Заключительное слово народного комиссара обороны СССР Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова

Гамарник. Слово имеет Климент Ефремович. (Аплодисменты, все встают.)

Речь тов. Ворошилова

Прежде чем перейти к обсуждавшимся здесь вопросам, я считаю нужным остановиться в нескольких словах на международной военно-политической обстановке, в условиях которой мы сейчас работаем.

Это нужно сделать тем более потому, что даже у т. Викторова на Тихом океане, где мы наиболее близки к возможности военных осложнений, у наших людей замечается некоторое успокоение, грозящее перейти в благодушие.

Весь 1935 г. был для нас в военно-политическом отношении весьма напряженным годом. Обстановка сегодняшнего и завтрашнего дня также не дает никаких оснований для демобилизации нашей бдительности, для какого бы то ни было снижения требовательности к постоянной боевой готовности частей армии, особенно на Дальнем Востоке

Мы уже несколько лет живем в условиях обострявшейся угрозы военного нападения врагов на советские границы. Может быть, из-за длительности сроков такого напряжения, может быть, наша печать недостаточно остро освещает конкретность угрозы войны, но так или иначе некоторое притупление внимания в этом отношении, видимо, имеет место даже в нашей армии.

Между тем японские милитаристы в течение всего 1935 г. продолжали и продолжают вести себя по отношению к нам провокационно. Это хорошо известно тт. Викторову, Блюхеру, Федько, Аронштаму и другим дальневосточникам.

Но большинству здесь присутствующих вряд ли известен факт, что не так давно, в октябре месяца, на границах Приморья произошло по сути дела настоящее, правда маленькое, сражение наших пограничников с японцами.

Вообще за последний год почти не было месяца, чтобы японцы не выбросили вооруженных групп с разведывательными и провокационными целями на советскую территорию, главным образом в направлении Полтавского и Гродековского укрепрайонов. Обнаглев до крайности, японцы 12 октября произвели диверсию в глубь нашей территории уже довольно значительными силами. Кончилось это, правда, для них довольно печально. Японцы потеряли в этой стычке около 30 чел. убитыми и до 40 ранеными, причем значительная доля потерь причинена им в темноте огнем их же подкрепления, спешившего на помощь своим отходившим под напором наших пограничников.

Наша Амурская военная флотилия довольно продолжительное время во второй половине лета находилась на позициях, готовая к бою с японо-маньчжурскими военными судами. Нам пришлось это сделать, потому что японо-маньчжуры вели себя самым наглым образом в наших водах на Амуре и Амурских протоках. Через Поярковькую протоку (недалеко от Благовещенска), являющуюся нашими территориальными водами, японо-маньчжуры неоднократно провокационно, полным ходом, проводили свои вооруженные корабли, направляя пулеметы и орудия на наши катера. Имея директиву о максимальной выдержке, наши боевые катера вынуждены были пропускать мимо себя японо-маньчжурские военные суда. Протока эта ни в военном, ни в хозяйственном смысле не представляет для нас большого значения, но само поведение японцев весьма показательно.

Тогда же японо-маньчжуры решили использовать для своих судов и другую протоку Амура Казакевичеву, что дало бы им возможность плавать мимо самого Хабаровска, мимо наших крупных военных складов и других серьезных военных и оборонно-хозяйственных объектов. Японцы собирались явочным порядком узаконить свое плавание через эту протоку, ссылаясь на какие-то подложные документы о правах Маньчжоу-Го на плавание по этой протоке. Обо всем этом было сообщено в японских и маньчжурских газетах, вскоре после чего у протоки Казакевичевой появились японо-маньчжур-ские суда. Мы заявили, что ни при каких условиях прохода их судов через Казакевичеву протоку не допустим, и для подкрепления нашего заявления были выдвинуты на позиции основные силы Амурской флотилии с приказом — не пустить японцев в эту протоку. Такой язык оказался для японцев более понятным, чем дипломатические разговоры, во всяком случае в Казакевичеву протоку они пойти не рискнули.

Очень сложным является положение и на границе Маньчжоу-Го с дружественной нам Монгольской Народной Республикой, где можно ожидать в любое время новых японских провокаций, непосредственно затрагивающих и наши интересы.

Мы имеем также достоверные сведения, что японцы ведут большую работу по сколачиванию военного союза с Германией. Берлин в настоящее время переполнен японскими военными и военно-морскими миссиями, делегациями и отдельными офицерами, дружелюбно встречаемыми гитлеровскими людьми. Нет сомнения, что военный союз или что-нибудь в этом роде между фашистской Германией и Японией будет заключен, если уже не заключен.

О вооружениях немецких фашистов говорить не приходится. Работа в этом направлении ведется немцами исключительно интенсивно, и главным объектом, против которого немцы готовят свои вооружения, являемся мы — Советский Союз. Немцы развернули также активнейшую работу в соседних с нами государствах, насаждая там свои организации и свою агентуру с целью закрепления этих стран в орбите гитлеровской антисоветской милитаристской политики.

Несколько дней назад в Эстонии произошли события, в этом отношении весьма симптоматичные. Группа фашистов из союза ветеранов освободительной войны (против нас), так называемые вабсы, пыталась свергнуть нынешнее правительство, кстати сказать, также достаточно реакционное и по отношению к нам недружелюбное. И вот даже это правительство немцам не по вкусу, и они пытались, на этот раз неудачно, поставить у власти в Эстонии прямую свою агентуру в лице эстонских фашистов. Эта же линия с большим или меньшим успехом интенсивно проводится гитлеровцами в Финляндии, Латвии, Румынии. О германо-польском содружестве всем хорошо известно.

Реальная угроза японских милитаристов на Востоке и германских фашистов на Западе ни в коем случае не позволяет нам допустить какое бы то ни было благодушие и самоуспокоение, о признаках которого совершенно правильно сигнализировал т. Викторов.

Я отлично понимаю, что положение наших бойцов и начсостава весьма нелегкое. В течение ряда лет мы держим народ в напряжении, а войны нет и нет. Понятно, что известная психологическая реакция в этих условиях неизбежна; мы должны систематически работать над тем, чтобы эта реакция не оказалась для нас большим злом. Важнейшей задачей наших командиров и политработников является в настоящих условиях постоянное поддержание своих частей в боевой готовности, максимально возможной в условиях мирного времени. Для частей пограничных округов это означает надежную и проверенную готовность немедленно выступить для выполнения боевого приказа с полностью исправным оружием, боеприпасами, обозом и, главное, с бойцами и командирами, готовыми немедленно переключиться с учебы мирного времени на беспощадный бой с врагом. И для приграничных, и для внутренних округов это означает необходимость постоянного уточнения и фактической проверки своих мобилизационных планов наряду с неуклонным воспитанием бдительности и непосредственно вокруг себя, в своей работе и жизни и в отношении тех, кто угрожает границам нашего государства.

Задача руководителей — систематически проверять во всех подчиненных звеньях эту важнейшую сторону дела и решительно подтягивать «демобилизовавшихся» начальников и отстающие звенья боевой готовности войск и тылов. Наша важнейшая задача, в частности, по-настоящему подтянуть мобилизационную работу во всех ее звеньях с тем, чтобы, если придется мобилизоваться, провести эту сложную операцию с абсолютной организованностью. В не меньшей, а скорее еще в большей степени, все это относится к нашим флотам и, сегодня в особенности, к Тихоокеанскому флоту, который буквально каждый момент должен быть готов отразить неожиданное нападение коварного и наглого врага.

Наши враги начали уже понимать нашу силу. Это хорошо. Но надо иметь в виду, что наш непрерывный рост является, я бы сказал, палкой о двух концах. С одной стороны, на нас боятся напасть, с другой, видя, как быстро мы растем, кое-кто может прийти к выводу, что раз нападать, так выгоднее это сделать поскорее, чтобы не опоздать вообще. Правда, в японском правительстве сейчас как будто сидят люди, хоть и считающие войну с нами неизбежной и, больше того, целью японской политики, но предпочитающие понадежнее к этой войне подготовиться. В этой установке их поддерживают влиятельные в Японии придворные круги. Но мы не можем не считаться самым серьезным образом с настроениями некоторых японских кругов типа группы ныне отставного генерала Араки, которые против оттяжки войны с нами, за форсирование этой войны. Позиции этой группы очень сильны не только в рядах молодого японского офицерства, немало сторонников ее находится и в генеральном штабе, и особенно в штабах и частях Квантунской армии.

При наличии такого рода умонастроений да еще с учетом «инициативности» японских офицеров не исключена возможность, что, если мы хоть немного, т. Викторов, зазеваемся, нас в один «прекрасный», вовсе не ожидаемый, момент могут поставить перед фактом войны. Мы должны быть постоянно готовы на Дальнем Востоке не только к японским провокациям, могущим привести к войне, но и к крупному неожиданному военному нападению, которое сразу откроет военные действия.

Таким образом, в лице двух сильнейших буржуазно-милитаристских государств — Японии и Германии — мы имеем сейчас вполне определившихся злейших наших врагов, которые, по существу не скрывая этого, считают именно нас основным и первым объектом применения своих разбойничьих планов и своих интенсивнейших вооружений.

В этой связи я хочу предостеречь от одного греха, получившего у нас за последнее время довольно заметное распространение. У нас в армии очень любят славословить и хвастаться своими успехами. Нельзя забывать, товарищи, что чрезмерное наше хвастовство и похвалы, которые расточают нам последнее время враги, могут принести нам большие неприятности. Похвалы всегда немножко успокаивают, размагничивают, вселяют в людей зазнайство; похвалы могут ослабить большое деловое напряжение, которое нам нужно еще на протяжении не одного года для того, чтобы окончательно завершить великое дело создания несокрушимой, все побеждающей вооруженной силы социализма.

О внутреннем положении Советского Союза я много говорить не буду. Вы его знаете прекрасно. Мы из года в год растем, и растем крепко, уверенно во всех отношениях. 1935 г. был для нас годом особенно заметных, особенно блестящих успехов во всех областях, и нет никаких сомнений, что 1936 г. даст нам еще больше успехов, чем 1935-й. Наши богатства, наша производственная мощь растут буквально с каждым днем, непрерывно изменяя к лучшему и лучшему и экономику, и всю жизнь в нашей стране. О наших успехах все больше и все чаще говорят и наши классовые противники. Вот недавно, по сообщению агентства Рейтер (от 9 декабря), в английском парламенте, в палате депутатов, Уоллесу (главе департамента внешней торговли) был задан вопрос: «Не может ли он опубликовать доклад английского коммерческого советника в Москве наподобие того, как это было сделано в мае 1931 г.?» Уоллес на это ответил, что «в организации промышленности в СССР происходят изменения и что всякий доклад, который можно было бы составить, устареет во многих отношениях вскоре после его опубликования».

И он совершенно прав. То, что сегодня нам кажется достижением, завтра уже пройденный этап. Наши противники сами считают более целесообразным для деловых кругов пользоваться о нас каждодневными, в крайнее случае ежемесячными сведениями, а не давать каких-то обобщающих на длительный срок характеристик нашей экономики. Следовательно, положение наше, и по признанию серьезных противников, является, по меньшей мере, хорошим.

Самое главное заключается в том, что мы подвели уже под наше социалистическое хозяйство мощную индустриальную базу. Мы создали заново огромные производственные мощности, все отрасли хозяйства нашей страны непрерывно и успешно насыщаются все новыми и новыми массами разнообразных машин. Этот процесс стал поистине грандиозным за последние годы, когда мы уже не только строим, но и начали широко пользоваться плодами построенных нами многочисленных социалистических предприятий.

Главнейшая наша внутренняя задача — обучение, воспитание, выращивание кадров.

На совещании стахановцев т. Сталин говорил:

«В прошлом, года три тому назад у нас, собственно говоря, и не было почти новой техники». Тов. Сталин указывал дальше, что сейчас мы обогатились во всех отраслях хозяйства многочисленной новой техникой.

«Но, — говорит т. Сталин, — на одной лишь новой технике далеко не уедешь. Можно иметь первоклассную технику, первоклассные заводы и фабрики, но если нет людей, способных оседлать эту технику, техника так и останется у вас голой техникой. Чтобы новая техника могла дать свои результаты, надо иметь еще людей, кадры рабочих и работниц, способные стать во главе техники и двинуть ее вперед»[1].

Тов. Сталин постоянно всем нам говорит, что сейчас, когда мы получили уже новые машины и много машин, самое главное для нас — люди, кадры, освоившие эти машины по-настоящему. На выпуске академиков в мае этого года т. Сталин говорил, что, если бы мы имели в достаточном количестве хорошо подготовленные кадры, мы получали бы пользы от своей работы в несколько раз больше, чем имеем сейчас. Эти слова т. Сталин полностью адресовал и нам — Красной армии. Вопрос кадров стал для всей нашей страны самым большим, самым важным вопросом. Вместе с техникой, вместе с новыми машинами, вместе с сопутствующим росту нашего хозяйства ростом грамотности, культуры вырастают и люди, овладевшие техникой, растут новые наши люди, которых сейчас называют стахановцами.

Тов. Сталин говорит:

«Сегодня стахановцев еще мало, но кто может сомневаться, что завтра их будет вдесятеро больше?»

Что это значит? Это значит, что новыми людьми, которые есть уже сегодня и которых завтра будет вдесятеро больше, нужно не по-старинке, а по-новому, по-другому руководить, нужно лучше людей растить и воспитывать, чтобы раскрыть все возможности для роста новых и новых стахановцев во всех отраслях нашей работы.

Слова вождя о новой технике и о новых людях целиком относятся и к нам, к Красной армии. Еще три года назад, в 1932 г., вспомните, у нас было мало техники, почти не было новой, современной техники. Сейчас у нас много техники, и хорошей техники.

Надо по-настоящему понять, что это накладывает на всех нас колоссальную ответственность. Машина человеком сделана, но, будучи сделана им, она потом начинает самого человека переделывать, она воздействует на него, она, это главное, требует от него очень многого. И если мы с вами не будем поспевать за машиной, то это обернется для нас очень плохо. И для нас, для Красной армии, как и для всей страны, самым большим, самым главным вопросом в настоящий момент является вопрос о людях, о кадрах. Люди, их подготовка, их воспитание, их организация, руководство ими — это самое главное, решающее сейчас для нас. Причем нужно ясно отдавать себе отчет в том, что наши люди, в первую голову наша молодежь, — это тоже уже не те люди, которые были у нас в прошлые годы.

Страна дает нам новых людей, более культурных, более грамотных, более пытливых, более требовательных к своим командирам, к своим руководителям, людей преданных, желающих учиться, расти, полных энтузиазма. И у нас в армии появились, растут на наших глазах, растут вместе с новой техникой, на основе этой техники наши военные стахановцы и из красноармейцев, и из младших командиров, и, к нашему счастью, из нашего начальствующего состава. И кто, говоря словами т. Сталина, может сомневаться, что завтра таких людей, военных стахановцев, будет в десять раз больше? Темпы их роста зависят прежде всего от нас самих — от качества нашей работы, от работы нашего начальствующего состава.

В армии давно уже говорится о культурности, об организованности и системе в работе и учебе, о внимании к человеку, о помощи и выращивании способных людей, о культивировании и поощрении инициативы, об опасности отставания начальников от бурно растущей массы бойцов и т.п.

Эти вопросы не сходят со страниц наших приказов и с уст наших командиров и политработников уже на протяжении нескольких лет. Нельзя никак сказать, что мы не достигли в деле роста, воспитания кадров никаких результатов. Наши кадры выросли не меньше, чем кадры промышленности или в любой другой отрасли нашего государства. Но жизнь требует от нас много большего.

Сейчас у нас новая техника, новое оружие и новые люди, пополняющие ежегодно ряды армии, поэтому работать постаринке, руководить постаринке уже вовсе нельзя.

Тов. Роговский здесь рассказывал, как варварски еще обращаются у нас с временем, как командиры батарей поздно вечером сидят без дела в своих батареях и ждут — а вдруг командир дивизиона вызовет, а, добавлю от себя, командиры дивизионов, наверно, ждут, не вызовет ли их командир полка. Время мы не научились ценить, не научились использовать рационально каждую минуту и секунду на работе и бережно относиться к времени и своего и чужого отдыха. Слова т. Сталина, которые здесь приводил т. Гамарник о том, что нужно научиться считать время не только минутами, но и секундами, к кому еще могут относиться в большей степени, чем к нам, военным людям? Нужно научиться дорожить временем, тогда и организация нашей работы улучшится. Пока что мы не научились, не привыкли по-настоящему организованно работать.

Вот еще один из примеров нашей работы. Генеральный штаб организовал большое тыловое учение у станции Кубинка, здесь, под Москвой, стоившее в совокупности сотни тысяч рублей. Мобилизовали массу людей, повозки, машины, развернули реальные станции снабжения, навезли снарядов, продовольствия, химические цистерны и прочее на целый корпус. Первое тыловое учение такого масштаба. Между тем тт. Фишман, Баранов и многие другие не приезжают на это учение, заняты, видите ли, в Москве. А с химической цистерной, люди к ней назначенные, обращаться не умеют; их посредник, преподаватель академии, и вообще-то доложил мне, что видит такую цистерну первый раз в жизни. Но все это мало занимает т. Фишмана, он сидит в канцелярии, мало интересуясь живым делом, о котором так много всегда кричит. Заместитель начальника Генерального штаба — главный руководитель этого учения организует дело таким образом, что командир корпуса вместе с его штабом и ряд других ответственных командиров сидят в нескольких десятках километров от реально развернутой станции снабжения и на картах разыгрывают операции и ломают головы над картой же, как этот самый тыл устроить, вместо того чтобы приехать на станцию снабжения и по-настоящему пощупать, изучить реально представленный корпусной тыл. Можно ли такими путями выращивать людей и допустимы ли у нас сегодня так организованные занятия, да еще столь дорогостоящие? Я взял один пример, но не может быть никаких сомнений в том, что плохо организованных, неинтересных, не оставляющих следа занятий у нас еще очень много. Товарищи Якир, Тодорский и другие правильно и своевременно подняли вопрос о качестве, о содержании занятий, о резком улучшении методики. Эту задачу надо обязательно внести в наш приказ на 1936 г. Мы лучше учим сейчас людей, чем учили раньше, даже чем в прошлом году, но нам нужно еще очень многое в этом деле коренным образом усовершенствовать.

В частности, эта задача в полной мере стоит перед академиями и школами. В наших академиях хотят научить людей всему сразу и поровну. И гонят подчас программу вперед, даже если слушатели не усвоили официально пройденное. Слишком мало времени оставляется для самостоятельной работы слушателей, программы академий все еще перегружены второстепенными предметами. В последнем, признаться, и я немного оказался виноват. Я как-то сказал, что не мешало бы время от времени, вне программы, читать слушателям академий для их общекультурного роста лекции по отдельным вопросам, упомянул я, в частности, астрономию, теологию и т.п. И вдруг мне сообщают, что на особом факультете Военной академии преподают астрономию как предмет и даже, кажется, зачеты требуют.

Нужно очистить программы академий от всего, что является излишним на сегодняшний день, что мешает учебе, снижает ее качество, нужно умело и продуманно установить грань между главным и второстепенным. Пяти лет достаточно, чтобы получить высшее военное образование, чтобы выработать высококвалифицированных, широко технически подготовленных специалистов-инженеров. Нельзя, даже академиям, стремиться объять необъятое. Погоня за всем оканчивается для слушателей плохим усвоением элементарных знаний. То же самое, несколько в иной постановке, можно сказать и в отношении наших нормальных школ.

На будущее время мы будем принимать в наши высшие школы только вполне подготовленных людей, выдержавших положенные испытания. Никаких льгот и послаблений в этом отношении никому больше давать нельзя. В нашей стране учиться и подготовиться, как полагается, может всякий, кто того захочет. Пусть лучше будет меньше слушателей в академиях, но это должны быть люди, по-настоящему подготовленные к успешному усвоению курса. Людей придется, очевидно, брать и со стороны, может быть, поставим вопрос о том, чтобы нам снова давали студентов из других высших учебных заведения для комплектования наших академий. Во всяком случае в будущем такого положения, когда люди, окончившие нашу Воздушную академию и оставленные адъюнктами в ней, слабее знали математику, чем требует того программа первого курса французской высшей авиационной школы, терпеть нельзя. Об этом печальном, мягко выражаясь, казусе откровенно писал нам посланный для обучения во французскую высшую авиационную школу адъюнкт Воздушной академии т. Крестьянинов.

Характеризуя живучую нашу некультурность, я не могу не коснуться некоторых фактов, касающихся наших аэродромов и авиационных частей.

Работа авиации на земле и аэродромное обслуживание до сих пор организованы плохо. Несмотря на многократные мои указания, руководители воздушных сил чересчур медленно раскачиваются в отношении ухода за земляным покровом аэродромов; связь на аэродромах, а также обеспечение механизмами аэродромной службы и эксплуатация этих механизмов находятся в недопустимо плохом состоянии. Мы слышали здесь от т. Халепского, что наши летчики своеобразно понимают технику и относятся к технике поэтому тоже своеобразно. Оказывается, что даже в безаварийных авиачастях автотранспорт и другие наземные машины не только не пользуются никаким вниманием, но весьма даже подвержены аварийности и, как правило, запущены. В воздухе как будто стало порядка больше, количество аварий и катастроф самолетов, хоть и абсолютно недостаточно, но все-таки немного сократилось, а вот аварий на земле в нашей авиации очень много. Бьют автомобили наши авиаторы в большом количестве, уход за ними очень плохой, автопарки во всех авиачастях не в порядке.

Вот вам еще факт. Тов. Лавров инспектировал недавно одну из подмосковных авиационных бригад. Несколько месяцев назад мы основательно взгрели командование этой бригады, и я приказал обеспечить ее всем необходимым и навести в ней образцовый порядок. Недавно бригада получила новый дом для своего штаба и своих служб. Тов. Лавров побывал в этом доме и доносит мне, что новый прекрасный дом сейчас загажен, содержится в невероятной грязи, штукатурка отбита, уборные представляют собой клоаки, все загажено и заплевано и т.п. Вот и выращивайте в этаких «культурных» условиях работы новых людей.

Что это — преступление или другое что? Конечно, преступление, но от подлой некультурности, с которой люди все еще не покончили.

Это не мелочь, товарищи, это все серьезные боевые вопросы. Нужно объявить жестокую войну бескультурью и примиренчеству к нему. Необходима борьба и с теми, кто вопросам культурного отношения к вещам, будь то машина или помещение, обмундирование или другая какая-либо советская вещь, не придает значения, кто своими поступками игнорирует приказы командования, указания правительства.

Наши люди в своем огромном большинстве хотят, чтобы у нас все было отлично и образцово. Но серость наша расейская мешает часто проводить в жизнь простые вещи. Нужно быстрее, решительнее добивать остатки этой расейской серости. Если сегодня она, эта серость, так вредит делу, что же будет, когда новейшая боевая материальная часть, в частности все эти И-15, И-16, затем И-17 и всякие другие тонкие и сложные машины, оружие и приборы начнут поступать к нам в массовых количествах. И-16 нельзя сравнивать не только с Фордзоном, но и с Р-5 или И-5⁹². Такая машина требует и по-настоящему культурных условий ее обслуживания и по-настоящему культурных людей.

Имеются ли у нас для этого люди? У нас много прекрасных, чудесных людей, в отношении которых нет слов для похвал. Эти люди есть у нас не только среди красноармейцев, их множество и среди наших командиров, среди летчиков, танкистов и во всех других родах войск. Таких людей будет все больше и больше, потому что вся страна переделывается. Но пока даже среди летных кадров мы наблюдали возмутительные факты. Стало быть, нужно упорно, методически, не переставая бить в одну точку, пока не добьем остатки некультурности.

То, что я говорю об авиации, касается, кого в большей, кого в меньшей степени, многих частей и прочих наших родов войск. Работа с людьми, выращивание, переделка людей, формирование высоко подготовленных, культурных кадров все еще поставлены неудовлетворительно. Я затронул только часть наших недостатков в работе с людьми. Можно бы немало добавить и о неумении распределить работу так, чтобы каждый четко знал и делал свое дело, и об излишней опеке над подчиненными, обезличивающей людей и снимающей с них ответственность, и о схематизме и шаблоне, за которыми некоторые упускают из виду живую действительность и здравый смысл.

Повторяю еще раз: работа с людьми, выращивание людей, четкая организация этих людей и всего дела — главнейшая наша задача сегодня. И самое главной в этой главнейшей задаче — воспитание и обучение организаторов, наших командиров, политработников и прочих начальников.

Уместен такой вопрос, неужели есть такая уж необходимость так остро ставить вопрос о недостатках нашей работы с людьми? Разве малого мы достигли за последние годы: не умели стрелять, теперь стреляем неплохо; танки десятками стояли на дорогах, теперь ходят хорошо; подлодки по двадцать суток плавают в открытом море без захода на базу, научились неплохо летать, под водой целыми ротами ходить, организовывать маневры, высаживать тысячные авиадесанты, и т.д. и т.п. Все это верно, наших успехов никто у нас не оспаривает, о них и наши враги немало говорят и пишут. Но здесь мы должны сказать вот что: во-первых, эти успехи покупаются еще слишком большой затратой материальных ресурсов, времени и самого драгоценного нашего капитала — человеческих сил и, к несчастью, человеческих жизней, во-вторых, мы далеко не берем у техники всего того, что она может и должна дать, в-третьих, далеко не все еще наши люди одинаково хорошо работают и, в-четвертых, что самое главное, наши достижения отстают от огромных задач, стоящих перед нами.

Итоги истекшего года и задачи армии

Нынешнее заседание Военного совета, мне так думается, наиболее интересное, полезное и конкретное из всех наших ежегодных пленумов по боевой подготовке. Выступавшие докладчики и члены Военного совета затронули и основательно обсудили все основные практические вопросы, стоящие сейчас перед Рабоче-крестьянской Красной армией, и внесли очень много ценных, деловых предложений. Все эти предложения соответственно будут учтены как в основном приказе об итогах и задачах боевой подготовки, так и в тех приказах, которые будут изданы по каждому из пунктов повестки наших заседаний.

Я остановлюсь поэтому лишь на некоторых из затронутых здесь многочисленных вопросов.

Начну с оценки состояния нашей армии и работы, проделанной в 1935 г. Хочу сначала сообщить наиболее интересные из отзывов о нас иностранцев. О нашей технике, о людях и Красной армии в целом за последнее время в связи, видимо, с обострившейся международной обстановкой и нашими очевидными успехами, пишут все больше и больше и дают в большинстве высокие оценки.

Я ограничусь двумя наиболее характерными отзывами, исходящими от военных людей, лично наблюдавших нашу армию. Недавно мы имели возможность прочесть официальное донесение японского военного атташе своему начальству о наших мотомеханизированных войсках. На основании личных наблюдений, докладов японского офицера, стажировавшего в наших танковых частях, и, вероятно, еще кое-каких менее почтенных источников, он доносит:

«Рост бронемеханизированных частей Красной армии, по крайней мере по внешнему впечатлению, представляется беспредельным». Эту «беспредельность» он видит в том, что Красная армия якобы ввела в каждый округ одно отдельное мехсоединение типа дивизии или бригады и в каждый корпус механизированный полк.

Как видите, информация японского атташе в данном случае в немалой степени преуменьшает то, что мы фактически имеем, и все же рост наших мотомехвойск кажется ему беспредельным. Видимо, и наши парады в Москве и Ленинграде, которые японцы видят, и прочие поступающие к ним сведения о громадных масштабах оснащения нашей армии машинами производят на них солидное впечатление.

А вот более обобщающая статья из правой чешской газеты «Не-дельни лист», принадлежащая, как мы узнали, перу заместителя начальника чехословацкого генерального штаба генерала Гусарека, участника чехословацкого мятежа, побывавшего у нас на Киевских маневрах и посмотревшего еще кое-что и в армии, и в нашей стране. Тон статьи был столь необычным для этой газеты, что редакция ее сочла необходимым сопроводить статью вступлением, в котором говорилось:

«В достоверности сообщаемого мы не сомневаемся. Мы хотели слышать правду, невзирая на то, нравится ли она кому-нибудь или нет. Эту правду мы даем на этих страницах с пояснением, что она не исходит из левого источника, хотя и звучит сверх ожидания хорошо. Она имеет тем большее значение, что исходит справа».

Что же говорит Гусарек?                                                                                                                

«Нужно, чтобы вы в корне переменили взгляд на сегодняшнюю Россию, — обращается он к читателям, — вы, знающие Россию довоенную и военную. Если вас интересует больше всего армия, то верьте, что трудно найти масштаб для сравнения сегодняшнего солдата с бывшим солдатом царским, послереволюционным или колчаковским. Этот новый солдат поразит вас здоровым сознанием собственного достоинства, подкрепленным физической и моральной подготовкой. Вопросы моральной подготовки, которая заключается в понимании политических целей государства, его очень интересуют; его политический кругозор, о котором больше заботятся, нежели у нас, не раздваивается и не обманывается. Вера в государство — его компас. В физическом отношении он едва ли найдет себе соперника. Один из многих примеров: когда моторизованная бригада синих прорвала фронт красных, к месту прорыва были подтянуты подкрепления. Находившийся в резерве батальон пробежал без отставших в полном снаряжении расстояние в 7 км бегом, чтобы своевременно прибыть в назначенное место. В этом помимо силы и воли есть готовность к самопожертвованию. А это вопрос, над которым стоит подумать.

Еще пример из действительности: на 4 танка, увязших в болоте, бросается проходящая мимо резервная рота и в буквальном смысле слова вытаскивает их на сухое место, несмотря на то, что каждый из солдат находился по пояс в воде. После этой напряженной работы все, как один, выливают воду из сапог, и рота марширует дальше. Вся эта работа проделывается без принуждения, без крика и ругани.

Батарея при абсолютной тишине, которая кажется даже подозрительная, грузится на понтоны. Только отрывистые приказания режут воздух, за каждым из них следует немедленное исполнение, безоговорочное и быстрое. Дисциплина, которая не уговаривает, не ругает, а приказывает».

Затем, переходя к материальному оснащению Красной армии, он пишет:

«Это та область, которая произвела на нас самое сильное впечатление. Развернуть перед глазами зрителя на фронте в 10 км бой 1000 танков, ползущих по 4 в ряд друг за другом — значит поразить человека. А когда это движение тысяч тонн железа сопровождается грохотом сотен аэропланов, атакующих неприятеля, то создается впечатление, не поддающееся описанию. Когда тучи аэропланов сбрасывают в тылу противника десятки пулеметов, после чего следует спуск тысячи парашютистов, посадка самолетов, сборка 10 орудий, танков и двух бронированных автомобилей, выгрузка подкреплений с самолетов, приведение в готовность в течение двух часов боевой группы в 2500 чел. — это работа, которую пока что сумели показать миру только русские. Эти картины поразили в полном смысле слова не только нас, но и другие делегации».

Далее он излагает общее свое впечатление от Красной армии:

«Армия, безусловно, проникнута боевым духом. Не только пехота, но и все остальные роды войск... Армия имеет еще преимущество. Это одна из наилучше вооруженных армий мира... Армия имеет еще не менее ценный боевой материал — любовь граждан и безграничную любовь молодежи. Армия и вожди государства выполнили еще одну задачу: с раннего детства привлекли на свою сторону молодежь и посеяли в ее сердцах любовь к армии и государству».

И, наконец, выводы:

«Надо изменить наш взгляд на сегодняшнюю Россию. Это необходимо для взаимного благополучия и будущности. Нужно призадуматься над словами генерала Буденного, который на вопрос, почему он не пишет историю русской армии, которую создавал с самого начала, ответил: “Пишу ее, но шашкой”».

Якир. Кто он, профессор?

Ворошилов. Он окончил, кажется, Академию генерального штаба во Франции, дрался с нами, будучи в чехословацком корпусе, в армии Колчака, но производит впечатление более или менее приличного человека.

Из газет мы знаем, что примерно то же самое о нас писали французы. В прошлом году писал о Белорусских маневрах в этом же духе итальянский генерал Грациолли. Конечно, мы лучше всей этой публики знаем свою собственную армию, знаем не только наши достижения, но и недостатки. Но факт остается фактом — эти господа, представители другого мира, оценили наконец нашу армию. Не каждому из этих писаний, не каждому слову в них можно, разумеется, верить, потому что каждый подобный отзыв, каждая статья печатается не вообще, а с учетом и под влиянием политических интересов и политической линии авторов и редакторов.

Наряду с многочисленными весьма высокими отзывами о нашей армии имеются и публикуемые и не публикуемые писания, которые по-другому говорят о нашей силе. Я вчера как раз получил довольно объемистый материал, автор которого, белогвардеец, злейший наш враг, пытается доказать одному из генеральных штабов, что Красная армия не является серьезной силой для большой войны, что ее кадры слабы, мало подготовлены и пр. Знать и даже изучать все эти и положительные, и отрицательные оценки нам нужно обязательно, но придавать им большое значение не следует, потому что враг может расхваливать и критиковать и сознательно с определенными целями, с тем чтобы доказать необходимость усиления своих собственных вооружений, а подчас и для того, чтобы тебя сбить с толку, успокоить.

Поэтому мы должны в нашей работе полагаться на свои собственные оценки, и притом достаточно критические и продуманные, так как от того, как мы оцениваем успехи и дефекты как армии в целом, так и отдельных отраслей нашей работы, во многом зависит и выработка дальнейших задач, которые мы себе ставим, и их выполнение.

Какую же оценку мы должны дать себе сами? Здесь все товарищи, и докладчики, и выступавшие в прениях, в общем единодушно сходились на том, что в итоге истекшего года мы имеем значительные успехи не только в боевой подготовке, но и в других областях нашей работы, в частности — в области нашего хозяйства.

Думаю, что единодушие — это правильно. Нет надобности перечислять все наши достижения. Достаточно остановиться хотя бы на

Киевских маневрах. Я считаю, что эти маневры — не изолированное явление, характеризующее один только Киевский военный округ. Киевские маневры показали лицо всей Красной армии на сегодняшний день. Этим я не хочу сказать, что все округа и все соединения подготовлены совершенно одинаково. Неравномерность в достижениях, неравномерность в организованности работы и сейчас еще имеется: в одних округах и дивизиях дело поставлено лучше, в других — несколько хуже. Но во всех округах значительно улучшилось владение техникой, дисциплинированнее и культурнее стал боец, грамотнее стал командир. В некоторых важнейших округах, я в этот не сомневаюсь, можно было бы в 1935 г. организовать и провести маневры не хуже Киевских. И в БВО у т. Уборевича, и в ЛВО у тт. Белова и Примакова я видел отличные соединения. К сожалению, т. Белов отсутствует

Голос. Он болен.

Ворошилов. Не мог выступить, а то бы он рассказал много интересных вещей. Улучшилось дело и в других наших округах. Я чуть было не сказал — и в Московском округе, но как раз здесь серьезнейшее для всей армии опытное учение 17-й дивизии было плохо организовано. За это, впрочем, нужно ругать не только командование округа, но и послать упрек нашему Генеральному штабу. Он плохо организовал учение и напрасно поручил именно 17-й дивизии показать, что будет представлять в бою новая стрелковая дивизия в 13 тыс. чел. 17-й дивизии было трудно справиться с этой задачей, причем главной причиной неудачи ее опытных учений я считаю то, что ей дали слишком мало времени на подготовку, на сколачивание территориальников, на то, чтобы командиры привыкли и к новой для них организации, и к новым в большинстве для них людям. Надо было либо дать 17-й дивизии больше времени на подготовку, либо назначить для опытов другую дивизию, лучше кадровую, чем территориальную, и лучше, пожалуй, это было сделать в более передовом округе, каковым, к великому сожалению, Московский округ не является. Выбор 17-й дивизии и непредоставление ей достаточного времени для подготовки к столь серьезному учению общеармейского масштаба — это тоже накладной расход на нашу еще слабую организацию.

Возвращаюсь к Киевским маневрам. Мне не один человек задавал вопрос: а правильно ли, что мы таким образом организуем маневры, как в Киеве, ведь это, собственно говоря, не маневры, а скорее большое опытное учение, а пространство, на котором маневры были разыграны, — увеличенный полигон; есть ли польза от таких маневров? Не знаю, может быть, я и не совсем прав, но должен вам сказать, что еще никогда я не был так удовлетворен маневрами, никогда не был так убежден, что именно такие маневры пока что нам нужны, как Киевские маневры.

Я считаю, что пока нужно организовывать маневры именно таким методом. Это нужно, во-первых, потому, что мы еще только ищем новые пути в розыгрыше современного боя, насыщенного такими гигантскими массами современной техники. И опыт заграницы нам тут помочь почти не может, потому что пока, в мирное время, ни одна армия в мире не в состоянии вывести в поле столько техники и потому не знает такого масштаба маневров. Это нужно, во-вторых, для того, чтобы учить по-настоящему наш командный состав, кропотливо, систематически показать ему, каков нынешний бой и как его надлежит вести. С обеих этих точек зрения Киевские маневры дали нам очень много, дали несомненно больше, чем дали бы более «свободные» маневры.

А назовем ли мы то, что было под Киевом, большим опытным учением или маневрами — от этого дело не меняется. Дело заключается в том, что мы должны были научить громадное количество командного состава умению действовать в современном бою, и этого мы добились. Мы хотели видеть возможно более близкую к действительности картину современного большого сражения, и эту картину мы увидели, я бы сказал, впервые. Шероховатостей на Киевских маневрах тоже было много, но в общем маневры были организованы и проведены очень хорошо.

Если мы учения такого же типа и так же организованно будем проводить в других округах, я уверен, не боясь впасть в ошибку, что через 2—3 года мы станем действительно по-настоящему обученной армией. На таких учениях каждый командир поймет, что такое современный бой, научится конкретно управлять боем, научится на деле решать серьезные боевые задачи, научится по-настоящему взаимодействию с другими родами войск, т.е. научится всему тому, в чем мы пока еще не слишком большие доки.

Опыт Киевских маневров заставляет подумать о многих очень серьезных вещах. Были там в действиях отдельных родов войск и немаловажные ошибки. В частности, я считаю не совсем продуманной до сих пор тактику танков ДД. Отрыв группы ДД от других наступающих частей после прорыва укрепленной полосы на неопределенное время, не совсем четкие задачи, которые ставятся при этом танкам ДД, — все это вызывает большие сомнения. На Киевских маневрах получилось, что после того, как танки ДД пробились через оборонительную полосу противника, они исчезли. Я сам пытался их найти и не мог. Знаю, что у них долго не было связи и с наступавшим стрелковым корпусом, и с высшим командованием. Каков должен быть промежуток времени между атакой группы ДД и пехоты с ТПП, на какую глубину должен быть рассчитан прорыв танков ДД, рассчитан для реального боя, а не теоретически, когда и каким порядком танки ДД должны снова примкнуть к своим войскам, каков должен быть порядок их взаимодействия после прорыва с прочими наступающими частями, как должна осуществляться боевая непрерывная связь их с главными наступающими силами — все эти вопросы нуждаются еще в самой серьезной отработке — и теоретически, и на картах, и в поле, — на учениях и маневрах.

Еще серьезнее проблема нашей массированной кавалерии. Тут и нашему Генеральному штабу, и т. Буденному с его помощниками, и кавалерийским командирам нужно продумать все по-настоящему. Кавалерия в нынешних условиях (обращается к т. Буденному), Семен Михайлович, действовать так, как когда-то действовала, не может, это бесспорный, непреложный факт. Если на кавалерию набрасываются целые эскадрильи, а то и бригады самолетов, а кавалерия в составе десятка тысяч всадников с танками, повозками, орудиями и прочим находится на «пятачке», от кавалерии в таких условиях ничего не останется. А кавалерии у нас много. Мы ее еще усиливаем, создаем новые дивизии. Делаем это в убеждении, что конница будет играть в предстоящей войне большую роль, но для этого необходима серьезная и кропотливая работа по организации и тактической боевой подготовке нашей конницы. Нужно, не теряя времени, прорабатывать всю сумму вопросов применения и действий конницы в современном, насыщенном техникой бою. В первую очередь необходимо разрешить в полном объеме проблему защиты кавалерии от авиации и взаимодействия со своей авиацией. Опыт наших маневров показывает, какие трудности должна преодолевать конница в будущих боях и сражениях. Конница явится наиболее уязвимым объектом для авиации противника. Нужно, чтобы конница с воздуха была надежно прикрыта своей, органически с ней спаянной авиацией. Обстановка для действий кавалерии резко изменилась. Всем кавалерийским начальникам, всем большим общевойсковым командирам следует это учесть и поработать немало над вопросами боевой подготовки конницы, а также подумать над вопросами применения больших конных масс в современных операциях. Эти вопросы, к сожалению, для современного сражения у нас еще мало разработаны.

В боевой подготовке конницы, как и в других родах войск, есть много успехов, но много еще и серьезных недостатков. До сих пор хромает разведка. Конница, этот в недалеком прошлом наиболее подвижный род войск, до сих пор еще не научилась видеть впереди и вокруг себя, разведывать противника и местность, знать наперед, что надлежит знать командованию. Переправа через Ирпень 3-й дивизии была сплошным безобразием. Вместо предварительной разведки переправы наугад бросаются эскадроны в речку и калечат лошадей; демонстрируется безграмотность кавалерийского командования. Примерно то же о переправах сообщал здесь т. Мерецков, говоря о 8-й кавдивизии. 8-й дивизией командует один из лучших кавалерийских командиров т. Точенов, которого мы специально послали в ОКДВА для оздоровления 8-й кавдивизии, что им, как мне известно, в общем и сделано. И все же даже т. Точенов не научил свою дивизию вести непрерывную, умелую и умную разведку. Это не может не портить репутации этого хорошего командира. Разведка конницы — это основное и главное условие успешности ее действий — хромает у нас если не на все четыре, то во всяком случае на обе ноги.

В основных европейских армиях от конницы, в нашем понимании, почти отказались. Мы от нашей конницы не отказываемся, мы знаем нашу превосходную, организованную, с прекрасными традициями конницу, тем более мы обязаны поскорее разрешить все вопросы ее использования и ее тактики в будущей, резко меняющей свой облик, войне⁹³.

Если перейти к другим родам войск и службам, то достижения имеет буквально каждый из них: и авиация, и танковые войска, и артиллерия, и войска связи, и химические войска, инженерные и другие — всюду налицо рост против прошлого года. Но если присмотреться по-настоящему, то станет ясно, что этот рост недостаточен.

Наша авиация. Теперь уже наши летчики совершают слепые высотные полеты, понемногу летают ночью, умеют неплохо действовать в составе отряда и эскадрильи. Имеются достижения в огневой, штурманской и других элементах подготовки. Но вопросы более сложные — действия целых авиационных соединений, организованная и бесперебойная работа частей с полевых аэродромов, наконец, воздушный бой — эти вопросы еще далеки от удовлетворительного разрешения. Очень много вопросов встает перед нашей авиацией, в особенности перед истребителями, в связи с перевооружением на новую скоростную материальную часть.

Тов. Хрипин рассказывал здесь, что опытом доказано, например, что скоростной истребитель в хвост противнику стрелять не может, а сами истребители до последнего времени считали, что хвост самолета противника — самое уязвимое место для истребителя. Оказывается, на скоростных истребителях нельзя делать многого из того, что считалось для истребителя необходимых для боя в воздухе, т.е. штопора, резкие перевороты на крыло, иммельманы и пр. Что же вместо этого предлагается? Пока ничего по-настоящему проверенного, рассчитанного, испытанного.

Таких тактических и технических деталей очень много, их нужно разрешать поскорее, без их разрешения большие вопросы подготовки авиации, в том числе воздушный бой, не могут быть разрешены.

Вопросами использования и действий всех авиационных средств в операции, тактикой воздушного боя нужно заняться теперь по-настоящему. Наша авиация доросла уже до возможности и необходимости успешного разрешения и этих вопросов. И совершенно правильно, что мы поставили вопросы боевой подготовки авиации отдельно на Военном совете, обсудили их как следует, и сейчас в приказе будут даны исчерпывающие задачи с указанием, как их исполнять. Выступавшие здесь работники авиации поделились своим большим опытом и сделали много серьезных, деловых предложений и по боевой подготовке, и по дальнейшему улучшению организации наших Воздушных сил. Все это нужно учесть и сделать все нужные выводы. Многое из того, что предлагается провести в 1936 г., мы, разумеется, могли бы осуществить раньше, но этого не сделали, хотя вопросами авиации у нас занимается громадное количество народа, в том числе наши командующие войсками округов. Занимаются этим делом как будто бы серьезно и вплотную, а вот спросить, как вы будете посылать ваших истребителей на противника, предположим вы (обращаясь к т. Уборевичу), Иероним Петрович, при налете на столицу Белоруссии, если вы не будете знать твердо, как истребителям нужно действовать, на что они пригодны

Уборевич. Я два года занимаюсь воздушным боем, и все командиры отрядов, эскадрилий в Бобруйске провели очень большие опыты, но они (показывает на т. Алксниса) замариновали.

Ворошилов. Я знаю, что у вас на Бобруйских опытных учениях многое выяснилось, летчики и командиры многому научились, что авиация Белорусского округа — одна из лучших частей нашей авиации, но нам нужно уже не выяснять, а обучать всю авиацию, обучать теперь же и хорошо. Коротко говоря: мы имеем немалые достижения в боевой подготовке авиации. Наша авиация, ее летные и командные кадры непрерывно растут, совершенствуются, но нам еще предстоит колоссальная работа и по улучшению организации и методе боевой подготовки в авиачастях, и по тренировке целых соединений и крупных авиационных масс, по обучению командиров и летчиков воздушному бою, организации этого боя и управлению им, в особенности.

Все это вопросы большие, серьезные и не терпящие проволочек.

Химическое дело. Очень слабо была на Киевских маневрах показана работа по освоению химических средств, вернее, я просто их по-настоящему не видел.

Якир. Вы запретили.

Ворошилов. Я запретил, чтобы там воняли и показывали иностранцам наши боевые химические машины, но я не запрещал, чтобы вы показали, как мы будем защищаться против химии, как мы будем предохранять себя против возможности удушения нас с воздуха и на земле противником.

Химическое дело у нас продолжает отставать. Из года в год мы об этом говорим. Может быть, потому, что это дело не весьма приятное, или потому, что мы все мало его пока знаем, но, надо прямо сказать, химия не пользуется такой заботой и командующих, и других наших начальников, как авиация и танки. Между тем химией мы должны и заниматься, и интересоваться не меньше, чем авиацией, танками и артиллерией.

Тов. Фишман был совершенно прав, когда говорил, что нам придется иметь дело с двумя противниками, которые в химическом отношении являются страшными врагами. Германия до сих пор самая сильная химическая держава. Что она на химию ставит серьезную ставку в будущей войне, в этом не может быть сомнений. Япония тоже имеет сильную химическую промышленность, а при помощи Германии она будет еще сильнее. Нельзя забывать и Польшу.

Генеральный штаб и начальник вооружений должны заняться вплотную этими вопросами: в тех приказах, которые мы отдадим, точно должно быть указано, кто и что и в какие сроки должен будет сделать. Надо будет проверять эту работу, наказывать всех виновных, невзирая ни на какие звания и заслуги, если люди по-настоящему не возьмутся во всех звеньях сверху донизу, засучив рукава, за военно-химическое дело.

Перехожу к артиллерии. Вы, товарищи, должны знать, что правительство, ЦК партии и лично т. Сталин артиллерии придают очень большое значение.

Все вы знаете, что мы недавно приняли программу и количественного, и качественного усиления артиллерии, главным образом дивизионной. Все вы знаете, что артиллерийские кадры выращиваются с большими трудностями. Поэтому, казалось бы, вопросам артиллерии должно быть уделено особо серьезное внимание. На деле получается не всегда так.

На деле сплошь и рядом артиллерийскими частями занимаются мало, некоторые общевойсковые начальники забывают даже задачи ставить артиллерийским частям в ходе развития боя. Такие факты имели место и на Киевских маневрах.

Я не совсем согласен или вернее не совсем понял, что говорил об артиллерийских кадрах Ян Борисович (Гамарник). Ян Борисович говорил, что наши артиллерийские командиры имеют очень небольшой стаж работы, мало сидят в полках и дивизионах. Выходило, что как будто бы это происходит от невнимания к этим вопросам. Я бы сказал, что это не наша вина, а наша беда.

Гамарник. Я так и сказал — именно поэтому над ними надо больше работать.

Ворошилов. Вам известно, что за последние годы армия непрерывно растет, создается очень много новых частей и соединений, и этим в первую голову объясняется текучесть и то, что нашими артполками и дивизионами командуют часто очень молодые, без достаточного стажа, командиры. Но бесспорно одно — наши артиллеристы не пользуются еще поддержкой, любовью, вниманием в том размере, как их роль и значение в бою требуют. В 1936 г. артиллерию, наряду с авиацией и химией, мы обязаны окружить исключительным вниманием и вытянуть на большую высоту. Я думаю, что надлежит принять и некоторые организационные мероприятия. Нужно нашего инспектора, я говорю не о лицах, а о должности, переименовать в начальника артиллерии⁹⁴.

Голос. И слить с ГАУ.

Ворошилов. Нужно подумать — слить или не сливать. Вряд ли такое слияние будет целесообразно, но нужно иметь авторитетного начальника артиллерии, который будет заботиться об артиллерии, не только наблюдая, контролируя и критикуя, а отвечая за нее по-настоящему и помогая и частям, и командующим войсками, которые не всегда и не все вопросы могут разрешить у себя без центра. Начальник артиллерии, зная опыт войск, изучая развитие артиллерии в иностранных армиях, будет толкать и ГАУ, требовать у него улучшений — эти права ему необходимо предоставить.

Для того чтобы показать, почему у нас происходит текучесть, почему люди работают меньше года на той им иной должности, я назову несколько цифр (т. Ворошилов приводит цифры усиления армии по основным родам войск).

Несколько слов о наших кадрах

Ворошилов. При таком росте армии, о котором я здесь доложил, разумеется, мы не можем выдержать планомерности продвижения и обучения командных кадров, приходится и перебрасывать людей из одного рода войск в другой, и ставить иной раз на большие должности людей, которые еще не выросли до масштаба и ответственности этой работы. Но ничего не поделаешь. Это диктуется условиями обстановки.

Невзирая на все это, мы обязаны добиваться, чтобы наши командные кадры были лучше и квалифицированнее, чем в какой бы то ни было другой армии. В одной части наши кадры и сейчас лучше всех — это в политической части. Политическая сознательность, преданность своему пролетарскому классу и делу строительства социализма, готовность напряженно трудиться, не жалея себя, — вот облик нашего командира, начальника. Но для командира и начальника современной армии всего этого мало. Знать свое дело до мелочей, быть четким, точным в своей работе, уметь экономить и ценить время, быть постоянным и настойчивым в достижении цели, обладать волей и быть всесторонне образованным человеком, — вот таким должен быть, таким становится, таким обязательно будет наш командир и начальник. Нужно очень серьезно поработать над всеми деталями подготовки и доподготов-ки командных кадров в условиях очень быстрого их продвижения, подготовки прежде всего по всем конкретным вопросам специальности каждого командира.

Для этого нужно не только составить хорошие приказы по боевой подготовке, надо всячески ускорять издание новых уставов, без которых теперь уже трудно ожидать большого роста наших командиров и начальников. Генеральному штабу нужно заняться уставным делом, выделить для этого лучших людей, организовать необходимые учения для проверки отдельных уставных положений и т.п.

Сейчас нужен Полевой устав⁹⁵, как воздух. Необходимо его скорее дать войскам. Пусть он будет иметь недочеты, погрешности, через год мы его подправим. Полевой устав, без которого нельзя установить основных и единых для всей армии положений ведения общевойскового боя, нужен поскорее и потому, что мы не можем без нового Полевого устава обновить боевые тактические уставы родов войск, а это также необходимо поскорее сделать.

Нужно также, не откладывая больше, приступить к созданию высшей общевойсковой школы⁹⁶, о которой мы давно говорили. В эту школу (точное название придумаем потом) придется подобрать наиболее способных и подготовленных людей из окончивших ранее другие академии для подготовки из них высших командиров и работников высших штабов, крупных организаторов боя и операции.

Несколько замечаний относительно военных званий. Военные звания, введенные недавно правительством, вызывают среди нашего начальствующего состава немало разговоров, в том числе и вредных. Некоторые, например, считают, что введение военных званий — это что-то вроде введения чинов, а поэтому вещь неприятная и ненужная. Был даже случай, когда один запасник пришел, бросил свой военный билет и заявил, что он, видите ли, такой революционер, такой коммунист, что не может выдержать введения чинов и просит его исключить из запаса командиров Рабоче-крестьянской Красной армии.

Гамарник. Потом он оказался все-таки больным, когда мы его проверили.

Ворошилов. Я об этом не знал. Во всяком случае и из сводок, и из разговоров я знаю, что подобные настроения вообще есть у кое-кого из наших людей. Есть и такие, которые думают, что военные звания — это хорошая вещь, теперь будет не то, что раньше было, только теперь мы становимся настоящими командирами и прочее в этом роде. А третьи думают, что вообще ничего не произошло, никаких существенных изменений не случилось — как был я хорошим ком-мунистом-командиром, так им и буду, а кто был плохим, так тот плохим и остался. Я думаю, товарищи, что все эти рассуждения и ошибочны, и вредны.

Центральный Комитет партии и наше правительство, когда вводили военные звания, отдавали себе точный отчет в значении и целях этого очень серьезного мероприятия. Что же в основном означает введение военных званий? Прежде всего то, что наш начальствующий состав только теперь рассаживается по-настоящему, каждый на свое место. Я не говорю о двух-трех десятках человек верхушки армии. Этих командиров назначает само правительство и оно только компетентно судит о правильности присвоения персональных военных званий этим лицам. Я имею в виду всю массу нашего начсостава, и в этом отношения только теперь, когда мы по-настоящему, добираясь до корней каждого нашего командира и начальника персонально, взялись за дело присвоения званий, только теперь мы поняли, как у нас был поверхностно организован важнейший наш капитал — наше человеческое, если можно так выразиться, хозяйство. А кто может думать, что это не сказывалось на деле? Когда мы, руководители, лично не знали по-настоящему о каждом командире и начальнике все, что он собою представляет, кто какой опыт имеет, кто на что по-настоящему способен, разве это не отражалось на деле? Разумеется, отражалось, и притом очень вредно. Только теперь мы все по-настоящему и воочию, на живых людях, убедились в очень серьезных ненормальностях в системе прохождения службы начальствующего состава. Может быть, тех неприятностей, недоделок и дефектов, о которых мы здесь говорили, было бы значительно меньше, если бы люди были расставлены правильно и более целесообразно и систематично, проходили свою службу в армии. Могут сказать, что определенная система прохождения службы в РККА была и раньше. Порядок аттестования и продвижения начсостава существует давно. Это верно. Однако верно также и то, что у нас создалась такая неразбериха и путаница в прохождении службы начсоством, что мы стояли перед угрозой потерять возможность получать от страны лучших людей в армию, так как никакой четкости в служебном продвижении командира у нас не было.

Достаточно только взять наших ромбистов (генералитет), чтобы понять нелепость положения. У нас люди с 3—4 ромбами на одном месте сидели годами. Я думаю, что не обижу этих хороших товарищей, если упомяну кое-кого из них. Возьму, к примеру, т. Лангового, который сидит у меня под боком и ведает большим делом. У него было 3 ромба, по занимаемой должности он имел право на них. А когда нужно было дать ему военное звание, то больше полковника ничего не дашь. И это не его вина. Он был хорошим работником в различных областях. Был в Персии, Женеве, его можно послать в Америку, Англию, Францию, куда угодно, но у него очень мало командного стажа и опыта практической войсковой работы. А ведь он окончил академию, может командовать. Если бы у нас была правильно организована система прохождения службы, этого не случилось бы. Тов. Ланговой за свою службу не раз побывал бы в войсках, он обязан был бы стажироваться, командовать.

Возьмите т. Шпекторова, всеми уважаемого человека с большими знаниями, умницу, было у него 3, а раньше, кажется, даже 4 ромба. А теперь мы вынуждены были дать ему звание бригадного комиссара, ничего не поделаешь, так сложилась служебная карьера этого командира, и опять-таки не по его вине. Ему нужна стажировка, нужно по-новому теперь проходить свою службу. То же самое примерно и с тт. Мовчиным, Симоновым.

Конечно, после того как эти товарищи годика по два покомандуют, мы их быстро выдвинем, потому что они заслуживают того, чтобы быть в более высоких званиях. А пока что благодаря неразберихе и чепухе, которая существовала, эти и многие другие «пострадавшие» товарищи должны усердно работать — это главное, не особенно тоскуя о высоком военном звании — оно придет, обязательно придет.

Дыбенко. Сейчас называют ромбопад.

Ворошилов. Таким образом, важнейшая сторона этой большой реформы заключается в том, что мы установили впервые и по-настоящему правильный и планомерный порядок прохождения начсоставом службы в армии. Отныне, поскольку законодательным порядком установлены сроки выслуги в определенных должностях, никто из начальников не сможет помешать нормальному, закономерному росту и продвижению каждого военнослужащего. Красная армия выросла в первоклассную, вооруженную современной техникой, силу. Люди, кадры такой армии должны быть превосходно подготовлены и организованы. Военное звание — это один из лучших стимулов скрепления и цементизации кадров. Отныне в армии ничего случайного, временного, неустойчивого нет. Каждый работник, заранее знает свой служебный путь. От него самого зависит ускорить свое движение вперед, сократить сроки пребывания в том или ином военном звании.

Я думаю, что среди нас не найдется ни одного человека, который не понимал бы всей важности введения в Красной армии военных персональных званий. Благотворность этой реформы, несомненно, скоро скажется в сильнейшем росте, я бы сказал, расцвете наших командных и начальствующих кадров.

Но, как и всякое дело, и это важнейшее мероприятие правительства и партии нужно по-настоящему провести в жизнь. Нам надлежит не только пресечь всякие неумные разговоры — их не так много, — необходимо поскорее и основательно переаттестовать весь личный состав и присвоить каждому персональное военное звание. Можно заранее сказать, что в таком большом деле не обойтись без некоторых ошибок и упущений. Неизбежно будут и недовольные, так как дело идет о сотнях тысяч человек, но этим смущаться не следует, невольные ошибки будут исправлены, действительно обиженные будут удовлетворены, а в общем через пару лет наша Красная армия, ее командиры и начсостав будут стоять неизмеримо выше, чем-то было бы без этой реформы.

Несколько слов по вопросам нашего военного хозяйства. После того, как ЦК партии и правительство указали на безобразия, которые имели место в области вещевого довольствия РККА, после того как мы создали отдельные управления по обозно-вещевому снабжению и продовольствию, после того как командующие войсками и другие начальники непосредственно занялись этим вопросом, кое-какие улучшения, бесспорно, имеются не только в вещевом и продовольственном деле, но и во всех отраслях работы нашего военного хозяйства. Наши склады приведены в относительный порядок, начали налаживать учет, кое-как наши командиры и политработники стали находить время и заглядывать для контроля своих хозяйственных органов, стали подумывать и над тем, как и чему учить и как помогать нашим хозяйственникам. Первые результаты уже имеются. Но мы будем самообольщаться, если решим, что уже все сделано и можно успокоиться. Работы впереди непочатый край. Подготовка всех наших многообразных тылов на военное время у нас отстала от общего развития техники, вооружения и организации армии.

Дело подготовки тыла к будущей войне мы только тогда, в частности, будем считать в надежном положении, когда все наше существующее уже сейчас окружное и войсковое хозяйство во всем его объеме, во всех его отраслях и во всех родах войск будет приведено в полный порядок. Есть ли возможность привести его в надлежащий вид, в надлежащий порядок? Безусловно, есть. Нужно только нашим командующим, их помощникам, командирам корпусов и дивизий, начальникам родов войск и служб, нашим политработникам строить свою работу так, чтобы бьшо выкроено достаточно времени для хозяйственных вопросов. Нужно помнить, что хозяйство — это не только богатство страны, выделенное в наше распоряжение, но и основное условие победы над противником. Все это как будто бы такие аксиомы, о которых не следовало бы здесь говорить, однако тот позор, который мы пережили в связи с обнаруженными вопиющими безобразиями в нашем военном хозяйство, заставляет серьезно ставить этот вопрос и здесь. Нам бьшо неприятно выслушивать справедливую критику контрольных органов, указывавших на промахи, проступки и неряшество в нашем хозяйстве, но будет еще более неприятно, если война застанет нас с неустроенным тылом. Нам придется серьезно и дорого заплатить за это. Воевать без хорошо налаженного военного хозяйства, прекрасно работающего хозяйственного аппарата, совершенно невозможно. Хороший, крепкий тыл — залог успехов и побед. А у нас немало людей, которые, увлекаясь подготовкой боевой части своих соединений, забывают об этой аксиоме, забывают, что без надежного тыла самые лучшие войска ничего сделать не смогут.

В 1936 г. необходимо вопросам хозяйства уделять столь же серьезное внимание, как и другим вопросам подготовки войск.

Несколько слов о Дальнем Востоке. Тов. Блюхер (к сожалению, он сейчас отсутствует) сказал, что ОКДВА многого добилась, «но вот для действий наших войск в условиях горно-таежной местности мы не подготовлены и в смысле личной подготовки, и организационной». Поздравлять вас с этим, товарищи-дальневосточники, не приходится. Чему же вы тогда научились за четыре года непосредственной военной опасности, за четыре года, когда мы вам ничего не жалели и давали все вне всякой очереди? Что же, война должна была стрястись, чтобы вы по-настоящему научились воевать? Или вы хотите воевать только в низменных местах, долинах, на плоскостях? Не нужно ли договориться с японцами, в какой местности мы согласны драться и в какой не согласны? Когда они будут нашими друзьями, мы, пожалуй, договоримся и будем устраивать двухсторонние учения в местах, которые и им, и нам будут наиболее подходящими. Но пока они являются нашими злейшими врагами, нам нужно готовиться воевать в условиях, которые будут одинаковыми и для нас, и для них. Больше того: мы должны готовиться так, чтобы в любых условиях драться несравненно лучше, чем японцы. Японцы, таков характер местности их метрополии, больше всего готовятся в горах, лесисто-болотистых местах. Почему же вы отстаете с этим делом? Тов. Мерецков и другие товарищи рассказывали, как они проводили учение в горах, рассказывали о курьезах, как части путались, не могли найти одна другую. Семен Михайлович раздраженно бросил реплику: если вы параллельными ущельями идете, вы, конечно, никогда не встретите друг друга, потому что эти ущелья разделяются хребтами.

Вот в том-то и беда, что люди вместо того, чтобы сперва самим поездить по местности, изучить ее так, как сделал т. Якир, при подготовке Киевских маневров, выступают сразу на местность с массой людей, лошадей, с танками, артиллерией и прочее и пытаются без должной предварительной подготовки разыграть сражения и с налета разрешить сложные задачи боевой подготовки. Тов. Якир с командным составом рекогносцировал местность по-настоящему, несколько раза потом начальники хорошо разыграли на ней маневр. На учениях, пока войска и командиры должным образом не подготовлены, так и надо поступать. Да и вообще, кто и где говорил, что учения надо сразу начинать на местности с целыми соединениями войск? Это просто неправильно. Необходимо сначала и на картах, и на местности проверить и подготовить начальников, произвести внимательную рекогносцировку, тогда и учения с войсками дадут хорошие результаты.

Ничего этого т. Мерецков с Иваном Федоровичем (Федько) не предусмотрели и не сделали. Все шло, я думаю, как обычно в таких случаях делается — размалевали карты, наметили маршруты на картах, даже рассчитали время и двинулись. А до этого учили войска и командиров вокруг своих казарм. Ну, войска и пошли, а в результате, вы слышали здесь, полк оторвался, и два дня не могли его найти. Если бы вы, товарищи, по-настоящему разведали местность, да еще с командирами дивизий, полков и, может быть, батальонов, вы бы даже то, о чем сказал Семен Михайлович, могли бы опровергнуть, потому что все эти параллельно идущие ущелья, разделенные хребтами, все-таки в каких-то точках имеют маленькие проходы. Войска вместо блужданий действительно учились бы боевым действиям в горно-лесистой местности, внезапным налетам на противника из таких мест, откуда их никто не мог ожидать. Вы хоть бы прочитали Арсеньева «В дебрях Уссурийского края»⁹⁷ — и то многому научились бы. Он там прекрасно описывает условия гор и тайги Приморья, дает много конкретных данных об ущельях, об их характере, о таежных болотах, о районе озера Ханка, об общем характере местности.

Люди сидят, работают много, учат войска «по-европейски», а свой театр знают плохо и недостаточно задумываются над тем, как возможно лучше воевать именно в своих конкретных условиях. В 1936 г. нужно это исправить. Если бы вы по-настоящему полазили по тайге и горам, изучили бы как следует пару направлений, то даже и этого достаточно, чтобы иметь общее представление о характере и особенностях и других рядом лежащих горно-лесных массивов. Нужно обучать войска, ни на одну минуту не забывая о конкретной своей действительности, об особенностях своего театра и своего противника.

Я вовсе не собираюсь отрицать успехи, которые имеет ОКДВА в боевой подготовке. Нужно отдать справедливость, вы сейчас выглядите гораздо лучше, чем два года или даже год тому назад. Достижения у вас значительные, и то, что вы полезли в горы, поняли, что этим делом нужно заниматься, — это очень хорошо. Но вот благодаря тому, что до того в горы и в тайгу как следует не лазили, один раз полезли, испугались и теперь кричат караул, — нужно в корне реорганизовать армию и т.д. Вместо заботы о том, как лучше на будущий год готовить войска и организовывать учения в горно-лесистом районе, в болотах, спорят вокруг одного — как реорганизовать армию.

Одни хотят перестроить всю армию, перевести ее на вьюки, весь обоз выбросить, переделать оружие и т.д. Эта крайняя «партия» ведет борьбу против «умеренного» течения, которое считает, что какую-то часть армии нужно переделать, но все-таки увлекаться нечего, потому что на дальневосточном театре не все направления одинаковы. Это правильно. Характер театра военных действий вовсе не одинаков, скажем, в Приморье и на Сунгарийском направлении или в районе Благовещенска. Есть направление и за горами, и за Амуром — в Маньчжурии, о чем мы должны думать не меньше, чем о своей приграничной территории. Есть и такие районы, где характер действий мало будет отличен от типичных наших западных направлений. Поэтому рьяные организационные увлечения излишни, они, во-первых, неверны по существу, а кроме того, отвлекают от тех конкретных и нужных задач, которые вы сами совершенно правильно перед собой ставите для быстрейшего разрешения. Вместе с тем мы примем все меры, чтобы возможно более продуманно внести поскорее необходимые организационные поправки, где это требуется, и обеспечить вас в нужных пределах горной амуницией.

О морских силах

Ворошилов. К сожалению, в этом году я лишен был возможности побывать на морях, но по докладам и начальника Морских сил, и командующих флотами, и по тем неприятностям, о которых мы получали с морей сведения, мы все-таки более или менее осведомлены о том, что в наших флотах происходит.

Нужно отдать справедливость т. Викторову и его заместителям тт. Окуневу и Кирееву, что лучше всего боевая подготовка идет на

Дальнем Востоке. Невзирая на то что Тихоокеанский флот находится в более трудных условиях, чем другие, — и в смысле отдаленности от центра, и в материальном отношении, и просто по своей молодости, — постановка дела, успехи в боевой подготовке у т. Викторова лучше, чем на других морях.

Правда, т. Викторову дали хороших людей, отобрали лучшее, что было на Черном и Балтийском морях, но благодаря и тому, что сам т. Викторов человек напористый и знающий дело, им всем вместе удалось за короткое время создать настоящий боевой флот. Мы даже не представляем себе еще ясно, что это значит. Это значит, что наши недруги с Востока немного чувствуют себя со связанными руками. Несколько десятков хороших подлодок в руках хорошо организованных и умело управляющих ими команд — это немалая сила. Если т. Викторов будет продолжать боевую подготовку в том же духе, теми же методами, как он это делал совершенно правильно до сих пор, думаю, что на случай войны японцы будут очень осторожно действовать с моря и не особенно будут спокойны также за свои коммуникации.

Гамарник. А скоро у них «ленинцы» начнут ходить.

Ворошилов. Скоро Тихоокеанский флот получит корабли большого водоизмещения и большой боевой силы со значительным радиусом действия и автономностью. Так вот, если дело будет и дальше развиваться в том же направлении, а иначе оно не должно быть, то на Тихом океане все будет более или менее благополучно. И если у вас, т. Викторов, там имеются «пацифистские» настроения, о чем вы здесь сообщили, их нужно ликвидировать возможно скорее, как следует.

Правительство и мы все в меру сил делаем все, чтобы в кратчайшие сроки еще более усилить Тихоокеанский флот и подводными, и надводными, и воздушными силами, и береговой обороной.

Конечно, недочеты и у т. Викторова есть. Он о них здесь говорил, но тем не менее успехи на Дальнем Востоке у нас более заметны, чем недочеты. Это не может не радовать. Но это не должно кружить голову тихоокеанцев. Вам нужно работать еще больше и еще лучше.

На Черном море в этом году велась напряженная работа по боевой подготовке, по сколачиванию кораблей и соединений, и надо сказать, что отдельные корабли там действительно работают прекрасно. В частности, выделяется, по всем сведениям, «Червона Украина».

Но все-таки недочетов у т. Кожанова еще очень много. Был и один несчастный случай — тяжелый самолет вылетел и погиб, и они долго не знали даже, где он погиб.

О плохой постановке дела в штабе т. Кожанова т. Орлов уже упомянул в своем докладе.

Я считаю нужным сообщить вам о таком случае. Мне нужно было вызвать по боевой тревоге крейсер к Кавказскому побережью. Я дал соответствующую шифровку, которая была немедленно доставлена в Севастополь, и все же крейсер вышел с опозданием больше чем на полсуток. Если бы, отправив телеграмму, я не приказал одновременно связаться с Москвой и если бы оттуда управляющий делами НКО т. Смородинов все время по телефону не подталкивал штаб флота, чтобы он немедля высылал крейсер, опоздание бьшо бы безусловно большим. Почему это произошло? Это произошло потому, что, получив срочную шифровку, дежурный шифровальщик отложил ее до утра, дежурный по штабу его не подтолкнул, не проверил и никому не доложил. В результате начальство флота не знало о полученном срочном приказании. Вы представляете, что это за безобразие. Ну, а если бы в Черное море вошли корабли противника, да не для прогулки, а по делам более серьезным, что бьшо бы тогда? Что бьшо бы, если бы на нас напали и напали бы не там, где вы живете — в Севастополе, а где-нибудь в другом месте, например, где наши нефтепроводы, а сообщения о появлении кораблей противника лежали бы в недрах канцелярий и не доходили многими часами до командования? Чего стоит такое управление?

Я должен вообще сказать, что до сих пор еще (я нашим морякам и в приказе, и устно много раз это указывал) меня очень беспокоит служба боевого управления в целом: и работа штабов флотов и соединений, и служба управления на кораблях. В этом деле у моряков много еще недоработано, нет четкости, нужной здесь в максимальной степени.

На Балтийском флоте, нужно отдать ему справедливость, не может быть без несчастных случаев, без многочисленных жертв. Они были в прошлом году, были и в этом году. Несчастные случаи характеризуют, конечно, управление.

Вы, дорогие товарищи, управляющие нашим Балтийским Краснознаменным флотом, замечательные люди, и Лев Михайлович Галлер, и Александр Сергеевич Гришин, замечательные у вас имена и отчества, а работа у вас неважная.

В этом году собственную подлодку собственным линкором разрезали и утопили при самых диких, невероятных обстоятельствах. Это дело мы с т. Орловым лично разбирали. Погубили на этой подлодке 55 чел.[2], а в 1933 г. 68 чел. погубили на «Марате». И оба раза — только из-за безобразной организации дела, непродуманности в работе, в командовании, в управлении. Линкор и то ухитрились у себя под носом, недалеко от Кронштадта, посадить на камни, повредили дно и рисковали очень многим. Оказалось потом, что промеры недавно были произведены, об опасности плавания в этом районе и об этих самых злополучных камнях были все данные, но бумажки лежали где-то под сукном в канцелярии. Не говорю уже о мелких безобразиях, какие у них творятся, и не в малом количестве. Я думаю, что этому нужно положить конец, т. Орлов.

Орлов. Правильно.

Ворошилов. В этом не только они виноваты, но и мы с вами, а вы, возглавляющий Морские силы, виноваты не меньше, чем они.

Меня спрашивали в правительстве и в ЦК: будет ли конец этим безобразиям? Я давал обещания, что будет, но уверенности у меня нет. И на 1936 г. и т. Кожанову, и т. Галлеру, и т. Гугину, и т. Гришину нужно свою работу планировать таким образом, чтобы ни при каких условиях ничего подобного не было.

Вы посмотрите — работает т. Викторов, боюсь сглазить его, в более трудных условиях: безусловно, у него трудностей больше, приходится «елозить» по Японскому морю при штормах и бурях, пока только одну подлодку посадил, не знаю, снял уже или нет.

Голос с места. Нет.

Ворошилов. Значит, насадил как следует, хорошо, что без человеческих жертв. Если можно на Тихом океане, в условиях несравненно более трудных, чем на Балтике и Черном море, вести работу более или менее нормально, то и вы можете организовать дело так, чтобы безобразий не иметь.

Об учете

Ворошилов. Товарищи командующие и начальники управлений, вникните в эту механику. Изучите это дело и все, что мешает вам знать по-настоящему, что представляет собой ваш округ, а нам здесь в центре, что представляет собой наша армия и в людском, и в материальном отношении, и давайте все, что не соответствует нашим потребностям в смысле учета, совместными усилиями устраним. Дело должно быть организовано таким образом, чтобы в низовых звеньях каждодневно знать, а в высших штабах — в определенные периоды времени точно все, что у нас есть. Пока это дело у нас поставлено неудовлетворительно.

Вопросы строительства. Тов. Левензон доложил вам решения правительства о снижении себестоимости строительства, доложил и предлагаемые им мероприятия по выполнению этих решений. Я очень боюсь, как бы нам не сорваться в этом деле. Не знаю, как думает т. Левензон полностью провести все эти мероприятия, если он вместе с округами не обеспечит снижение стоимости соответствующими резервами. Ведь помимо транспорта, помимо норм и целого ряда мероприятий, которые вы здесь правильно указываете, нужно иметь еще какие-то резервы, за счет которых надлежит снизить стоимость строительства. Я рекомендую очень внимательно подумать о резервах.

У нас людей на стройках больше, чем нужно, — вот главный резерв. А содержание людей и плохая работа людей, низкая производительность труда стоят дороже всего. Вы говорите (обращаясь к т. Левензону), что хотите сокращать. Нужно пойти по этой линии. Но зато нужно заботиться о тех людях, которые у нас будут работать. Нужно их обеспечить и устроить. Хорошо платите меньшему количеству, обеспечьте, чтобы ваши строители жили в уюте и довольстве, и они будут лучше и больше работать. В конце концов, это даст удешевление. Кроме того, надо, наконец, решительно на деле, а не разговорами, пойти по линии механизации, которой очень еще мало на наших стройках. Нужно учить людей хорошо владеть строительными механизмами. Это тоже важнейший резерв. Очень хорошо, что вы верите, что на 14% можно сократить, но верите пока что вы только.

Гамарник. Он обязан верить.

Ворошилов. Он обязан верить потому, что ему приказывают, а я не знаю, как думают командующие. Вы потребовали, чтобы командующие не удорожали строительства? Не знаю, как т. Якир, но т. Уборе-вич развернул фронт строительства в 1935 г. не только по программе, установленной на этот год, но и в счет 1936 г. А вы (обращаясь к т. Уборевичу) не имели права ничего сверх плана строить. Это нужно запретить, так как, если вы позволите людям увлечься и развертывать строительство сверх плана, у вас много будет начато, но мало закончено, строительство затянется и даст большое удорожание. Имейте в виду, что мы будем ЦК конкретно докладывать — Уборе-вич вот на столько-то и настолько-то не справился, Якир справился на столько-то, перевыполнил, ура ему. Насчет того, кто выполнил и кто нет, это в речи так говорится, а на деле может быть наоборот: Якир не справился, а Уборевич перевыполнил, ему ура. Мы будем принимать все меры, чтобы вам помогать. Но в то же время мы будем все время следить, кто и как строит.

Уборевич. Имейте в виду, что мы каждый месяц по 5—7 дней стояли, снабжение материалами бьшо плохое.

Ворошилов. Все эти вопросы надо как следует обсудить и рассчитать все точно. В 1936 г. мы обязаны построить хорошо на 2 млрд 400 млн по ценам 1935 г., получив на это денег на 14% меньше. Это нужно всем запомнить.

Последний вопрос. Я получил записку от т. Максимова, начальника 7-го отдела штаба. Тов. Максимов справедливо сетует на то, что мы мало замечаем такую, казалось бы, небольшую, но очень важную службу, какой является служба топографическая. Я с ним согласен. Среди наших топографов есть люди, которых надо наградить. Мы постараемся это сделать, думаю, что и правительство с этим согласится. За один год они проделали топографическую съемку в несколько сот тысяч квадратных километров, по площади, равной целой Франции. Работа наших военных топографов проводилась в самых тяжелых условиях, часто в местах, где на карте были белые пятна. Кроме того, есть большие успехи по аэротопографии и фотограмметрии, которые нужно энергично использовать в боевой подготовке войск. Я считаю, что на работу т. Максимова и его людей мы должны обратить серьезное внимание и поощрять их. Топографы дают нам сейчас много полезных вещей и для армии в целом, и для укрепрайонов, и для артиллерии, и для авиации в частности.

Кончаю. На 1936 г. перед нами стоят те же основные задачи, что и в истекшем году, только еще более усложненные.

На 1936 г. мы должны четко указать войскам не только их задачи, не только, что им надлежит делать, но возможно основательнее указать и методы, как надлежит работать, чтобы получить наибольшие успехи. У нас накопилось очень много замечательного опыта и замечательных примеров. Надо быстрее распространять лучший опыт и образцы работы лучших людей на всю армию. (Аплодисменты всего зала.)

Вряд ли целесообразно зачитывать сейчас проекты приказов на 1936 г. В комиссиях ведь работали почти все участники совещания.

Нужно поручить председателям комиссий вместе с моими заместителями и начальником Генерального штаба еще раз прочитать и выправить эти проекты. Потом мы дадим приказы по всем обсуждавшимся здесь вопросам.

Заседание объявляю закрытым.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 157-168.