваться делом, то преступники могут оказаться на свободе. Если же вы за каждым делом будете следить, то мы сможем, когда нужно, своевременно принять необходимые меры.

В нашем распоряжении есть много неиспользованных нами мощных средств для усиления борьбы с контрреволюцией. У нас есть сеть заместителей начальников политотделов МТС и совхозов - 5000 человек, которых мы плохо используем. Многие ли из вас помнят о них, используют их. А ведь это - целая чекистская армия, но которая плохо втянута в работу.

Многие заместители начальников политотделов вместо выполнения своих непосредственных задач выявления и борьбы с классовым врагом, превращаются в лучшем случае в информаторов, а в худшем - в порученцев при начальниках политотделов, занимаясь чем угодно, только не оперативной работой. Изданный в свое время приказ № 00241 от 10.07.1933г. (нами и политуправлениями НКзема и НКсовхозов) многие забыли и грубо нарушают его. Это в значительной мере объясняется отсутствием внимания к заместителям начальников политотделов со стороны руководящих товарищей, практической помощи им советом, указанием и показом на месте, как надо работать.

Есть у нас милиция; на фабриках и заводах - вооруженная охрана с командирами-коммунистами. Кто более вхож в деревню, как не милиционер? Неужели командиры, которые находятся на заводе, не могут связаться с рабочими и помогать нам в работе с агентурой? Почему нам не поручать им это дело? Подумайте сами. Я ведь об этом неоднократно говорил. Надо всю эту массу людей использовать, отобрав лучших, чтобы усилить наши щупальца.

Усилить внимание к нашей периферии, ответственность за руководство периферией и поднять роль центрального аппарата.

Задачи, которые стоят перед нами в новой обстановке борьбы с контрреволюцией требуют еще большей централизации в руководстве и использовании всех ресурсов центра и периферии, в обмене агентурно-оперативным опытом работы в наблюдении за следствием, порядком направления законченных дел и результатами судебного разбирательства их.

Надо, чтобы работники центрального аппарата были действительно образцом работы по-новому для периферии, для каждого приезжающего с мест товарища. Для этого надо, чтобы каждый оперативный работник центра (каждый в своей отрасли) не только ограничивался бы формальным наблюдением за делами периферии, но знал бы каждого, каждое дело, все этапы следственной работы по делу и т.п. И если он узнает о какой-нибудь ненормальности в том или ином деле, он обязан своевременно подымать эти вопросы перед своим начальником для принятия мер.

За ошибки любого нашего периферийного органа мы несем ответственность, поэтому мы должны предупреждать их и своевременно реагировать.

Тем более, что подавляющее большинство начальников краевых управления НКВД еще очень плохо руководит своим аппаратом, своей периферией. Они заняты часто чем угодно, только не оперативной работой. Конкретным руководством с нашей стороны, живой связью с периферией мы должны заставить их перестроиться.

Для того, чтобы каждый работник ГУГБ отвечал новым требованиям, он должен в первую очередь работать над собой, повышать свой культурный и политический уровень. Без этого трудно будет в новых условиях успешно бороться с контрреволюцией. Этого не следует, конечно, понимать как сигнал к ослаблению темпов оперативной работы. Я думаю, что если бы мы организованнее работали, не разбрасывались бы, культурнее относились к расходованию своего времени, можно было бы выкроить время для работы над собой.

Итак, товарищи, если вы все эти указания продумаете, усвоите их, будете работать над собой и дружно возьметесь за дело - мы в новых сложных условиях с честью выполним поручение Центрального Комитета нашей партии - добить остатки враждебных нам классов в нашей стране.

1934г.