Изложение рассказа М. Т. Лорис-Меликова о Совете министров 8 марта 1881 г.

Изложение рассказа М. Т. Лорис-Меликова о Совете министров 8 марта 1881 г.¹

Победоносцев, обер-прокурор святейшего Синода, говорил первым. Он льстиво и неискренно преклонялся перед волею покойного государя, но находил, что [с] приведением ее в исполнение надо обождать. По его мнению, указ, во многом вносящий совершенно новые для народа понятия об отношениях подданных к власти, управляемых к управителям, не только не успокоит умы, но породит новые волнения. Нам и без того волнений довольно,— надо сперва нх успокоить». Народ ждет от государя твердой, властной руки, способной укрепить расшатанное внутреннее управление, а не умалять эту власть предоставлением обществу давать свой отзыв по вопросам, в которых прежде его мнение вовсе не спрашивалось. Теперь только духовенство и наставляет еще народ на путь истины; народный наш учитель заражен нигилизмом столько же, сколько прикасающиеся к крестьянину земские люди; только священник учит народ быть верным богу, царю и отечеству. Если священник увидит, что кроме царя есть какое-то собрание, он перестанет говорить народу о царе, и народ совсем забудет царя. «Вот два соображения, по которым я полагаю рановременным ту капитальную реформу, которая предлагается?».

Маков, министр почт и телеграфов, просит у его величества позволить ему не обсуждать предложенной реформы: «Еще не прошло и недели, как я присягал быть верным государю самодержавному; в прочитанном же проекте принцип самодержавия попирается ногами». Он не хочет сказать этим ничего дурного о составителе проекта, но считал бы себя нарушившим присягу, если б стал теперь обсуждать вопрос об ограничении самодержавия...

Речь Л. С. Макова была прервана гр. Лорис-Меликовым, который протестовал з самых резких выражениях против «недостойного» обвинения. Проект одобрен покойным государем и внесен на обсуж дение самим императором; оба эти лица самодержцами были, самодержцами и остались. В проекте нет и мысли об ограничении самодержавия. «Я воспитан, государь, иначе, чем люди, выросшие в канцеляриях: если б я только заметил в ком-нибудь желание ограничить самодержавие, я его убил бы; если б я не мог убить его, я убил бы себя. Все те вопросы, которые предположено отнести к ведению редакционной комиссии, обсуждаются и ныне обществом — в земских. городских и дворянских собраниях; но решаются они в канцеляриях. Пусть же будут они вынесены на свет божий и решаются не наемными людьми, служащими за жалование, а людьми, выбранными землею».

Маков, в свое оправдание, указывает на «разнузданную» печать, которая, так же как и он, поняла проект созыва редакционной комиссии и давно уже требует конституции, стремясь, вместе с нигилистами, разрушить государство.

Абаза, министр финансов, произнес блестящую речь в защиту предложения. Рядом исторических фактов, взятых из последних двух столетий, он доказал, что покойный государь продолжал то, что начал Петр Великий и дополняли Екатерина II и Александр I. Перечислив реформы покойного государя, он доказал, что созыв редакционной комиссии (вернее — подготовительной) есть самая слабая реформа, что все предыдущие были сильнее: они носили революционный характер, как, например, освобождение крестьян; эта же реформа только заканчивает дело, начатое положениями о земских учреждениях и городовым. «Я слышал здесь страшное обвинение: говорили, будто проект, подлежащий рассмотрению, посягает на самодержавие. Это обвинение взволновало меня, но не удивило,— у нас многие еще, даже хорошо знакомые с земскими учреждениями, судебными уставами и другими реформами, не понимают смысла их. Канцеляризм заедает нас: мы выросли в нем, им воспитались и с ним так сжились, что всякое живое, свежее слово, сказанное выборными людьми земли русской, нам противно. Мы даже боимся его, и довольно основательно — оно раскроет наши грехи и не даст нам возможности грешить в будущем. Я слышал здесь заявление, будто теперь не время заниматься подобными реформами. Когда же время? Не рано, а поздно обсуждаем мы этот вопрос: если б покойный государь обнародовал указ хотя бы 19 февраля, он прожил бы последнюю неделю среди ликования народа, всеми благословляемый, а может быть, не случилось бы и страшного несчастия 1-го марта. Начать царствование подписанием лежащего здесь указа — значит сразу укрепить самодержавие на многие века и привлечь на главу самодержца благословение миллионов, говорящих на сотнях языков, и любовь всей империи...

Милютин, министр военный, заявил, что покойный государь в последние дни часто говорил о предстоящей реформе и всегда видел в ней лучший залог благосостояния государства; об ограничении самодержавия ни разу не поднималась речь. «Только здесь,— сказал оратор.— впервые услышал я подобное замечание и глубоко о нем сожалею». Он доказывал, что принцип самодержавия сильнее всего развит в войсках («и во всяком случае сильнее, чем на телеграфной проволоке и в почтовом ящике»), тем не менее он видит в предлагаемой реформе только продолжение той, которая надела солдатский ранец на всех молодых людей, достигших 21 года. В заключение гр. Милютин сказал: «Как военный министр, я не буду уже переживать тех тяжелых минут, как три года назад, когда русская армия своим штыком, викованным в стране абсолютизма, расчищала путь для конституции Болгарии и Румелии, когда, как ныне, мы покоряем текинцев для того только, чтоб вместо их сердарей поставить своих исправников».

Гр. Валуев, председатель Комитета министров, обратил внимание на значение предлагаемой реформы для Западной Европы. Он доказывал, что Россия не имеет еще права называться европейскою державою, что недоверие Европы к нам совершенно понятно: нам чужды учреждения, без коих Европа не понимает государственной жизни. России нельзя идти назад. Россия не может ожидать какого-то иного пути, чем тот, каким шли все истории человечества. Если мы дорожим западноевропейской цивилизацией, нам следует подражать учреждениями западных государств, а не деспотиям восточных стран. «Говорят, русское общество, русский народ не дозрели еще до самостоятельной деятельности; я спрошу: был ли английский народ развитее русского, когда 500 лет назад пользовался уже свободными учреждениями?»

Гр. Лорис-Меликов ответил, как министр внутренних дел, на обвинение печати в разнузданности и доказывал, что печать в последний год создала сенатские ревизии, восстала против расхищения государственного достояния, указала правительству много зол и служила лучшею охранительницей законов, нарушителей которых на клеймила и позорила.

Результат поданных мнений: за — гр. Лорис-Меликов, Милютин, Валуев и Адлерберг, гг. Абаза, Сотьский. Сабуров, Гире и НабоКов (9); против — Победоносцев, Маков, гр. Строганов, кн. Ливен и г. Посьет (5).

Государь встал, поблагодарил всех. «Итак, господа, большинство высказалось в том смысле, чтоб предложение о созыве подготовительной комиссии из выборных всех сословий было, для блага государства, приведено в исполнение. Я согласен с большинством и желаю, чтоб указ отнес эту новую реформу к памяти нашего родителя, к которому она принадлежит. Министр внутренних дел изготовит указ согласно замечаниям, нами сделанным».

Былое — 1918.—№ 10—11,— С. 187—193.