Сообщение Киршона о поведении Ягоды. 1938 г.

Сообщение

В.М. Киршона[1] о поведении Ягоды в тюрьме.

Майору государственной безопасности тов. Журбенко

Ягода встретил меня фразой: "О деле говорить с Вами не будем, я дал слово комкору на эти темы с Вами не говорить."

Он начал меня подробно расспрашивать о своей жене, о Надежде Алексеевне Пешковой, о том, что о нем писали и говорят в городе.

Затем Ягода заявил мне: "Я знаю, что Вас ко мне подсадили, а иначе бы не посадили, не сомневаюсь, что все, что я Вам скажу или сказал бы будет передано. А то, что Вы мне будете говорить будет Вам подсказано. А кроме того, наш разговор записывают в тетрадку у дверей те, кто Вас подослал."

Поэтому он говорил со мной мало, преимущественно о личном.

Я ругал его и говорил, что ведь он сам просил, что б меня посадили.

"Я знаю, - говорит он, - что Вы отказываетесь. Я хотел просто расспросить Вас об Иде, Тимоше, ребенке, родных и посмотреть на знакомое лицо перед смертью".

О смерти Ягода говорит постоянно. Все время тоскует, что ему один путь в подвал, что 25 января его расстреляют и говорит, что никому не верит, что останется жив.

"Если б я был уверен, что останусь жив, я бы еще взял на себя бремя всенародно заявить, что я убийца Макса и Горького".

"Мне невыносимо тяжело заявить это перед всеми исторически и не менее тяжело перед Тимошей".

"На процессе, - говорит Ягода, - я, наверно, буду рыдать, что еще хуже, чем если б я от всего отказался".

Однажды, в полубредовом состоянии он заявил: "Если все равно умирать, так лучше заявить на процессе, что не убивал, нет сил признаться в этом открыто".

Потом добавил: "Но это значит объединить вокруг себя контрреволюцию - это невозможно".

Говоря о Тимоше, Ягода упомянул однажды о том, что ей были переданы 15 тысяч долларов. Причем он до того изолгался, что стал уверять меня, что деньги эти без его ведома отправил на квартиру Пешковой Буланов, что конечно абсолютно абсурдно.

Ягода все время говорит, что его обманывают, обещав свидание с женой. Значит обманывают и насчет расстрела. "А если б я увиделся с Идой, сказал бы несколько слов на счет сынка, я бы на процессе чувствовал себя иначе, все перенес бы легче".

Ягода часто говорит о том, как хорошо было бы умереть до процесса. Речь идет не о самоубийстве, а о болезни. Ягода убежден, что он психически болен. Плачет он много раз в день, часто говорит, что задыхается, хочет кричать, вообще раскис и опустился позорно.

1938 г.                                                                                    В. Киршон