26 мая 1935 г. в Красноводске пароход «Советский Азербайджан» принял 1027 тонн нефтедагской нефти с температурой вспышки 26°Ц по аппарату Бренкена, что означало, что нефть эта является особо огнеопасным грузом I категории. Между тем, пароход «Советский Азербайджан» был отнесен ко II категории и, следовательно, такого груза принимать не имел права.

28 мая 1935 г. на этом пароходе, буксируемом пароходом «Совет», в 2 ч. 15 м, в момент следования из Красноводска на Астраханский рейд, произошел взрыв и возник пожар.

Часть команды погибла от взрыва, часть осталась в живых.

Непосредственно после взрыва пароход «Совет» отдал буксир и с максимальной для него скоростью, в течение 45 мин., удалялся от парохода «Советский Азербайджан».

Оставшиеся в живых на горящем пароходе после отдачи буксира и бегства парохода «Совет» взывали о помощи; отчаявшись в ней, 7 человек спустили шлюпку, а остальные бросились в море.

Лишь через 45 мин., пройдя 8 миль, «Совет» повернул обратно и медленно, затратив на возвращение 2 ч. 40 м., приблизился в 5 ч. 40 м. к горящему пароходу. Подобрав двух из числа оставшихся в живых, «Совет» оставил горящий пароход и направился на Астраханский рейд к месту своего назначения.

К месту аварии с Астраханского рейда был направлен пароход «Алеша Джапаридзе». Пароход этот подошел к «Советскому Азербайджану» 31 мая в 5 ч. 10 м. Капитан парохода не только не принял мер к тушению пожара, но даже не распорядился закрыть открытую цистерну с нефтью на пароходе «Советский Азербайджан».

В 20 ч. 50 м. взрыв на пароходе «Советский Азербайджан» повторился, и 1 июня в 4 ч. 15 м. судно на глубоком месте скрылось под водой.

В ночь с 29 на 30 мая в управлении Каспийского пароходства стало известно, что «Совет» оставил горящий пароход «Советский Азербайджан».

Вплоть до 17 час. 31 мая никаких мер к спасению парохода и выяснению обстоятельств взрыва не было принято.

Посланный из Баку 31 мая в 19 ч. 45 м. пароход «Лафарг» прибыл за 45 мин. до гибели парохода.

В результате гибели парохода «Советский Азербайджан» погибло в огне и утонуло 27 человек.

Дело о гибели парохода «Советский Азербайджан» слушалось 25 августа — 1 сентября 1935 г. выездной сессией водно-транспортной коллегии Верховного суда СССР в г. Баку.

Суду были преданы бывший начальник службы эксплуатации Каспийского пароходства Занько Б. М., начальник каспийской инспекции Регистра Устимович М. И., его заместитель Беляков М. Н., инспектор Регистра Багненко А. Ф., капитан парохода «Совет» Кривоносов Т. И., помполит этого же парохода Мигущенко А. А., механик парохода Чеботарев А. И., старший помощник капитана парохода Михель А. А., второй помощник капитана Настасьев Г. Д., третий помощник капитана Токаренко М. Д., боцман парохода Купцов И. Г., первый помощник механика парохода Мхитарян Г. И., второй помощник капитана Будилин М. В., донкерман парохода Елкин С. П., машинист парохода Тренин И. Ф., кочегар парохода Харафиос И. Н., рулевые парохода Берковский И. И., Бузулуков И. Д., Фишман Б. И. и Соколов В. В. и матросы парохода Афонин С. М., Шабалин Г. С. и Рыбин А. Д., начальник Красноводского порта Жуков Д. Е., капитан Красноводского порта Величко Я. С., капитан парохода «Алеша Джапаридзе» Синенков П. А. — по ст. 79³ УК Азербайджанской ССР²⁹, начальник 4 отдела ВОХРвода Штейнгольц А. 3. и начальник пожарно-технической части 4 отдела ВОХРвода Гибшман Г. Э. — по п. «а» ст. 256 УК Азербайджанской ССР³⁰.

Обвиняемых защищал ряд членов Бакинской коллегии защитников.

* * *

Товарищи верховные судьи! Не без трепета и волнения приступаю я к исполнению последней части своих обязанностей государственного обвинителя по настоящему делу. Не без волнения приступаю я к этой тяжелой обязанности, потому что еще слишком свежи следы той раны, которая нанесена была нашей общественной совести позорным, предательским поступком, командования парохода «Совет» и ряда обвиняемых, привлеченных по этому делу к уголовной ответственности. Я не без тревоги и волнения приступаю к исполнению этих обязанностей еще и потому, что государственное обвинение призвано помочь вам, товарищи судьи, вынести справедливый приговор по делу, на которое обращено сейчас внимание всех трудящихся нашей страны, внимание работников нашего транспорта — и водного транспорта в первую голову, — потому, что от вашего приговора ожидают тысячи, десятки, сотни тысяч трудящихся ответа на вопрос о том, кто виноват в гибели наших братьев, их жен, их детей, нашего государственного имущества, нашего — корабля.

От вашего приговора, от всего этого судебного процесса наши моряки и все честные советские граждане ждут ответа на вопрос и о том, что привело Каспийский флот к такому положению, когда в его историю оказалась предательской рукой Кривоносова и его сподвижников вписанной позорная страница небывалого среди советских моряков преступления. Ваш приговор должен будет ответить на вопрос о том, какие дальнейшие усилия должны быть предприняты всеми честными строителями нашего советского флота, чтобы никогда больше не повторялись подобные позорные явления.

Нужно, чтобы этот процесс был первом и последним процессом этого рода, чтобы этот процесс раз навсегда покончил с возможностью повторения подобных явлений, раз навсегда и окончательно излечил те отсталые слои моряков Каспийского флота, которые еще находятся в рядах его строителей, от болячек, недостатков и безобразий, какие являются порождением и пережитками старого капиталистического флота, старого капиталистического строя, пережитками таких отвратительных, проклятых «традиций капитализма», как анархия и беспорядок, на которые указывал наш великий учитель В. И. Ленин. Это большая задача, и я в своей обвинительной речи постараюсь представить суду и всей нашей стране, от имени которой я здесь выступаю государственным обвинителем, те мотивы, соображения, доводы и требования, которые должны будут прозвучать грозным наказанием для виновных в позорном, кошмарном преступлении 28 мая на борту парохода «Совет» и грозным предостережением для всех тех, кто так же, как они, попробует стать на путь дезорганизации нашего советского флота, на путь нарушений своего морского служебного долга.

Известна фактическая сторона этого тяжелого дела. 28 мая этого года, всего три месяца назад, в 2 ч. 15 м. ночи, вследствие неосторожности, явившейся в свою очередь результатом распущенности, разгильдяйства и упадка служебной дисциплины; на пароходе «Советский Азербайджан» произошел пожар и взрыв, погубивший 27 человек и стоивший, кроме того, Советскому государству самого парохода и груза. Несчастье может быть всегда и везде. Но трагизм данного случая заключается не только в самом факте взрыва, катастрофы и гибели парохода «Советский Азербайджан». Трагизм заключается в том, что пароход «Советский Азербайджан» в момент катастрофы был не один, что на расстоянии 200 метров на буксире его вел пароход «Совет», что этот пароход предательски бросил на произвол стихии своего гибнущего собрата и постыдно, с предельной скоростью, ушел прочь от места катастрофы, не оказав погибающим решительно никакой помощи!

Известно, что вместо организации помощи гибнущему пароходу «Советский Азербайджан» пароход «Совет» по приказу капитана этого парохода Кривоносова, действовавшего совместно с помполитом Мигущенко и ст. механиком Чеботаревым, при попустительстве ряда работников команды этого парохода, о чем я буду говорить более конкретно дальше, бросился бежать с места катастрофы, развив полный ход, и в течение 40–45 минут удалился от бедствующего судна на 8 миль, а вернувшись к нему только через три с лишним часа после взрыва, не принял всех должных мер к спасению корабля и вторично постыдно и трусливо бежал с места катастрофы. Факт беспримерный, невероятный, не знающий себе подобного в истории советского флота, давящий нас всей тяжестью и гнусностью этого преступления, запятнавший тягчайшим образом флаг советского флота, который давал и дает ежедневно образцы подлинно героической работы.

Именно поэтому самое преступление командования и части команды парохода «Совет», самое оставление ими парохода «Советский Азербайджан» без помощи, постыдное бегство с места катастрофы, отказ в помощи и оставление без помощи бедствующего судна представляют собой такое явление, которое привлекло к себе не только все внимание трудящихся нашей страны, но и вызвало справедливый и заслуженный гнев страны строящей социализм, готовой вашим приговором беспощадно наказать основных виновников этого дела.

В историю советского флота наши доблестные советские моряки вписали и продолжают вписывать героические страницы своих беспримерных подвигов, страницы, говорящие об их легендарных успехах, об их легендарной борьбе, о подлинном героизме, двигающем их поступками, о высоком сознании ими своего гражданского долга, долга советского человека и советского гражданина, доказавших на деле, на фактах, что они умеют жертвовать и своим здоровьем и даже своей жизнью, когда дело идет о спасении погибающих, когда дело идет о жизни и интересах человека, об интересах пролетарского государства.

Ледовые походы «Литке», «Сибирякова», «Красина» и «Седова», величественная эпопея затертого во льдах, погибавшего, но не устрашившегося ни на одну секунду легендарного «Челюскина», ведомого ледовым капитаном Ворониным и доблестным академиком и исследователем арктических морей профессором Шмидтом, создали величайшие образцы доблести и героизма, венчающие славную работу советских моряков.

Никогда мы не забудем даты 16 мая 1932 г., когда советский корабль-танкер «Советская нефть», заметивший в Индийском океане огни, превратившиеся через несколько секунд в кошмарное пламя горящего и гибнущего океанского корабля, бросился на помощь погибающему французскому судну и, несмотря на то, что вез бензин, сумел организовать спасение людей и в течение каких-нибудь 2–3 часов принял на свой борт 437 гибнущих пассажиров парохода «Жорж Филиппар», команду и самого командира.

Перед лицом таких и им подобных фактов, составляющих наше украшение и позволяющих нам гордиться подвигами наших моряков, тем отвратительней, тем безобразнее, тем гнуснее и позорнее слышать о преступлении предателей, сидящих сейчас на позорной скамье подсудимых.

Не только на севере и юге, но и на востоке и западе наши моряки умеют совершать чудеса героизма. Я мог бы привести ряд фактов и из жизни Каспийского флота, говорящие о том, что и в Каспийском флоте не перевелись герои, умеющие прямо и честно, по-советски и по-пролетарски смотреть в глаза подстерегающей их на-море ежесекундно смертельной опасности.

В качестве примера я мог бы сослаться на случай с пароходом «Юпитер» на Каспийском море, когда при погрузке сырой нефти от искры электропроводов произошел взрыв газа, охвативший капитанский мостик пламенем. Боцман Кузнецов, рискуя своей жизнью, закрыл люк, предотвратил распространение пожара и спас корабль от тяжелой опасности.

Я мог бы привести другой случай, когда вёсной 1935 г. пароход «Киров» в сильный шторм, ночью, рискуя сесть на мель и взорваться от удара о сидевший на мели бензиновоз «Галилей», благодаря героизму капитана Носкова, помполита Павловича и всей команды снял бензиновоз «Галилей» с мели и не допустил гибели корабля.

Можно привести таких примеров немало, и моряки Каспийского флота знают эти примеры лучше меня. Если я сейчас говорю об этом, то лишь для того, чтобы еще раз защитить честь советского моряка от предателей, оскорбивших имя Каспийского флота.

Пять дней судебного следствия, проходившего перед всеми нами, с исчерпывающей полнотой и всесторонностью вскрыли основные причины как происшедшего, так и ряда других имеющихся еще, к сожалению, в Каспийском пароходстве недостатков.

Эти пять дней со всей очевидностью показали нетерпимость тех болезней и извращений, которыми еще, к сожалению, страдают отдельные участки работы нашего Каспийского флота.

Эти пять дней судебного следствия, на мой взгляд, исчерпывающим образом вскрыли корни и причины этих пороков и дали нам в руки средства для их искоренения.

Судебное следствие еще раз вскрыло и показало во весь рост, что отдельные звенья системы нашего водного транспорта, и, в особенности, Каспийского водного транспорта, еще далеко не освободились от пережитков прошлого, что еще значительная часть работников Каспийского флота не перевоспиталась в новом, социалистическом духе, в соответствии с новыми требованиями социалистического строительства, что многие работники водного транспорта и Каспийского водного бассейна все еще находятся в плену старых, унаследованных от капитализма, от капиталистического строя пережитков и традиций, борьба с которыми не ведется с должной настойчивостью ни по линии политико-воспитательной работы, ни по линии администрирования и развертывания различного рода профилактических, организационно-материальных и бытовых мероприятий. Судебное следствие показало, — не только на примере такого обвиняемого, как б. начальник ВОХР Штейнгольц, опереточная фигура которого вчера была показана здесь с исключительной яркостью, не только на примере такого обвиняемого, как «начальник» пожарной охраны Гибшман или как представители службы Эксплуатации в лице начальника службы эксплуатации Занько, не только на примере такого начальника порта, как начальник Красноводского порта Жуков, как помощники капитана Настасьев и Токаренко, как рулевой Соколов, не только на примере такого преступника, каким является помполит Мигущенко, но и на примере ряда свидетелей вроде Петрухова, Бовина и Габель, — как глубоко вкоренились в психологию каспийских моряков, в их нравы, в их методы работы капиталистические пережитки и извращения, как эта буржуазная старая психология, воспитавшая рваческие, шкурнические, чисто волчьи навыки, привычки и настроения, еще далеко не искоренена из сознания многих и многих людей, работающих на водном транспорте. Даже Бузулуков, этот, несомненно, наиболее честный, наиболее прямодушный и явно способный на самопожертвование молодой моряк, и он тоже, правда, не по собственной инициативе, а соблазненный некоторыми вопросами защиты, обнаружил все же непонимание новых требований, предъявляемых советской властью и пролетарским государством к морякам.

Я просил бы вас вспомнить тот разговор, который произошел между его защитником и мной несколько дней назад по вопросу о том, несет ли какую-либо ответственность матрос 1 класса Бузулуков за свое поведение в ночь с 27 на 28 мая 1935 г. на борту парохода «Совет». Я просил бы вас вспомнить объяснения, которые давал здесь обвиняемый Бузулуков по вопросу, затронутому одним из членов Верховного суда Союза ССР, напомнившим Бузулукову о многочисленных его дисциплинарных взысканиях, напомнившим ему относительно того, как он дважды был списан на берег за отказ от работы. Бузулуков очень характерно, для моряков этой категории, с некоторой, этакой портовой развязностью здесь заявил: «Ну что же, отказался от работы потому, что не хотел работать. Не хотел и отказался». Нам нужно было затем потратить добрых два десятка минут судебного следствия для того, чтобы в сознании этого честного, но уже испорченного молодого моряка пробудить понимание всей ошибочности, всей преступности этой точки зрения, зажечь искру гражданского понимания, искру чувства ответственности за свое отношение к работе в Советском государстве. Даже Бузулуков, не худший — я это утверждаю на основании и материалов дела и изучения людей, — а лучший из сидящих на скамье подсудимых, и он дал образец того душевного гниения, от которого и он оказался несвободным, будучи испорченным такими воспитателями, как Мигушенко и Кривоносов.

О чем говорит поведение Бузулукова в этой части? Оно говорит очень много о глубоко залегающих еще в жизни, в нравах, в психологии известной части моряков Каспийского флота отрыжках старого капиталистического строя, старого капиталистического мировоззрения, миропонимания. Оно говорит о том, что немало ещё среди нас Бузулуковых, не понимающих того, что в пролетарском государстве, где власть принадлежит трудящимся, где проявляется величайший энтузиазм, величайший героизм и самопожертвование трудящихся, где под руководстве нашей партии и великого вождя народов нашей страны и всех трудящихся мира товарища Сталина строится новое социалистическое общество, — нетерпимо подобное отношение к трудовой дисциплине, нетерпимо подобное отношение к обязанности трудиться на славу и благо нашего Советского пролетарского государства. В капиталистическом обществе уместно и законно, когда рабочий взрывает капиталистический строй и разрушает палочную капиталистическую дисциплину на предприятиях, принадлежащих заводчикам, фабрикантам и банкирам. В Советском государстве, при диктатуре рабочего класса, при господстве советской власти, такой образ действий незаконен и преступен, и это надо понять, и понимание этого надо положить в основу своей работы и всей своей жизни.

Понимают ли это Бузулуковы, Берковские, Елкины, Рыбины? Я нарочно назвал тех, которые являются лучшими из сидящих на скамье подсудимых. Я должен на этот вопрос ответить: не понимают… Не понимает этого и Бузулуков, только в результате последующего допроса усвоивший, и то только частично, свою вину перед пролетарским государством.

Такое преступное отношение к задачам пролетарской дисциплины само по себе является нередко результатом кулацко-капиталистических настроений и пережитков, таящихся еще в глубине психологии некоторых слоев трудящихся людей, которые, как говорил Владимир Ильич, не отделены китайской стеной от старого капиталистического общества.

С этим надо покончить, покончить надо с непониманием принципиальной разницы между капиталистической, крепостнической дисциплиной и нашей пролетарской дисциплиной труда, с непониманием того, что мы не можем допустить в нашем хозяйстве, в нашем государстве таких отношений к государству, которые в какой бы то ни было мере были способны поколебать самые устои нашей советской пролетарской дисциплины.

«Крепостническая организация общественного труда, — писал в свое время Владимир Ильич, — держалась на дисциплине палки, при крайней темноте и забитости трудящихся, которых грабила и над которыми издевалась горстка помещиков. Капиталистическая организация общественного труда держалась на дисциплине голода, и громадная масса трудящихся, несмотря на весь прогресс буржуазной культуры и буржуазной демократии, оставалась в самых передовых, цивилизованных и демократических республиках темной и забитой массой наемных рабов или задавленных крестьян, которых грабила и над которыми издевалась горстка капиталистов»³¹.

Вот что представляет собой крепостническо-помещичья дисциплина труда и буржуазно-демократическая дисциплина труда.

От этой буржуазной дисциплины принципиально отличается коммунистическая дисциплина труда.

«Коммунистическая организация общественного труда, — писал В. И. Ленин, — к которой первым шагом является социализм, держится и чем дальше, тем больше будет держаться на свободной и сознательной дисциплине самих трудящихся, свергнувших иго как помещиков, так и капиталистов»³².

Эта новая дисциплина держится на свободном труде, на труде, лишенном и тени какой бы то ни было эксплуатации, на труде, все более и более становящемся, как учит наш великий вождь и учитель товарищ Сталин, делом чести, делом, славы, делом доблести и геройства миллионов и миллионов рабочих и крестьян нашей страны. «Эта новая дисциплина, — писал Ленин, — не с неба сваливается и не из добреньких пожеланий рождается, она вырастает из материальных условий крупного капиталистического производства, только из них. Без них она невозможна. А носителем этих материальных условий или проводником их является определенный исторический класс, созданный, организованный, сплоченный, обученный, просвещенный, закаленный крупным капитализмом. Этот класс — пролетариат»³³. и я думаю, что наша задача, как и задача любого отряда строителей нашего социалистического общества, в том числе и тех, которым поручена политико-воспитательная работа во флоте, заключается в том, чтобы всю свою работу построить так, чтобы в результате ее были еще более высокие показатели, еще более высокое ее качество, еще более грандиозные успехи, создаваемые усилиями организованного, сплоченного, обученного, просвещенного и закаленного в классовых боях рабочего класса. С этой точки зрения то, что мы здесь слышали относительно политико-воспитательной работы на судах Каспийского пароходства, не выдерживает никакой критики. Если судить о представителях этой политической работы по таким работникам, как помполит Мигущенко, то надо прямо сказать, что здесь мы имеем пустое место в лучшем случае. Так вести политработу, как вел Мигущенко, значит воспитывать лодырей, дезорганизаторов производства, значит служить не делу пролетарской революции, а делу контрреволюции. То преступное отношение к делу укрепления пролетарской дисциплины на производстве, в труде, в быту, в опасностях, обнаруживаемое до сих пор, к сожалению, еще значительным количеством людей, работающих в Каспийском флоте, вытекает из непонимания всей важности и значения этих задач, непонимания того, что правильное решение этих задач является одним из самых верных ключей к решению основной задачи организации пролетарского социалистического флота, умеющего на требования Советского государства и советской власти отвечать всегда и при всех условиях единодушным старым морским односложным: «Есть».

На XVI съезде партии товарищ Сталин в числе основных мероприятий по повышению производительности труда указывал на товарищескую трудовую дисциплину. В исторической речи 30 июля 1935 года на приеме в Кремле награжденных железнодорожников, работников железнодорожного транспорта, товарищ Сталин, говоря на эту тему, обращал внимание на необходимость так строить работу на транспорте, чтобы она отличалась слаженностью всех частей, чтобы она велась в строго определенном порядке. Это, говорил товарищ Сталин, и есть то, что называется дисциплиной на транспорте.

Здесь пытались протащить взгляды, которые еще имеют хождение и за стенами этого судебного зала. Я знаю, что, когда стало известно о привлечении к ответственности команды парохода «Совет», в головах некоторых людей возникал вопрос: «А что же могла сделать команда, что мог сделать Иванов, Петров, Сидоров, люди подначальные, если у них оказался такой руководящий состав, такой так называемый треугольник?».

Я постараюсь показать, что ни с одного члена коллектива, ни с одного члена команды, кто не принял необходимых мер воздействия на шкурников, не снимается ответственность, даже если вы оправдаете того или иного обвиняемого, сидящего на скамье подсудимых, а я буду просить вас в отношении некоторых лиц вынести оправдательный приговор. Даже оправданные должны будут выйти отсюда, из этого процесса, если вы вынесете им оправдательный приговор, не с высоко поднятой головой, а с низко опущенными глазами, стыдясь того, что совершилось на их глаза в трагическую ночь 28 мая, того, что они не сумели свою попытку организовать спасение погибавших довести до конца и уступили оказавшимся во главе парохода «Совет» негодяям.

Товарищ Сталин говорил 30 июля о том, что товарищескую, трудовую, советскую, пролетарскую дисциплину мы познаем по слаженности всех частей коллектива. Это указание товарища Сталина дает нам право провозгласить ответственность каждого члена коллектива за неоказание помощи, так как на том и стоит советская земля, что здесь, у нас, на советской земле, господствует принцип «один за всех и все за одного». Это — принцип советского строительства в противоположность принципу капиталистического строя, где «всяк за себя, а бог — за всех»…

По поводу дисциплины у железнодорожников товарищ Сталин говорил, что у железнодорожников есть работники на больших постах и работники, стоящие на небольших постах, но нет на транспорте людей ненужных или незначительных. Начиная от самых больших руководителей и кончая «малыми» работниками вплоть до стрелочника, вплоть до смазчика, вплоть до уборщицы — все велики, все значительны, ибо транспорт является конвейером, где важна работа каждого работника, каждого винтика. «Когда вы это поймете, товарищи железнодорожники, — говорил товарищ Сталин, — когда вы установите слаженность всех частей, всех работников в механизме транспорта — это и будет настоящая, большевистская дисциплина».

Товарищ Сталин указал далее и на средства и пути создания этой настоящей большевистской дисциплины. Она создается не приказами, содержащими в себе выговоры и взыскания, хотя, конечно, без выговоров и взысканий обойтись иногда нельзя. Едва ли я ошибусь, если скажу, что в некоторых наших советских учреждениях, — а Каспийское пароходство в этом отношении не составляет никакого исключения, — выговорами и взысканиями слишком злоупотребляют, думая, очевидно, по старой русской пословице, что за одного битого двух небитых дают и что, следовательно, чем больше бить людей приказами, выговорами, перемещениями, снятиями с должностей и т. д., тем лучше вырабатывается, я бы сказал «выбивается», работник.

Товарищ Сталин и вся наша партия не раз предостерегали против такого отношения к этому вопросу.

Историческая речь товарища Сталина 4 мая на выпуске военных академиков в Кремле, говорящая о выращивании кадров, указание товарища Сталина в речи от 26 декабря 1934 г. о том, что к кадрам нужно подходить, как садовник подходит к своему дереву, которое он любовно растит и воспитывает, подчеркивает необходимость воспитательной работы, необходимость широкого развертывания самокритики как способа воспитания кадров, как средства создания подлинной большевистской трудовой дисциплины.

— Необходимо, — говорил товарищ Сталин в речи от 30 июля 1935 г., — строить свою работу так, чтобы вскрывать недостатки при помощи смелой и решительной самокритики. Без критики двигаться вперед нельзя. Эта истина, — говорил товарищ Сталин, — чиста и прозрачна, как чиста и прозрачна ключевая вода…

На этом процессе мы видели, что на ряде участков работы Каспийского пароходства этой чистой и прозрачной ключевой воды не видать.

Как обстояло дело на этом самом злополучном пароходе «Совет»? Когда молодой состав команды пробовал требовать от своего командования добросовестных действий, раздался один ответ: «Пошли вон с мостика, не суйтесь не в свое дело, без вас знаем, что делать». Помполит Мигущенко, очевидно, так понимал свои задачи по осуществлению в своей работе большевистской самокритики. А это действительно могучее оружие, дающее возможность нам исправлять самые, казалось бы, неисправимые и вопиющие недостатки.

Разве не благодаря критике мы сумели здесь на процессе разоблачить фигуру Устимовича, который, как вы помните, на мой вопрос на вчерашнем заседании, есть ли у него братья, забыл о том, что у него имеются целых четыре брата, и заявил, что у него братьев нет?

Разве не в порядке критики мы сумели разоблачить спекулянта Штейнгольца, прикрывавшегося с 1920 года партийным билетом?

Наш судебный процесс — это одно из самых острых орудий нашей большевистской критики. И, разумеется, только широко используя методы критики и самокритики, мы сумеем создать настоящую дисциплину, настоящие советские кадры.

И при помощи этой дисциплины, при помощи сознательного, социалистического отношения советских кадров к своему долгу, к своим обязанностям, мы сумеем и дальше двигаться вперед, каждый день принося на алтарь нашего отечества новые и новые успехи великого социалистического строительства. Без дисциплины нет транспорта, как нет и всего социалистического строительства. Враги дисциплины — это враги пролетарского государства, — это враги социализма. Эти враги — шкурники, бузотеры, лодыри, сонные тетери вроде третьего помощника капитана Токаренко, дезорганизаторы вроде бросившего руль Соколова, прямые предатели вроде Кривоносова, Мигущенко и Чеботарева, саботажники и рвачи вроде Гибшмана и Штейнгольца. По всем этим шкурникам и саботажникам пролетарская революция бьет сокрушительным огнем, вырывая из рядов работников водного транспорта этих слизняков и прямых врагов народа, своими преступлениями позорящих честное имя советского моряка!..

Я буду просить суд, определяя степень вины и ответственности каждого из них по этому делу, руководствоваться именно этими соображениями, требующими от нас беспощадной расправы со шкурниками, лодырями, дезорганизаторами, требующими решительных мер подавления подобных преступлений, решительных мер защиты интересов социалистического государства и всех трудящихся.

Наш сегодняшний процесс должен, наконец, заставить кое-кого из работников Каспийского флота подумать о том, что пришло время по-настоящему построить советскую дисциплину.

Приказ наркома водного транспорта 16 июня 1935 г. о борьбе с авариями на водном транспорте говорит, что без решения этой основной задачи того решительного и необходимого улучшения в этой области, которое мы ожидаем от нашего транспорта, сейчас же и немедленно, мы не получим.

Ведь только за один 1934 год по одному нашему речному транспорту мы имели пять с половиной тысяч аварий. По морскому транспорту мы имели до 400 аварий.

Аварийность судов Каспийского пароходства характеризуется тоже серьезными цифрами.

В 1934 году по Каспийскому бассейну мы имели 272 аварии. Из них на один нефтяной флот падает 177 аварий, причем основная причина аварий лежит в недисциплинированности личного состава флота. По крайней мере 50 % всех аварий падает на этот счет.

В 1935 году мы имеем, к сожалению, не улучшение в отношении аварий на Каспийском море, а ухудшение. Только за 8 месяцев 1935 года мы уже имели 207 аварий, считая в том числе и гибель парохода «Советский Азербайджан», причем из общего числа аварий свыше 70 % относится к судам нефтяного флота. И здесь в большинстве своем аварии имели место по вине как раз командного состава. Число аварий растет. Если в июне их было 20, то в июле их стало 36.

Вот почему я подчеркиваю с такой энергией значение состояния трудовой дисциплины в борьбе с авариями и подобными им преступлениями.

Положение в Каспийском флоте с дисциплиной стоит не на должной высоте, а в отношении отдельных участков, надо прямо сказать, — далеко не удовлетворительно. И, являясь далеко не удовлетворительным, это положение заставляет нас думать о тех средствах борьбы с этим явлением и о той ответственности, которую должны нести за это и непосредственные руководители тех или других частей Каспийского флота.

Как характеризуется положение дела в Каспийском пароходстве по данным правительственной комиссии, материалы которой находятся в настоящем деле? Мы видим, что плавсостав ряда мелких нефтеналивных судов Каспийского флота в сильнейшей степени засорен хулиганствующими элементами, что этим судам внимания почти не уделяется, ибо главным образом оно было сосредоточено на крупных танкерах. Подбор личного состава на мелкие суда производится в ряде случаев помимо капитана отдельными службами Каспийского пароходства, которые направляют на суда людей без всякой проверки, подготовки и отбора. И это мы видели на этом процессе очень ярко. Когда мы спрашивали Мигущенко, знает ли он, что у Бузулукова имеется пять взысканий, оказалось, что о половине их, по крайней мере, он не знает, да если бы и знал, это ничего не означало бы, потому что и у самого капитана Кривоносова имеется также чуть ли не пять взысканий, если не больше. В Каспийском флоте на взыскания принято смотреть как на обычное явление. Кто-то из подсудимых прямо так и сказал: «Я с такими мелочами не считаюсь». Для него неважно, что один раз ему объявили выговор, другой раз — строгий выговор, потом сняли с парохода и т. д. Это считается здесь «мелочью»… Имеется масса случаев, когда уволенный с одного судна за хулиганство, за какой-нибудь дезорганизаторский поступок, за пьянство, сейчас же принимается на соседнее судно, принимается как ни в чем не бывало. Таким образом, не ведется никакой борьбы с хулиганствующими элементами.

Мы имеем вследствие отвратительной постановки дела подбора кадров на суда такое положение, когда Каспийский флот поражает текучестью своего личного состава.

Мы имеем на большинстве нефтеналивных судов и, в особенности, мелкотоннажных такую текучесть, пример которой мы видели на пароходе «Лафарг».

На этом пароходе вся команда, состоявшая из 28 человек, дала в день обследования 78 уволенных и 56 вновь принятых, т. е. личный состав этого парохода переменился за какие-нибудь полгода три раза!

В Каспийском флоте, как правило, мы не видим должного отношения к кадрам, к воспитанию, к подбору кадров, которое является основным рычагом правильной организации работы. Я не говорю уже о том, что мы имеем здесь такие возмутительные факты, как направление Каспийским пароходством на пароход «Советская Украина» некоего Муратова, девять раз до того уволенного за хулиганство. Девять раз человек увольняется за хулиганство, а отдел кадров Каспийского пароходства направляет его в десятый раз на пароход «Советская Украина», вместо того чтобы направить этого хулигана в концентрационный лагерь!.. Мы имеем возмутительнейшие случаи, когда на этом же самом пароходе «Совет» личный состав менялся по нескольку раз. Несколько матросов с парохода «Совет» переменили за год по 5–7 судов.

Ясное дело, что при таком составе, при таком состоянии кадров ни о какой дисциплине на море говорить не приходится.

Еще более неудовлетворительно была поставлена здесь техническая учеба и политическое воспитание. Формально, конечно, имеются на всех пароходах помполиты. Формально проводятся разного рода беседы и занятия, но что они представляют собой, видно из того, что на танкере «Советская Украина» после беседы о бдительности и коммунисты и беспартийные работники сразу же отправились на вахту спать. Поговорили о бдительности, пошли на вахту и заснули! Это свидетельствует о том, что по-настоящему политработа здесь не велась. А это в свою очередь привело к крайней расхлябанности, к безобразно-преступному отношению ряда работников Каспийского пароходства к своим обязанностям. В самом деле, разве не безобразно преступно повеление таких господ, как Штейнгольц, который, получив телеграмму или телефонограмму о происшедшей на море катастрофе, в течение двух дней ничего не сделал для того, чтобы организовать помощь, чтобы отравить на место спасательный пароход. Штейнгольц палец о палец не ударил, по его собственному признанию, чтобы прийти на помощь терпящему страшное бедствие пароходу.

Вот, товарищи, обстоятельства, которые характеризуют состояние на Каспийском море трудовой дисциплины, которые говорят о глубоком развале дисциплины на ряде судов и на отдельных участках береговых служб Каспийского пароходства.

Эти обстоятельства надо решительно вскрыть, их надо взвесить, понять.

Французская пословица говорит: «Понять — значит простить». Но с таким же правом можно сказать: «Понять — значит осудить и наказать». Я уверен, что если ваша совесть и подскажет вам слова прощения в отношении некоторых подсудимых из нижней и верхней команды, то в отношении других обвиняемых, особенно же в отношении руководства парохода «Совет», она подскажет вам необходимость вынесения сурового и даже беспощадного приговора.

Каспийский флот играет громадную роль в хозяйственной жизни нашей Советской страны. На Каспийский флот возложена одна из самых ответственных задач — снабжать топливом нашу страну, всю страну, питающуюся бакинской нефтью, азербайджанской нефтью, давать пищу и нашему железнодорожному транспорту и самым разнообразным отраслям нашей новой социалистической индустрии. На Каспийский флот возложена, таким образом, громадная хозяйственная, а следовательно, и политическая ответственность И поэтому задача выполнения плана перевозок есть важнейшая хозяйственная задача, поставленная перед всеми трудящимися Азербайджана. Советский флот обогащается новыми судами. Правительство делает все для того, чтобы поднять техническое и материально-организационное состояние флота на необходимую и должную высоту. Но, к сожалению, этого нельзя сказать про целый ряд работников Каспийского пароходства, отдельные представители которого сидят здесь на скамье подсудимых. Больше того. Подсудимые из числа работников Управления Каспийского пароходства создали и широко распространяли глубоко вредную, буквально контрреволюционную «теорию» о том, что техническое состояние Каспийского флота якобы не позволяет выполнять план перевозок без угрозы самим наливным судам. Это они пустили в обращение преступную мысль, что технические и противопожарные требования, предъявляемые к Каспийскому флоту, невыполнимы, что выполнение этих требований невозможно, что подчиняться этим требованиям и выполнять правила перевозки — значит ставить наливной флот на прикол… Эта насквозь гнилая, не только оппортунистическая, но прямо контрреволюционная клевета на наш флот, на людей нашего флота, должна получить в нашем приговоре суровый отпор, жестокий отпор. Эта «теория» прикрывает разгильдяйство, халатность, бездействие, влекущие за собой такие преступления, как те, которые привели пароход «Советский Азербайджан» к гибели.

Не трудно доказать, суммируя материалы судебного следствия, что при всех тех недостатках, какие имеет, к сожалению, часть судов Каспийского флота, мы можем прекрасно выполнять план, не противопоставляя задачам выполнения плана задачу сохранности самого флота, интересы его безопасности. И мы должны подчеркнуть, что никто не позволит и никому не позволят выполнять план перевозок, рискуя судами и жизнью людей. У нас в этом деле, правда, есть трудности, но эти трудности должны быть преодолены, потому что нет таких трудностей, которых большевики не могли бы преодолеть, как нет крепостей, которых они не могли бы взять. Чем больше трудностей, тем более необходимо мобилизовать внимание на преодоление этих трудностей; чем труднее выполнять те или иные задачи, в силу тех или других особенностей самого технического состояния дела, тем важнее, тем более необходимо мобилизовать все силы на то, чтобы создать условия, обеспечивающие выполнение этих задач, преодоление этих трудностей. Здесь выступает на первый план профилактическая работа. А как обстояло дело с профилактической работой в Каспийском флоте в бытность Занько начальником службы эксплуатации, в бытность Устимовича начальником Регистра, в бытность всех этих Багненко, Беляковых и других? Я буду об этом говорить более подробно дальше, сейчас же ограничусь только общей характеристикой. Положение в Каспийском пароходстве под руководством и благодаря участию в этом руководстве Устимовича и Занько было крайне неудовлетворительно. Профилактическая работа не велась, никаких технических мероприятий по существу не проводилось. Служба Регистра своих обязанностей не выполняла. Служба эксплуатации свои обязанности нарушала Достаточно вспомнить их отношение к такому вопросу, как принятие мер по спасению потерпевшего тяжелую аварию парохода, чтобы сказать, что в Каспийском пароходстве было полное разложение. Занько сам говорит, что порядка в Каспийском пароходстве не было. Но если начальник эксплуатации, хотя и ссылающийся на то, что он проработал лишь четыре месяца и не мог за этот срок преодолеть всех старых традиций, которые он тут застал, если он так характеризует положение вещей, то можно легко представить себе, как действительно здесь обстояло дело!.. На вопрос о том, в чем заключается этот беспорядок в Каспийском пароходстве, которого якобы не преодолел или не сумел преодолеть, или не захотел преодолеть Занько, он ответил прежде всего указанием на обезличку, причем указал, что в Каспийском пароходстве не было даже человека, который бы наблюдал за качеством перевозимой нефти.

«Я, — сказал обвиняемый Занько, — как начальник службы эксплуатации виновен в недостаточном принятии мер по обеспечению этого наблюдения».

А между тем именно здесь лежали основные задачи службы эксплуатации, потому что если служба эксплуатации не заботится о том, чтобы качество или разряд перевозимой нефти соответствовали разряду или технической подготовленности корабля, то эта служба эксплуатации не выполняет основной своей задачи, основной своей роли, ради которой эта служба эксплуатации по существу и создана.

Характеризуя общее положение в Каспийском пароходстве, обвиняемый Занько не постеснялся признать, что капитаны не были инструктированы, как обращаться с нефтью, плохо знали правила нефтеперевозок, а он, Занько, и его подчиненные не принимали мер к тому, чтобы эти правила они знали, чтобы это дело было поставлено так, как это соответствует интересам флота и государства.

Вы знаете, что причины той катастрофы, какая случилась с пароходом «Советский Азербайджан», лежат в грубом, преступном нарушении правил перевозки нефтегрузов.

На судебном следствии мы установили, что в этом отношении существовало самое преступное поведение руководящего состава Каспийского флота, Каспийского пароходства. Достаточно сказать, что начальник службы эксплуатации Занько вообще не имел никакого понятия ни об аппарате Абель-Пенского, ни о температуре вспышки перевозимой на наливных судах нефти, ни о соответствии судов качеству и особенностям этой нефти, т. е., иначе говоря, не знал самого основного, что должен был знать и без чего нельзя работать, т. е. не знал, не имел понятия о том, может ли данный конкретный груз быть погружен на данный пароход и какие технические условия надо соблюсти для того, чтобы этот груз не взорвался и чтобы не погибли и люди и сам пароход. Именно эта задача не была поставлена по существу перед службой эксплуатации. Достаточно констатировать эти факты для того, чтобы прийти к заключению о серьезной ответственности начальника эксплуатации и ему подчиненных лиц за такого рода халатно-преступное отношение к своим обязанностям.

Когда мы спрашивали Занько, признает ли он себя виновным в том, что он не знал системы определения температуры вспышки, и несет ли ответственность за это, то он — надо отдать ему справедливость — прямо и честно сказал: да, виновен в этом и должен нести ответственность за это, как и за то, что под нефтедагскую нефть подавались суда второго и даже третьего разряда.

Но чудовищно было слышать из уст начальника службы эксплуатации объяснение, которое он дал суду по этому вопросу. Мы, сказал Занько, знали, что анализ в Красноводске сделан по Бренкену, а не по Абель-Пенскому, но мы не знали других методов определения вспышки. Для того чтобы обеспечить надлежащую постановку производства анализа, надо было, говорит он, сломать существующую в Каспийском пароходстве систему. А почему вы не сломали ее? Неужели вам недостаточно было 3–4 месяцев вашей работы для того, чтобы сломать эту систему? Чтобы сломать эту систему, надо было, во-первых, знать, что нужно ее сломать, во-вторых, нужно было желать ее сломать и, в-третьих, нужно было уметь ее сломать. Вы не знали, вы не желали и вы не умели ломать бюрократически извращения, и за это вы должны отвечать.

Что собственно представляет собой обвиняемый Занько, видно из того, что он даже после катастрофы с пароходом «Советский Азербайджан» давал распоряжения грузить нефтедагскую нефть на суда несоответствующих категорий. Это он сам здесь подтвердил и в качестве оправдательного довода сослался на то, что это неизбежно, что и сейчас это продолжается. Сейчас, гражданин Занько, это уже не продолжается. Это первый реальный результат нашего судебного процесса, а если это будет продолжаться, то и остальные чиновники, которые посмеют нарушать правила перевозок, будут также привлечены к суду и будут так же строго наказаны, как, я надеюсь, будет наказан сам подсудимый Занько. Я тут же должен сказать, что при определении наказания обвиняемому Занько нельзя забывать, что Занько не впервые вообще несет наказание. С должности начальника Черноморского пароходства он был снят с понижением; он подвергался четырем партийным взысканиям. Я думаю, что соответственно вине, которая была установлена в этом процессе и признана самим Занько, он должен будет нести и уголовное наказание.

«Инструктирование экипажа судов нами не производилось, каких-нибудь предохранительных специальных мер нами также принято не было», — говорит Занько.

Зная абсолютную опасность нефтедагской нефти, Занько не может не признаться в том, что он не имел достаточного представления о размерах этой опасности. Это одно уже является признанием его тяжелого преступления перед государством, потому что мы не можем стать на такую точку зрения, что раз я не знал, то значит и не отвечаю. Мы требуем ответственности и за незнание, мы требуем, чтобы лица, возглавляющие те или иные управления или даже отдельные части управления, знали то, что они должны знать, а если они этого не знают, то они должны отвечать за это незнание, если это незнание явилось причиной развала всей порученной им работы или явилось причиной какой-либо катастрофы.

Поэтому подсудимый Занько пусть не надеется на то, что ссылка на невежество может освободить его от ответственности «Я не знал, мне было неизвестно, я знал только Бренкена, об Абель-Пенском не имел понятия», — вот как оправдывается Занько. Именно потому, что вы, гражданин Занько, не имели понятия о том, что обязаны были знать в силу своего служебного положения, вы и должны отвечать и отвечать вдвойне: если вас назначили начальником службы эксплуатации, доверив вам руководство делом использования и эксплуатации флота, отдав в ваши руки судьбу всего флота и живых людей, то мы вправе требовать, чтобы вы знали свое дело и добросовестно и честно выполняли свои ответственные обязанности.

Характерно, и я едва ли ошибусь, говоря, что именно это и характеризует Занько, что он тут, на суде, это незнание, это невежество как будто бы даже пытался выдать за некую свою добродетель. Во всяком случае это свое невежество он пытался превратить в средство защиты и спасения от обвинительного приговора суда. Такая защита порочна в корне, и я надеюсь, что суд решительно отвергнет подобные мотивы защиты.

Вина Занько усугубляется тем, что он не принимал никаких мер для того, чтобы обеспечить флоту безопасность перевозки нефтегрузов.

В подкрепление этого пункта обвинения я хотел бы напомнить показания свидетеля Байкина, говорившего здесь о том, что он предупреждал начальника службы эксплуатации Занько о крайней опасности перевозки нефтедагской нефти, настаивая на дополучении подробных данных анализа этой нефти, которые требовались инженером-химиком Леоненок. Тем не менее и несмотря на то, что Занько предупреждали об особой опасности нефтедагской нефти и Байкин и Леоненок, он никаких мер как начальник службы эксплуатации для предотвращения катастрофы с перевозкой подобного груза не принял, и катастрофа произошла. Может ли теперь Занько говорить, что на нем не лежит крупнейшая доля ответственности за взрыв на пароходе «Советский Азербайджан» и за гибель парохода? Может ли Занько отрицать и смеет ли он отрицать, что он должен нести эту ответственность и перед советским судом и перед Советской страной? Я утверждаю, что он эту ответственность должен нести и что эта ответственность является очень серьезной.

Мы здесь видели свидетеля Петрухова — начальника наливного участка в Красноводском порту. Оказывается, Петрухов тоже о вспышках нефтедагской нефти, о ее своеобразии и опасности ничего не знал. Мы спрашивали капитанов судов, и они, оказывается, об этом тоже не знали. Больше того, капитаны судов даже, оказывается, не знают категорий своих судов, т. е., иначе говоря, они не знают того, какие вообще грузы они могут перевозить и какие грузы они не имеют права перевозить. Они обнаружили громадное невежество и в отношении других мероприятий, связанных с перевозкой опасных грузов, и в частности — пожарных мероприятий. Все это вместе взятое ставит с полной силой вопрос о вине Занько как начальника службы эксплуатации, ставит вопрос о том, что служба эксплуатации была доверена, к сожалению, человеку, не оправдавшему этого доверия, отнесшемуся к своим обязанностям преступно-легкомысленно, формально-бюрократически, не умевшему работать и не сумевшему поставить работу на надлежащую высоту.

Свидетель Леоненок говорил, что у него нет всех материалов исчерпывающего и полного анализа нефтедагской нефти, что, однако, эта нефтедагская нефть, по тем данным, какие у него имелись, принадлежит к легкой нефти, т. е. что она очень огнеопасна, что ближе всего она подходит к тем нефтяным группам, которые содержат бензин, широкие бензиновые фракции или лигроин, что она может быть перевозима только на тех нефтесудах, на каких перевозились такие огнеопасные нефтепродукты, как нефтесмесь. Таким образом, со своей стороны свидетель Леоненок принял меры, которые должны были быть учтены Занько для предотвращения опасности и катастрофы. Занько и в этом направлении ничего не сделал Занько в этом отношении проявил преступную небрежность, преступное нарушение своих служебных обязанностей. Поэтому я полагаю, что то обвинение, которое ему предъявлено по настоящему делу, является достаточно обоснованным и что я вправе требовать для Занько заслуженного им наказания.

Обвиняемый Занько должен нести ответственность по всей строгости уголовного закона и, в частности, по ст. 79³ УК Азербайджанской ССР.

Не лучше обстояло дело и с Регистром. Я уже не говорю о том, что, в сущности говоря, Регистр здесь существовал только формально. Устимович не выполнил как начальник Регистра своих основных обязанностей, которые заключаются в осуществлении технического надзора за состоянием судов, их корпусов, котлов, оборудования и т. д., потому что ту работу, которую он проделал здесь вкупе с Занько, никак нельзя назвать действительным осуществлением тех задач, которые на них были возложены постановлением СТО Союза ССР о Регистре Союза ССР.

Вспомните хотя бы такой факт, как вот этот знаменитый перевод, скоропалительный, кабинетный перевод целого ряда судов III категории во II категорию с оговоркой: «проверить на II категорию». Совершенно очевидно, что это были обычные бюрократические оговорки, имеющие целью самостраховку. Совершенно ясно, что никакой проверки производить не предполагалось, да она и не производилась, что самым фактом составления этого исторического мартовского протокола суда III категории уже были переведены во II категорию. Устимович пытался оспорить даже участие Занько в разбивке флота на категории. Он пытался принять это целиком на себя. Я против этого не возражаю. Устимович приписывает всю «заслугу» этой «работы» себе, — пусть будет так, но пусть он целиком тогда берет на себя и всю ответственность за эту безобразную бюрократическую работу. Она была именно безобразно-бюрократической потому, что прошло лишь 2 месяца, и те же суда, которые были отнесены ко II категории, тем же Регистром, теми же самыми Устимовичем и Занько были вновь переведены в III категорию, т. е. тем самым полностью было подтверждено, что первоначальный перевод во II категорию не имел достаточных оснований. Но этот факт свидетельствует о безобразно-легкомысленном отношении б. начальника Регистра Устимовича и б. начальника эксплуатации Каспийского пароходства Занько к одной из основных задач их работы. Преступность действий Устимовича и Занько усугубляется еще тем, что этот обратный перевод судов II категории в III категорию был осуществлен лишь после того, как взорвался и погиб пароход «Советский Азербайджан».

Я обвиняю Устимовича в отсутствии наблюдения за техническим состоянием судов и безопасностью плавания. То, что здесь мы на суде узнали по этому вопросу, целиком подтверждает правильность предъявленного в этом отношении Устимовичу обвинения. Мы знаем также, что Устимович не организовал и правильного наблюдения за тем, чтобы суда имели права на плавание. Ведь то, что здесь на суде так отчетливо раскрылось с «Советским Азербайджаном», который вышел в море, не имея права плавания, и плавал почти месяц или даже больше без права плавания, свидетельствует о том хаосе, о том беспорядке, о том безобразии, которые существовали в этом деле в Управлении Регистра. Когда явились к обвиняемому Белякову для того, чтобы получить разрешение на выход в море, он даже не постарался проверить, а есть ли у «Советского Азербайджана» право плавания. Оказалось, что это право истекло чуть ли не 1 февраля… А Регистр этого не знал, Регистр этого не проверил, и танкеры плавали, как бог на душу положит.

Эти факты прошли перед нашими глазами. Они свидетельствуют о том, что — в этом отношении работа не стояла на должной высоте. За это дело отвечает Устимович, фигура которого для нас совершенно ясна. Ведь это тот самый Устимович, который в начале процесса на мой первый вопрос, есть ли у него братья, не моргнув глазом, ответил: «Братьев нет», — и вслед за тем на мой вопрос, а есть ли у него брат Василий, ответил: «Да, есть брат, но это, знаете ли, не брат, это так, — это от первого брака моего отца».. Оказывается, что для Устимовича сын его отца не является его братом. Ложь Устимовича тут же была вскрыта. Оказалось, что у Устимовича есть еще два брата, и что все эти братья — бывшие царские офицеры, как и сам Устимович, а один из братьев — не только бывший офицер царской армии, но еще и бывший пристав, а Устимович об этом «забыл». Он очень упорно доказывал, что он ничего не скрывал, ссылаясь на то, что если он, этот брат своих братьев, — и не говорил об этом своей парторганизации (а ведь Устимович пролез в партию), то только потому, что об этом не спрашивали. Устимович был нами полностью изобличен. Это тот самый Устимович, который забыл совершенно о том, что жил-был на свете такой лейтенант Кедров, — забыл, что была в г. Або гостиница «Штандарт», и, что всего интереснее, забыл, что у этого лейтенанта Кедрова в гостинице «Штандарт» пропала некая шкатулка, в которой находилась некая сумма денег, и что подозрение в связи с пропажей этой шкатулки, по существу в краже денег, пало на б. лейтенанта Устимовича Оказалось, что б. лейтенант Устимович обвинялся в краже шкатулки с деньгами у своего товарища по службе, тоже офицера царского флота, но Устимович об этом ничего не помнит. Больше того, оказалось, как мы и выяснили это со слов самого Устимовича, что это был не единственный случай.

Оказалось, что был и второй случай, когда доктор Беспальчиков обвинял Устимовича в краже денег, причем оказалось, что кража денег, по признанию самого Устимовича, действительно имела место. Однако Устимович предъявленное ему его товарищами по службе обвинение объяснил «несчастным стечением обстоятельств». Мы заинтересовались, в чем именно заключалось это «несчастное стечение обстоятельств». Оказалось, что в номере гостиницы, где жил Устимович, был найден тот самый носовой платок, в котором были завернуты деньги, украденные у их владельца. Действительно, гражданин Устимович, это «несчастное стечение обстоятельств» для вас могло окончиться более счастливо, если бы этого чужого платка не обнаружили в вашем номере. Но увы, он был обнаружен, и вас, обвиняемый Устимович, привлекли к товарищескому суду, и матросский суд 15 декабря 1917 г. постановил направить вас в бессрочные каторжные работы, как это было сказано в постановлении матросского округа.

Вот что представляет собой этот б. начальник Регистра, пробравшийся в партию, обманывавший партию и продолжавший пакостить трудящимся нашей страны. На Устимовиче, как и на Занько, лежит ответственность за то, что в Каспийском море плавали нефтеналивные суда с полным игнорированием правил пожарной безопасности. Это они несут ответственность за то, что на Каспийском море имеются такие нефтеналивные суда, в каютах которых матросы задыхаются от нефтегазов, угрожающих взрывом каждую минуту. Этого они не хотят признать. Но нам их признаний и не нужно. И Регистром, и службой эксплуатации, и богоспасаемой пожарной охраной, представляемой Гибшманом и его патроном Штейнгольцем, наши моряки на Каспийском море поставлены в недопустимые условия плавания и работы, в положение совершенно недопустимого и ненужного риска. Они — эти Устимовичи, Занько, Штейнгольцы и Гибшманы — несут ответственность в первую очередь за безобразную, преступную организацию и службу эксплуатации, и Регистра, и пожарной охраны на Каспийском море. Вот почему в отношении этих лиц я поддерживаю обвинение полностью.

Мы спросили Устимовича, отвечает ли он за огнеопасность судов, за проникновение газов? Он ответил уклончиво. Он ответил: «Если дефекты обнаружены». Мы спросили: «А обязаны ли вы эти дефекты обнаружить?» Он ответил: «Обязан, если я эти суда осматриваю». Спросили: «А обязаны ли вы осматривать эти суда?» Ответил: «Обязан, если я на этих судах бываю». Спросили: «А обязаны ли вы бывать на этих судах?» Ответил: «А бывать на судах я не могу за недостатком времени..».

Вот такими ответами Устимович думал выйти сухим из воды, как думал выйти сухим из истории со «Штандартом», шкатулкой и кражей денег у своих товарищей. Мы ставили экспертам вопрос относительно того, в каком состоянии был пароход «Советский Азербайджан» до момента взрыва и выполнил ли Регистр по отношению к этому пароходу свои обязанности.

Экспертиза ответила, что с конструктивной стороны судно имело следующие недостатки:

1. Наличие негерметической горловины в поперечном коридоре спардека, что приводило к насыщению спардечных помещений нефтепродуктами.

2 Отсутствие вентиляции в межпалубном пространстве в районе второго и третьего трюмов, что особенно важно для района пятого трюма, находящегося целиком под спардеком; недостаточность вентиляции в носовых и кормовых подпалубных помещениях.

3. Поперечная переборка носового коффердама (32-й шпангоут) не доведена до главной палубы.

В отношении технического состояния судна экспертиза отметила:

1) газопроницаемость главной палубы (деревянной), что отмечено в дефектной ведомости на 1934–1935 годы;

2) наличие водотечности в машинной переборке кормового коффердама в районе бортового стрингера;

3) в актах осмотра Регистром судна по части корпуса, после капитального ремонта (1931 года), нигде не отмечен факт прессовки второй палубы, что обязательно согласно требованиям правил Регистра для наливных судов.

Исходя из вышеизложенного, экспертиза признала, что это судно могло быть использовано под перевозку грузов II разряда лишь после устранения указанных недостатков и дефектов.

В отношении размещения электрооборудования экспертиза установила, что электрооборудование судна имело следующий основной недостаток: установка умформера, радиостанции и главного распределительного щита, а также грузового насоса была произведена в одном и том же помещении, не разделенном поперечной переборкой, что противоречит правилам Регистра. Помимо этого в указанном помещении не было установлено искусственной вентиляции, каковая также должна была быть установлена согласно правилам Регистра.

Указанные выше недостатки, по утверждению экспертизы, также не разрешали до их устранения использовать судно под перевозку грузов II разряда.

В силу изложенного экспертиза пришла к общему заключению, что основным техническим недостатком данного судна следует считать слабую вентиляцию межпалубного пространства и наличие водопроницаемого люка в поперечном коридоре под спардеком.

Таково заключение авторитетной экспертизы.

Это заключение говорит с достаточной убедительностью о том, что служба Регистра своих обязанностей не выполнила, что эта служба была поставлена формально, что инспектора, под руководством Устимовича и ближайшего его помощника Белякова, своих обязанностей не выполняли. Они должны были наблюдать за техническим состоянием нефтеналивных судов, но не наблюдали. Лучшим доказательством их преступного, бюрократического, канцелярско-формального отношения к важнейшим обязанностям служит такой факт, как акт Багненко, не заметившего на пароходе «Советский Азербайджан» никаких дефектов, несмотря на то, что их было немало. Что же вы скажете о таких инспекторах Регистра, которые посещают суда, которые осматривают их и не видят никаких дефектов, а спустя каких-нибудь 20 дней после этого это самое судно гибнет вследствие вопиющих дефектов и технических неполадок, которые на нем имелись и которые были установлены экспертизой именно на этом самом корабле? И смеет ли после этого Багненко выходить сюда, делать наивное лицо и отводить предъявленное ему обвинение? Нельзя не констатировать без возмущения, что в Регистре Каспийского флота засела кучка бюрократов и лодырей во главе с Устимовичем, б. царским лейтенантом, общественным мнением заклейменным за воровство, систематически злоупотреблявшим своим положением, бездействовавшим, в результате чего явилась гибель парохода «Советский Азербайджан» и гибель находившихся на этом корабле людей.

Экспертизе был поставлен прямой и четкий вопрос о состоянии «Советского Азербайджана». И вот авторитетная экспертиза в лице тт. Короткина, Друккера и Фрика 10 июня 1935 г. дала на этот вопрос исчерпывающий и четкий ответ.

«На пароходе «Советский Азербайджан», — так говорит экспертиза, — имелись в наличии условия для проникновения и накопления паров нефти из трюмов в межпалубное пространство и из межпалубного пространства — в помещения под спардеком». Экспертиза пришла к заключению, что перевозка нефтедагской нефти на пароходе «Советский Азербайджан» являлась абсолютно недопустимой и что этот пароход абсолютно не имел права перевозить эти грузы. А между тем он их перевозил на глазах портового начальства, на глазах службы эксплуатации, на глазах Регистра Каспийского флота. «Советский Азербайджан» грузится очень опасным грузом при крупных недостатках конструктивного и эксплуатационно-технического характера, а команда даже не инструктируется об опасности этого груза. Команда не дисциплинируется соответствующим образом: по показаниям свидетелей и по другим данным, которые мы имели в своем распоряжении, на пароходе «Советский Азербайджан» всюду курили — и в каютах, и в салоне, и на палубе. На пароходе всюду были мазутные пятна, однако капитана это вовсе не интересовало, хотя это представляло прямую угрозу безопасности танкера. Кто отвечает за эту преступную небрежность капитана, доведшего судно до гибели? Кроме самого капитана, за это отвечает служба эксплуатации, за это отвечает командир Красноводского порта Жуков, который здесь действительно поразил нас своей вопиющей безграмотностью и вопиюще чиновничьим, бюрократическим отношением к своим обязанностям.

Я говорил о службе Регистра, я говорил об ответственности Устимовича. Я не могу не сказать несколько слов об ответственности его ближайших помощников — обвиняемых Белякова и Багненко. Я считаю, что эпизод с актом 20 февраля надлежит вычеркнуть из обвинительного заключения. Но это я не склонен рассматривать как основание для смягчения ответственности Белякова. Дело вовсе не в том, что, сверившись с планом, Беляков перенес срок с 1 апреля на 1 июня, исправив ошибку Векиловой. Дело в той системе работы, одним из организаторов которой был Беляков в качестве старшего инспектора Регистра и заместителя Устимовича.

В сущности говоря, все то, что мы здесь обнаружили с точки зрения беспаспортизации, если можно так выразиться, «Советского Азербайджана», целиком относится к вине не только Устимовича, но и Белякова и Багненко. Беляков выдавал разрешение на выход в море, не проверив права плавания этого парохода. Он вообще не задумывался, в каком состоянии этот пароход, которому он дает право плавания. В этом отношении он несет ответственность за то, что «Советский Азербайджан» ушел в плавание с такими недостатками, которые и послужили причиной его гибели.

Я считаю доказанным, что если бы служба Регистра, за которую отвечают Устимович, Беляков и Багненко, была на высоте тех требований, которые закон предъявляет к этим должностным лицам, едва ли мог иметь место такой случай, какой мы имели с «Советским Азербайджаном», когда он в непригодном техническом состоянии оказался загруженным очень опасной, легко взрывающейся нефтью. На этом танкере не было проведено предварительного соответствующего инструктирования команды; здесь не было развернуто соответствующих мероприятий противопожарного и вообще профилактического характера, и, таким образом, этот танкер был поставлен в такое положение, когда недисциплинированность отдельных людей из его команды подвергала этот корабль крупнейшей, катастрофической опасности. Как мы знаем, эта катастрофа и произошла, приведя танкер к взрыву и гибели с людьми и грузом.

Вот почему я полностью поддерживаю обвинение против Устимовича, против Белякова и против Багненко.

Для того чтобы покончить с этой частью своей обвинительной речи, я должен остановиться на роли начальника Красноводского порта Жукова и его заместителя — капитана этого порта Величко. И Жуков и Величко обвиняются в нарушении правил технической безопасности и правил плавания, выразившемся в том, что грузы I разряда они допускали перевозить на судах несоответствующей категории и что, в частности, допустили погрузку нефтедагской нефти на пароход «Советский Азербайджан», который не имел права перевозить груз этой категории. Преступные действия администрации Красноводского порта также явились одной из причин гибели этого танкера.

Мы видели, что собой представляет Жуков, и видели, как строились его отношения к работе. У Жукова не было инструктажа и проверки работы подчиненных ёму людей. В сущности говоря, едва ли можно было назвать Жукова командиром порта, потому что, я это смею утверждать, Жуков портом не командовал. Основной его обязанностью было контролировать работу подчиненных ему агентов, у которых в свою очередь основной обязанностью была работа по контролю за погрузкой нефтедагской нефти. Ясное дело, что если государство строит систему различных учреждений, обслуживающих нефтеналивные суда, то это делается для того, чтобы обеспечить максимальный успех этой работы. В этом отношении Жуков не выполнил своего долга. Он уже сам признал себя виновным в предъявленном ему обвинении. Да и как ему не признать себя виновным, когда, оказывается, он даже не знал, что такое «вспышка»! Он не инструктировал соответственно подчиненный ему личный состав, он не знал разрядов судов, он не знал категорий грузов. Над этим вообще он «не думал», как он здесь выразился. Иначе говоря, он бездействовал, как выражаюсь я. Несмотря на телеграмму службы эксплуатации, он не предупреждал капитанов об особой опасности нефтедагской нефти. Он не только не инструктировал их в этом направлении, но даже просто не предупреждал об этом, т. е. опять-таки преступно-халатно относился к своим обязанностям, создав все условия для того, чтобы при том самотеке, который царил в Каспийском пароходстве и до сих пор еще кое-где продолжает царить, нефтяные суда были буквально отданы «на волю волн», на волю случая.

Жуков виновен в преступном бездействии, в том, что нефтеналивные суда оставил без всякого контроля, в том, что в Красноводском порту в деле погрузки нефти господствовали хаос и полный беспорядок.

В этом отношении вина Жукова, как и капитана порта Величко, доказана полностью.

В самом деле, как относились эти люди к своим обязанностям, — обязанностям, достаточно серьезным и ответственным, чтобы следовало серьезно наказать тех, кто их нарушает?

Известно, что вся нефтедагская нефть поступала на пароходы из одного места — из Красноводского порта, причем другой нефти, кроме нефтедагской, в Красноводске не было.

Это обязывало начальника порта, как представителя Каспийского пароходства, иметь исчерпывающее точное представление о качестве этой нефти, тем более, что служба эксплуатации дважды запрашивала об этом обвиняемого Жукова — начальника Красноводского порта.

Внимание Жукова к этой нефти было тем более необходимым, что температура вспышки, даже по Бренкену, все время быстро падала, дойдя к началу мая до 20°Ц, о чем, кстати сказать Жуков не потрудился вовремя сигнализировать Каспийскому пароходству. Однако обвиняемый Жуков не только не сигнализировал об этом службе эксплуатации, но вообще этим вопросом не интересовался. Жуков прямо заявил: «…Этим вопросом я не интересовался, так как был перегружен другой работой».

К слову сказать, нефть в общем объеме перевозок порта занимала, по словам того же Жукова, не менее 40 %.

Жуков получил от Каспийского пароходства 7 апреля 1935 г. телеграмму следующего содержания: «Предупреждайте суда при погрузке принятии мер предосторожности применительно к грузам II категории».

Эта телеграмма по существу, конечно, не соответствовала истинным размерам опасности, так как эта нефть относилась, как это указывалось выше, к грузам не II разряда, а I разряда, но все же эта телеграмма должна была мобилизовать внимание Жукова на перевозку этой нефти.

Жуков же, получив телеграмму, ничего не предпринял для ее исполнения и положил ее под сукно. Он здесь признал это, сказав: «Я считаю своим упущением то, что я не издал надлежащего приказа по порту, чтобы капитанов предупреждали обо всех предосторожностях, также я должен был сам заняться этим вопросом и обеспечить это мероприятие. Я не запрашивал о категориях судов, считая, что и эксплуатация не знает этих категорий».

Обратимся теперь к обвиняемому Величко, который был капитаном Красноводского порта. На его обязанности лежало осуществление портового надзора, в частности проверка соответствия категорий судов разрядам груза.

От обвиняемого Величко непосредственно зависело не выпускать из порта судно, которое по своему техническому оборудованию не подходило под перевозку нефтедагской нефти; в частности, от него зависело запрещение перевозить эту нефть «Советскому Азербайджану». Но роль этого капитана в Красноводском порту и преступно-халатное его отношение к своему делу достаточно ясно охарактеризованы Им самим в его показаниях. Обвиняемый Величко показал, что он знал, что «там вообще наливают нефть». Он говорил: «Имеются у меня Правила перевозки огнеопасных грузов, там есть сведения о нефти, а какие требования предъявляются в отношении судна, — не помню. Я спрашивал диспетчеров о нефтедагской нефти. Узнал, что имеет вспышку даже при 25°. Что значит эта температура, теоретически не знаю, только из практики знаю, что груз очень опасный. Никаких мер не принял, хотя и имел право не допускать выхода из порта судна, не приспособленного для этого груза. Вина моя, понятно, есть, нужно было больше внимания обратить на это дело. Воздерживался проявить свои права, основываясь на Баку, потому что распоряжения шли оттуда».

Вот как работали Жуков и Величко, эти ничего не делающие, ничего не видящие, не понимающие, не знающие и ничего знать не желающие чиновники.

В свою защиту и Жуков и Величко выдвигали такие аргументы, как «не знали», «не думали», «не понимали»… Плохая защита. Плохие аргументы.

Мы требуем от начальников, чтобы они думали, понимали и знали то дело, на которое они поставлены.

И за незнание и недумание мы тоже взыскиваем и будем взыскивать.

Мы выдвигаем нередко на командные должности людей, хотя и не дипломированных и даже не имеющих формально образования, но отличающихся организаторскими и административными способностями.

Но доверив таким товарищам управление той или иной частью государственного аппарата, мы ожидаем от них ответственного и добросовестного отношения к возложенным на них обязанностям, требуем, чтобы они быстро и энергично восполнили свои пробелы в образовании, в овладении техникой своего дела, чтобы они подняли уровень своей общей и технической подготовки на дальнейшую и соответствующую их должностному положению ступень развития.

Вот обвиняемый Настасьев, — мы его подняли от матроса до второго помощника капитана. Сами Жуков и Величко тоже вышли на командирские должности снизу. Это прекрасно. Это полностью соответствует принципам нашего советского строительства.

Но выдвигая товарищей на новые и более высокие должности, мы обязаны помогать им учиться, совершенствоваться, квалифицироваться, чтобы соответствовать этому высокому своему званию, чтобы отвечать этой высокой своей должности. Но и сами работники должны учиться, должны всеми силами бороться за свою квалификацию, не спать, не лежать на боку, ссылаясь на свое незнание и свою неподготовленность.

Мы никому не можем прощать невежества, а тем более, когда это невежество возводится чуть ли не в какую-то новую добродетель.

«Мы мол, люди маленькие, темные, неученые». Это не наша «философия». В Советском государстве нет маленьких людей. Здесь каждый человек — человек, каждый работник имеет свое значение и свою ценность как часть всего государственного аппарата или как участник всего социалистического строительства. У нас нет маленьких людей и не должно быть и не может быть неграмотных, невежественных в своем деле людей, особенно занимающих командирские и капитанские должности.

И Жуков и Величко должны были знать, что такое «вспышка», что такое аппарат Бренкена или Абель-Пенского, потому что без этого нельзя знать качество подлежащей перевозке нефтедагской нефти. Они должны были знать категории судов; должны были знать сами и научить других — своих агентов, своих сотрудников — тому, что от них требуют правила перевозки, являющиеся для них законом. Они ничего этого не знали, службы своей не исполняли, халатно, преступно-халатно относились к своим обязанностям и теперь за это посажены на скамью подсудимых. Их необходимо лишить свободы или, по крайней мере, наказать их исправительно-трудовыми работами, запретив занимать ответственные должности на водном транспорте.

Перехожу к Штейнгольцу и Гибшману, сыгравшим в трагической гибели парохода «Советский Азербайджан» не последнюю роль. О Штейнгольце мы говорили очень много на судебном следствии. Поэтому я на нем останавливаться долго не буду. Эта личность в лучшем для него случае, надо сказать, подозрительная, требующая еще большей лабораторной проверки. Я думаю, что срок наказания, который ему суд определит своим приговором, будет достаточным для дополнительного всестороннего изучения этого человека. Но во всяком случае я уже теперь могу с полным сознанием своей ответственности сказать, что это лицо принадлежит к категории тех социально опасных типов, изоляция которых необходима, и чем скорее, тем лучше.

В двух словах, однако, позвольте охарактеризовать преступление Штейнгольца, занимавшего высокий пост начальника вооруженной охраны Каспийского водного бассейна.

Нужно считать установленным, что Штейнгольц, узнавший о взрыве на пароходе «Советский Азербайджан» ночью 29 мая, в течение двух суток бездействовал, не принимал никаких, решительно никаких мер к организации помощи горящему и гибнущему судну 29 мая обвиняемому Штейнгольцу по телефону на квартиру было сообщено о катастрофе. Штейнгольц спросил у сообщившего это сотрудника: «Что делать?»— и, получив ответ, что нужно ждать дополнительных сведений, на этом успокоился.

Мы здесь установили, что известие это Штейнгольц получил, придя из театра. Очевидно, Штейнгольц был в неплохом настроении. По крайней мере, он спокойно лег спать, спал до 10–11 часов утра следующего дня, потом пошел в управление, о чем-то там говорил с Гибшманом, потом вернулся домой, и все, — а «Советский Азербайджан» в это время продолжал в открытом море гореть, тщетно ожидая помощи, о которой в Штейнгольц и Гибшман меньше всего думали в эти трагические дни!

Что говорят в свое оправдание эти «пожарные Аяксы»? Он» говорят, что были убеждены в полной гибели парохода «Советский Азербайджан», думая, что пароход потонул и что, следовательно, всякие меры по его спасению бесцельны.

Но откуда они взяли, что «Советский Азербайджан» потонул когда в действительности он держался на поверхности, объятый — пламенем, целых четверо суток? Они говорят, что так они поняли телеграмму, извещавшую о катастрофе. Однако мы установили, что телеграмму эту они сами не читали и даже ее не видели. Между тем — и это особенно важно отметить, — в телеграмме ясно говорилось, что пароход «Советский Азербайджан» продолжает гореть.

Это в конце концов вынуждены были признать и Штейнгольц и Гибшман.

«Лично я радиограмм не читал, — показал обвиняемый Штейнгольц, — нам их не давали, а читал ли их Гибшман, мне неизвестно. Я полагался на начальника пожарно-технической части, так как это дело подведомственно ему. У меня оснований не доверять ему не было…»

Впрочем, в тех же показаниях Штейнгольц говорил:

«…В течение 30 и 31 мая Гибшман жаловался на болезненное состояние, хандрил, просил отпустить его в Астрахань к жене, и я, исходя из этого, боялся ему доверить непосредственное руководство тушением пожара…»

Что же касается начальника пожарно-технической части Гибшмана, то его участие в деле спасения парохода «Советский Азербайджан» выразилось в том, что, узнав 29 мая о катастрофе, он, вместо того, чтобы заняться своими прямыми обязанностями, утром 1 июня уехал в Астрахань.

Гибшман, точно так же как и Штейнгольц, до 31 мая не знал и не пытался узнать, в каком состоянии находится горящее судно. Он показывает: «…Я не знал, что судно горит на плаву, мер к выяснению положения судна я не принял».

Приведенных данных достаточно для признания вины Гибшмана.

Нелишне здесь же дать и общую характеристику работ» Гибшмана по организации противопожарных мероприятий в связи с перевозкой нефтедагской нефти. Послушаем, что об это» говорит сам обвиняемый Гибшман:

«…Не зная об особенностях нефтедагской нефти, я специальных указаний Красноводску не давал. Об особенно неблагоприятных в пожарном отношении условиях налива на Уфре мне стало известно только в последних числах апреля, когда я побывал в Красноводске. На Уфру я не ездил, так как не мог достать пропуска, в дивизион за пропуском не обращался, а только спросил командира отряда, и он уверил, что нельзя достать…»

Вот как, с позволения сказать, «работали» эти господа из ВОХР.

Я не думаю, чтобы Гибшман был менее социально опасным, чем Штейнгольц, хотя с внешней стороны Гибшман произвел как будто бы несколько лучшее впечатление. По его объяснениям, в совершенном им преступлении сыграло роковую роль его рыцарское отношение к женщине. В действительности Гибшман — просто чиновник, отравленный ядом бюрократизма до мозга костей, отъявленный лодырь. Гибшман — не просто Гибшман, а начальник пожарной охраны — в минуту катастрофы танкера, погибающего в огне, позорно бежит в Астрахань, из-за женских утех и семейной радости… Уже одно это обстоятельство достаточно ярко характеризует этого человека, забывшего свой долг, изменившего своему долгу…

Но, товарищи судьи, я хочу обратить ваше внимание еще на одну деталь. Гибшман принадлежит к категории людей, прекрасно ориентирующихся в любой обстановке. Он хорошо понял глубоко трагическое положение на суде Штейнгольца, который был вчера в положении карася, поджариваемого на медленном огне. Положение, конечно, не из завидных. Гибшман понял, что следовать методу самозащиты Штейнгольца опасно, что, следуя этому методу, он неизбежно и сам попадет в положение карася. И Гибшман быстро усваивает новую тактику: кое в чем он начинает, каяться, стараясь спрятаться за спину Штейнгольца, стараясь разыграть из себя честного человека, но несчастного мужа своей жены, явившейся причиной его позорного поведения. И хотя Гибшман — не Штейнгольц и в Харбин не ездил и не занимался покупкой и перепродажей харбинских товаров, но по своему моральному облику он от этого Штейнгольца недалеко ушел.

Про Штейнгольца и Гибшмана можно прямо сказать: один — «светило», а другой — его спутник… Оба преступники в этом деле, кругом виноватые перед погибшими людьми и их семьями, перед всей нашей страной… В самом деле, обратимся на миг еще раз к тому, как вели себя 29, 30 и 31 мая Штейнгольц и Гибшман — лица, которым вверена пожарная и общая охрана Каспийского водного бассейна и которых в первую очередь должна была касаться задача организации помощи танкеру «Советский Азербайджан».

Что делал Гибшман? Ничего. Он говорит, что позвонил по телефону Штейнгольцу; Штейнгольц это отрицает. Кто-то из них лжет. Это надо оставить на совести обоих, а совесть Гибшмана и Штейнгольца — дело темное. Оба они смотрят друг другу в глаза бойко, и каждый говорит про другого, что он врет. Может быть, они оба врут. Проверять их приходиться фактами. А факты говорят о том, что они оба позорно бездействовали, ограничиваясь пустопорожними разговорами. Бездействовал Штейнгольц, узнавший об этом пожаре от Дудинского или Гибшмана. Бездействовал и Гибшман. Ответственные лица — начальник охраны Каспийского бассейна и начальник всей пожарной охраны Каспийского флота — не стараются установить во всех подробностях, что произошло с пароходом «Советский Азербайджан», установить действительное его положение. Поставленные на столь ответственные посты, эти люди в эти трагические дни и ночи страшного бедствия, испытываемого танкером, думают каждый о своих личных, мелких, мещанских интересах. Гибшман прямо сказал, что пришел 30 мая к Штейнгольцу поговорить о поездке в Астрахань к жене, что это было главной целью его прихода, а о пароходе «Советский Азербайджан» он затронул вопрос только попутно, между прочим. Гибшман так вчера и сказал: «По совести говоря, я думал больше всего об устройстве своего отпуска..» Ну, а как он устраивал отпуск, вы вчера видели. Непосредственное его начальство в отпуске ему отказывает. Тогда он прибегает к разным другим путям, обращается в МорУГБ НКВД Почему-то обращается к Занько. Срывается здесь, срывается там. Штейнгольц берет этого бычка на веревочку и тащит на совещание. Воспользовавшись случаем при разноске чая, когда уборщица закрыла его своей спиной, Гибшман проскользнул в полуоткрытую дверь и был таков. Вот как вел себя начальник пожарной охраны Каспийского бассейна в трагические дни гибели танкера.

Я прошу вас, товарищи судьи, приговорить его к такому наказанию, которое заставило бы его продолжительно поработать на каком-нибудь строительстве, которое дало бы ему возможность научиться лучшему отношению к своему долгу. Гибшман — человек неглупый, толковый, но его надо воспитать; для такого человека, как и для Штейнгольца, Устимовича, Багненко и Белякова, лучшее средство воспитания — это реальное лишение свободы, связанное с трудом в крепких, дисциплинированных условиях наших исправительно-трудовых лагерей.

Позвольте теперь перейти от береговых служб Каспийского пароходства к тому, что происходило в эти дни на море. Восстановим в своей памяти картину событий на пароходе «Советский Азербайджан» и на пароходе «Совет».

Как только произошел на «Советском Азербайджане» взрыв, капитан «Совета» Кривоносов выбежал на мостик, приказал рубить буксир, стал нервно дергать ручки телефона и настойчиво, неистово кричать: «Полный ход!» И вот несколько человек, вооружившись топорами, бросаются рубить буксир, чтобы скорее уйти от горящего факела, уйти без оглядки; 40 минут длится это постыдное бегство. Но тут в головах и сознании кое-кого из команды начинает возникать мысль о необходимости положить предел этому стыду и позору.

Трудно сказать, кто первый бросил мысль о необходимости, потребовать от капитана возврата: не то Бузулуков, не то Михель, но интересно, что Будилин, председатель судкома, оказался в хвосте, тогда как именно он должен был возглавить это движение лучшей части команды. Помполит Мигущенко, как говорит Михель, «либеральничал с капитаном», а капитан трусливо старался как можно дальше уйти от горящего «Советского Азербайджана», полагая, что на более близком расстоянии, чем 8 миль, ему оставаться опасно. Факт остается фактом. Бегство «Совета», оставление «Советского Азербайджана» без помощи — и гибель людей и гибель судна. Кто виноват в этом постыдном, позорном преступлении? В какой мере правильно или преступно действовали капитан Кривоносов, его помощник Мигущенко и старший механик «Совета» Чеботарев? Кривоносов говорит, что у него был груз, который мог взорваться под влиянием пожара на «Советском Азербайджане». Он говорит, что у него была команда, за которую он также нёс ответственность. Он говорит, что он ушел не потому, что струсил и предал своих товарищей, а потому, что он считал это целесообразным с точки зрения интересов корабля и вверенных ему живых людей. Задача судебного следствия заключалась в том, чтобы установить, соответствуют ли эти объяснения действительности, так ли происходило в действительности, как говорят Кривоносов и его сподвижники, действительно ли они виноваты в приписываемом им преступлении. Надо сказать, что на все эти вопросы судебное следствие дало исчерпывающий ответ, не оставляющий никакого сомнения в предательском поведении Кривоносова и К°, дающий полное основание сказать о них: «Да, виновны и не заслуживают никакого снисхождения…»

Но предварительно я считаю нужным остановиться на «теории» Кривоносова о собственной опасности, «теории», которая пытается предательское поведение по отношению к гибнущему судну оправдать опасностью, якобы грозившей судну, обязанному принять меры спасения.

Это насквозь гнилая, лицемерная, трусливая, предательская» «теория». Мы решительно отвергаем ее, как абсолютно чуждую принципам советского строя, советского понимания долга.

В известных условиях, в известной обстановке риск неизбежен а обязателен. Когда речь идет о гибели наших братьев, никто не смеет уклоняться от исполнения своего долга, от обязанности прийти находящемуся в опасности на помощь, хотя бы и подвергая опасности и самого себя.

Дело спасения погибающих — это не коммерческое дело, где уместно примерить, взвесить и оценить условия с точки зрения выгоды окончательных результатов.

Когда речь идет о спасении гибнущих, обязанность каждого — спасать. И всякий, кто нарушит эту свою обязанность, кто долгу спасения гибнущих предпочтет спасение самого себя, тот заслуженно должен быть заклеймен и будет заклеймен как трус и предатель. Его не спасут ни в глазах нашего общества, ни перед лицом нашего советского закона никакие отговорки, никакие ссылки на опасность, якобы угрожавшую ему самому или «вверенному» его попечению судну.

Капитана, который стал бы на почву такой «теории», мы будем рассматривать как шкурника, как врага нашего общества, врага, народа.

Но Кривоносов не смеет прикрываться даже такой, абсолютно преступной, «теорией», так как в действительности никакая опасность ему не угрожала, так как та опасность, которая заставила его позорно бежать от «Советского Азербайджана», была мнимая, воображаемая иллюзорная опасность.

Ведь если бы Кривоносов отошел от горевшего танкера на 20–50, наконец, на 100 метров, он был бы вне всякой опасности. Он мог бы спустить шлюпки, выбросить за борт спасательные снаряды и развернуть спасательные работы. Вместо этого он бежит за 8 миль. Вместо этого он возвращается через 2 ч. 45 м, когда на воде борются, изнемогая в последних смертельных схватках с морской стихией, два последних уцелевших матроса с «Советского Азербайджана» — Сериков и Митин.

Митин явился в суд и дал свои свидетельские показания.

Свидетель Митин, один из двух спасшихся с этого несчастного судна, восстановил нам во всех подробностях картину катастрофы. Он рассказал нам, что сначала их спаслось семеро. С трудом спустив шлюпку, двое — он и боцман Сериков — приняли в эту шлюпку бегавших по борту горящего парохода своих товарищей и потом их последовательно потеряли. Сначала волны опрокинули шлюпку и унесли двоих из них; осталось 5, продолжавших отчаянную борьбу за жизнь, с ужасом смотревших на уходящий от них пароход «Совет». Потом новые волны снова опрокинули лодку, и эти несчастные отважные люди потеряли еще двух своих товарищей. Они с громадными усилиями эту лодку перевернули, окоченевшими руками и зубами впились в эту лодку и, борясь за каждую секунду своей жизни, с ужасом продолжали видеть, как огни «Совета» уходили все дальше и дальше. Тут волны перевернули их в третий раз. Они снова выпрямили лодку, но в лодке осталось уже двое. Боцман Сериков в отчаянии кричал: — «Что же это? «Совет» уходит! Мы погибли!!!»

Судебное следствие установило здесь вопиющую, возмущающую, раздирающую душу подробность катастрофы. Следствие установило, что в то время, когда на «Совете» рубили буксир, когда там 30 человек здоровых, сильных и опытных моряков старались как можно дальше уйти от «Советского Азербайджана», помполит Мигущенко заметил бегавшего по борту горевшего парохода человека. Он сказал об этом Кривоносову. Но это ни Мигущенко ни Кривоносова ни остановило. Они продолжали бежать. Они это отрицают, но их уличает Бузулуков. Под влиянием этой неоспоримой улики Кривоносов вынужден был признать, что Мигущенко ему действительно говорил, что видел на борту «Советского Азербайджана» пробиравшегося сквозь огонь человека. Этот факт надо считать установленным.

Надо считать установленным не только то, что «Совет» постыдно бросил «Советский Азербайджан», но и то, что на «Советском Азербайджане» люди гибли в огне на глазах Мигущенко и Кривоносова.

О том, в каком состоянии было командование, которое всячески старалось спасти только свою жизнь, твердя о вторичном взрыве, и панически, возможно быстрее, с предельной быстротой удрать от места гибели «Советского Азербайджана», показывает целый ряд свидетелей, непосредственных очевидцев этой ужасной ночной катастрофы.

Берковский показал: «Сразу же после отдачи буксира мы — я, Михель, Елкин и Бузулуков — стали кричать капитану, что люди гибнут, давайте спустим шлюпки и начнем спасать». Это не отрицал и Кривоносов. Но Кривоносов остановил этот порыв молодых моряков. Он сказал: «Не торопитесь, не вмешивайтесь не в свое дело удалитесь с мостика. Мы сами знаем, что нам делать». Берковский показывает, что он обрушился нецензурными словами на капитана за то, что он не разрешает спускать шлюпку для спасения людей. Но Кривоносов сказал: «Меньше выражайтесь, не вмешивайтесь, не расстраивайтесь, дело не ваше» Это значило: не ваше дело спасать гибнущих людей. Так говорил Кривоносов, не желая спасать людей, потому что он трус и предатель. Он сам признал, что был в «нервном состоянии». Телеграф показывал полный ход, а он кричал: «Полный ход!». Пароход шел полным ходом, а он кричал: «Прибавьте еще!», и ушел на 8 миль от места катастрофы. Помощник капитана Михель говорит: «Виновность капитана парохода «Совет» заключается еще в том, что он своим настроением создал большую панику на судне». Правда, и Михель отчасти повинен в этой панике. Как первый помощник капитана Михель оказался не на высоте своего положения. Он не сделал того, что он должен был сделать в этом случае, о чем я буду говорить дальше. В первые минуты катастрофы он явился в известной степени пассивным созерцателем того, что происходило у него на глазах, и в этом его вина. Но сейчас мне важно отметить то состояние, в котором находился капитан Кривоносов, который, несмотря на свою панику, несмотря на свой животный страх, несмотря на свою решимость оставить «Советский Азербайджан» на волю бушующей стихии, лишь бы как можно скорее уйти отсюда, отлично понимал, что он делал, ибо он хладнокровно отводил от себя всякие указания и требования изменить свое поведение, вернуться к «Советскому Азербайджану» и оказать хотя бы самую элементарную человеческую помощь гибнущим товарищам.

Обвиняемый Тренин показал: «Сразу после этого в машину вбежал механик и стал у поста управления. После этого по телеграфу последовало распоряжение дать полный ход. Механик приказал прибавить горение в форсунках и усиленно наблюдать за машиной и котлами. После этого последовало распоряжение с мостика: дать полный ход, и после этого еще несколько раз все требовали полного хода, так что пришлось сообщительный клапан от котлов на главную магистраль открыть на полный; помимо звонков, требовавших полного хода, приходил помощник капитана и говорил, чтобы дали самый полный ход, и когда уже у нас клапаны были открыты на полную, с мостика еще звонили, требуя полного хода».

Вот яркая характеристика предательского, панического поведения Кривоносова и Чеботарева.

Вот что говорит об этом же обвиняемый Мхитарян: «Как только механик вышел из машины, тут же по телеграфу последовало распоряжение дать полный ход, на что мною было отвечено: «Даю полный ход». После того к нам подошел сам механик и дал распоряжение открыть стопорный клапан, что мною было выполнено…»

Вот дополнительная характеристика механика Чеботарева.

Подведем первые итоги. На «Советском Азербайджане» — взрыв и пожар. Что делает командование «Совета»? Рубит буксир, дает полный ход, бросает «Советский Азербайджан» на произвол судьбы и бежит, бежит, бежит…

«Полный ход» — требует капитан, «полный ход» — требует Мигущенко, «полный ход» — требует Чеботарев. Они заботятся о том, чтобы как можно скорее, полным ходом, как можно быстрее уйти от места катастрофы. Можно было бы говорить о снисхождении к этим людям, если бы действительно им угрожала какая-либо опасность, но, ознакомившись на суде со всеми обстоятельствами дела, нужно сказать, что опасности фактически у них никакой не было. Но если бы и угрожала их судну какая-либо опасность, они могли бы поступить иначе. Они могли бы, по крайней мере, спустить свои шлюпки. Но они ушли вместе с шлюпками, ушли вместе с людьми, способными оказать помощь, ушли на 8 миль, ушли с предельной быстротой, а вернулись назад, пройдя это же расстояние, в 2 ч. 45 м., т. е. потеряв 3 с лишним часа с момента катастрофы.

Ведь «Совет» спустил шлюпку только после того, как увидел двух тонувших людей, махавших в изнеможении какой-то тряпкой, обессиленных от трехчасовой борьбы с волнами, почти полутрупов!

Матрос Кондратьев показал на предварительном следствии, что все его требования были направлены на то, чтобы Кривоносов дал возможность спустить шлюпки и пойти спасать людей, но когда они взошли на мостик, капитан приказал им сойти с мостика и не мешать ему, так как он сам знает, что делать. И мы, обвиняемый Кривоносов, знаем, что с вами делать. Я требую расстрела этого предателя. (Голоса: «Правильно!» Аплодисменты).

Вы слышали здесь показания свидетеля Митина. Я не сомневаюсь, что вы, так же как и я, и все присутствующие в этом зале, испытывали чувство гордости, слушая простые слова этого подлинного героя, организовавшего в невероятных условиях ночного пожара спасение своих товарищей и в течение нескольких часов бесстрашно боровшегося с морской стихией за свою жизнь и за жизнь своих близких.

Таких Митиных в нашей великой стране немало. Их тысячи скромных, безвестных, но сильных исключительной отвагой, самоотверженностью и бесстрашием. Они беззаветно исполняют свой долг, как бы тяжелы ни были обрушившиеся на них опасности или несчастья.

Это Митин вместе с боцманом Сериковым, вырвавшись из пламени и дыма горящего танкера, спустили лодку и подобрали 7 человек, оставшихся после взрыва живыми из числа команды. Дважды и трижды они с честью выходили из ужасного положения, думая не столько о себе, сколько о своих товарищах по несчастью.

Это он, Митин, по пояс в воде берет к себе на плечо двенадцатилетнего юнгу, плачущего и дрожащего от холода и страха. Этот юнга держится омертвелыми рученками за майку Митина, отбивается от волн, захлебывается.

Вы помните, как Митин говорил об этом эпизоде: «Юнга держался за мое плечо и все время фыркал на меня водой, а я все думал — значит жив братишка, значит держится, и вдруг он перестал фыркать, я оглянулся и нет юнги…» А где в это время были вы, трусы и предатели? Вы постыдно бежали на своем корабле, как можно дальше стараясь уйти от места катастрофы!

«Командного состава на «Азербайджане», — рассказывает Митин, — уже не было, и мы действовали каждый по своему.

Помощник капитана Галкин, раненый, висел на какой-то веревке, кочегар надел на себя круг, взял также спасательный прибор и третий помощник капитана, тоже раненый. С кормы раздался крик: «Готовить шлюпку». Кое-как при помощи ручки спустили правую шлюпку, но она упала на воду, и все плавательные принадлежности из нее выпали вместе с веслами и уключинами. В шлюпке оставались я и боцман Сериков…

«Совет» в это время быстро уходил. Наш радист кричал по направлению «Совета»: «Спасай, чего уходишь!», — но «Совет» уходил, и под влиянием этого зрелища надежды на спасение у всех пали».

Вот что происходило на море вокруг горящего «Советского Азербайджана» в эти страшные ночные часы, когда Кривоносов, Мигущенко и Чеботарев спешили увести пароход «Совет», отказываясь от спасения погибающих.

Я не буду повторять всего, что произошло на море после того, как шлюпкой Митина было подобрано 7 человек. Вы знаете, что из этих 7 осталось в живых только 2. Вы знаете, что погибшие 5 человек могли быть спасены, если бы «Совет» не ушел и если бы он выполнил свой долг по отношению к погибающим.

Я лишь напомню вам, что, удалившись на 8 миль от места катастрофы и взяв затем обратный курс, Кривоносов сделал все от него зависящее, чтобы возможно больше замедлить ход парохода.

Я напомню вам о том, что на обратный путь Кривоносов затратил 2 ч. 45 м., в то время как первоначально он прошел это расстояние в 40 мин.

Я вас буду только просить сопоставить эти две цифры: от «Советского Азербайджана» пройден путь в 40 мин., по направлению к «Советскому Азербайджану» — на помощь — этот же путь пройден в 2 ч. 45 м.

С места катастрофы — полный ход, обратно на место катастрофы — тихий ход.

Это одно уже достаточно характеризует всю глубину предательства и мерзости совершенного Кривоносовым и его соучастниками преступления.

Я хочу также напомнить о том, что, возвращаясь к «Советскому Азербайджану», Кривоносов, по показаниям Мигущенко и других, дважды делал попытки вернуться опять назад. Он объяснил это мерами предосторожности. Мы знаем уже действительные мотивы такого поведения Кривоносова. Кривоносов оттягивал момент своего приближения к «Советскому Азербайджану», ожидая второго взрыва. Он делал все, что было в его силах, чтобы вдали от «Советского Азербайджана» переждать этот ожидаемый второй взрыв, чтобы вернуться к месту катастрофы тогда, когда все уже будет кончено, когда на поверхности не будет ни людей, ни парохода. И он дождался этого. Он сделал все, чтобы как можно больше погибло людей, о которых он меньше всего беспокоился, и если двое из погибавших оказались спасенными, то это произошло вопреки тем мерам, которые принимал Кривоносов, вопреки и несмотря на его позорное поведение.

Я не могу в этой связи не сказать и о преступных действиях Мигущенко. Мигущенко — помполит капитана на этом корабле. Как ведет себя Мигущенко в минуты катастрофы? Единодушные показания команды говорят о том, что Мигущенко вел себя как второй Кривоносов. Может быть, чуть-чуть совестливее, если можно в отношении этих людей говорить о совести. Мигущенко помогал Кривоносову бежать от «Советского Азербайджана». Мигущенко сам своевременно не понял всего позора этих действий. Если он и говорил капитану о том, что нужно повернуть назад, то только потому, что на него влияли низы, ибо в это время и Берковский, и Бузулуков, которые сконтактировались Михелем, и Елкин, и Рыбин, и Мхитарян начали громко требовать немедленно организовать помощь. И только под влиянием этих требований Мигущенко посоветовал капитану повернуть назад, на помощь. Но, вернувшись, он не сделал ничего, что должен был сделать, чтобы обеспечить реальное приближение «Совета» к «Советскому Азербайджану» и возможную помощь и людям и самому «Советскому Азербайджану» в борьбе с огнем и в деле спасения танкера от надвигавшейся на него опасности гибели.

Для нас каждый человек представляет величайшую ценность. 27 погибших людей это в 27 раз увеличенная ценность одной человеческой жизни. Но для нас дорог и пароход, для нас дорог и «Советский Азербайджан» как одна из единиц Каспийского флота. Мы вправе требовать, чтобы не только спасали людей, что составляет первую, важнейшую и священнейшую обязанность каждого моряка, но чтобы были приняты меры и для спасения парохода, и в этом деле роль помполита представляется громадной, ибо он должен был организовать судовую общественность, он должен был поднять дело спасения корабля и людей на необходимую политическую высоту, поднимая на эту высоту и достоинство каждого моряка как человека и советского гражданина. Ведь моряки наши — это советские моряки, это граждане величайшего из государств мира, это граждане единственного в мире строящегося социалистического общества. Мы поэтому вправе требовать от каждого из них, в особенности же и в первую очередь от политического руководства на судне, чтобы каждый дело спасения гибнущих людей и гибнущего корабля принимал как свой священный долг, как дело громадной общественной важности, как общественное служение, как подвиг, не позволяющий останавливаться перед всякими отдельными формальными условиями, связанными с полномочиями предающего корабль и команду командира.

Мигущенко пытался изображать дело так, будто оказать противодействие Кривоносову означало чуть ли не поднять настоящий бунт. Мигущенко в свое оправдание сослался на единоначалие капитана и невозможность вмешательством в его распоряжения подрывать дисциплину на судне. Не нужно тратить много слов, чтобы разоблачить все лицемерие и всю несостоятельность таких рассуждений. «Что я мог сделать, если капитан не соглашался организовать спасение?» — спрашивал Мигущенко, прикидываясь наивным человеком. Что вы могли и должны были сделать, гражданин Мигущенко? Я, не колеблясь, отвечаю, отвечаю со всей решительностью и категоричностью: «Вы должны были властью помполита снять капитана с поста, вы должны были запереть его в каюту, как чумного, как прокаженного, как врага корабля, как врага советского народа». (Голоса из публики: «Правильно, совершенно верно!»).

Мигущенко этого не сделал, он прикрылся формальной отговоркой, он пытался нас запугать призраком бунта. «Я, — говорил он, — помполит, я обязан поддерживать дисциплину на судне и не поднимать бунта против капитана». Но ни о каком бунте речи не было и быть не могло. Речь шла не о бунте, а о том, чтобы сковырнуть гнилой прыщ, вскочивший на теле советского флота. Что должен был сделать помполит в той обстановке? Он должен был потребовать у капитана исполнить свой долг, действовать по всем правилам морской нравственности, морской службы, морского советского долга; он должен был заставить капитана подчиниться, этому требованию или устранить капитана. Не может быть никакого сомнения, что Кривоносов немедленно бы уступил. Если бы Мигущенко, опираясь на единодушный протест лучшей части команды против действий капитана, занял в этом вопросе более решительную позицию, подлинно большевистскую позицию, Кривоносов был бы смят этим натиском честных и решительных людей. Мигущенко же действовал совсем обратно своему долгу. Он, как выразился Михель, либеральничал с Кривоносовым, потакал ему, действовал с ним заодно, вместе с ним предал «Советский Азербайджан», предал своих товарищей.

Чеботарев — старший механик, кандидат партии, один из «углов» этого «треугольника». Этот человек пытался изобразить дело так, что во время катастрофы он был в машинном отделении, что он ничего не видел, ничего не знал, и поэтому ни за что отвечать не может. По расписанию, на случай тревоги он, дескать, обязан был находиться в машинном отделении и смотреть за котлами, а что люди погибали, — это его не касается.

Во-первых, позвольте напомнить, что, по показанию свидетеля Елкина, Чеботарева во время взрыва застали в каюте в довольно растерянном виде. Елкин прибежал его будить и застал его сидящим на койке, крепко вцепившимся в эту койку, в трусах и носках. Герой нашего времени! Он, очевидно, уже не спал, но, очевидно, и не выходил из каюты, так как у него, очевидно, как говорил Кривоносов на своем жаргоне, «было нервное состояние». Наконец, Чеботарев все же вышел из каюты. Что он делал в это время, — трудно установить. Но, по словам Михеля, Чеботарев «стал метаться по палубе в одних трусах и охать: ох, ох, ох». Весь, что называется в мыле. Чеботарев говорит: «Это ложь, я был в машине», — но против этого возражает Михель. Против этого возражает Будилин, утверждая, что Чеботарев не все время был внизу, что он выходил из машинного отделения Чеботарев — старый моряк, старший механик, он мог и должен был принять активное и энергичное участие в организации спасения «Советского Азербайджана», если бы он был на высоте своего положения. Он мог бы организовать это спасение, он мог бы воздействовать на Кривоносова, если бы он этого хотел, но он этого не хотел. Он, так же как и Кривоносов, хотел как можно скорее удрать отсюда, опасаясь «как бы чего не вышло»… Доказательством этого может служить тот факт, что когда, вернувшись через 2¹/₂ часа к месту катастрофы, прекратив поиски погибших людей около «Советского Азербайджана», они стали обсуждать вопрос, могут ли они взять «Советский Азербайджан» на буксир, Чеботарев заведомо ложно сказал, что у него не хватает топлива, что топлива имеется только на два дня, тогда как топлива было больше, чем на два дня, и, как показал здесь Мигущенко, топлива было значительно больше, чем на два дня.

Я обвиняю Чеботарева, как и Кривоносова и Мигущенко, в полном преступном бездействии в деле спасения парохода «Советский Азербайджан». Они должны были принять все меры к тому, чтобы по возможности скорее потушить пожар. Экспертиза доказала, что во всяком случае они имели возможность уменьшить огонь, могли локализовать этот огонь, могли взять это судно на 300-метровый буксир и оттянуть его навстречу тем пароходам, которые могли бы быть брошены им на помощь. Но они ничего в этом направлении не сделали, они убежали. Затем они с преступной медлительностью возвратились на место катастрофы, они не организовали тушения «Советского Азербайджана», хотя обязаны были это сделать независимо от того, какой был бы результат. Они не организовали буксировки «Советского Азербайджана», хотя обязаны были и это сделать. Они постыдно продолжали свое бегство, а придя на Астраханский рейд, составили лживый акт, скрыв, что дважды позорно бежали от «Советского Азербайджана». Вот как действовали эти герои предательства, этот, с позволения сказать, «треугольник». Я не буду утверждать, что вина Мигущенко и Чеботарева равносильна и равноценна вине Кривоносова. Я не требую от вас по отношению к Мигущенко и Чеботареву высшей меры наказания, но надеюсь, что вы не приговорите их меньше чем к 8–10 годам лишения свободы каждого. (Аплодисменты).

В данном вопросе для нас первостепенную роль играет, система действий этих людей, их целеустремленность, их психика и их политическая направленность.

Обсудив этот вопрос со всех сторон, нужно сказать, что эти люди совершили гнуснейшее предательство, совершили вопиющее преступление против Советского государства, против интересов трудящихся.

Позорное поведение командования парохода «Совет» становится особенно очевидным, когда вспомнишь и сравнишь геройский подвиг парохода «Советская нефть», спасшего 437 человек с горевшего океанского французского парохода «Жорж Филиппар»… Я не могу не напомнить об этом выдающемся героизме наших моряков, особенно ввиду той удивительной аналогии, какая имеет место в обоих этих случаях.

В самом деле, в 1932 году, тоже в мае и тоже ночью, в Индийском океане, в районе мыса Гвардафуй, на большом французском пароходе «Жорж Филиппар», в 22 тыс. тонн водоизмещения, произошел пожар. Пожар распространился по пароходу с молниеносной быстротой.

Наш танкер «Советская нефть», груженный бензином, получил извещение о пожаре с маяка Гвардафуй и тотчас же ответил: «Иду на помощь»…

И вот что рассказывает о дальнейшем капитан «Советской нефти» т. Алексеев, говоря об организации спасения пассажиров этого горящего корабля:

«Подняв на ноги весь свой экипаж, закрыв люки танкера, мы приготовили к действию пожарные средства, открыли прожектор и весь свет, вынесли за борт гребные суда и моторный катер, вынесли на палубу все нагрудники, спустили все забортные трапы, выпустили бурундуки и продолжали полным ходом итти на сближение с бедствующим судном…

В 4 часа утра было еще темно, расстояние до горевшего судна «Жорж Филиппар» оставалось 300 сажен, на море плавали светящиеся спасательные буйки. Пароход весь был объят пламенем.

Остановились, — продолжает Алексеев, — с его надветренной стороны Здесь мы услышали у себя с левого борта в стороне на воде захлебывающиеся женские вопли.

В мгновение весь экипаж, будучи в крайне приподнятом настроении, спустил по команде приготовленные заранее спасательные шлюпки, которые под умелым управлением помощника капитана понеслись к бедствующему судну, а также на жуткие крики людей, находящихся на море».

Так действовали настоящие герои, отважные моряки с «Советской нефти».

Подумайте только о количестве спасенных, подумайте только об обстановке, в которой действовала команда «Советской нефти», и вы только тогда сумеете правильно оценить подвиг наших моряков!.. Несмотря на страшную опасность для судна, груженного бензином и могущего взорваться от любой искры, «Советская нефть» немедленно ответила: «Иду на помощь». Вынесла за борт шлюпки, приготовила все спасательные средства, подняла на ноги всю команду; здесь не было ни одного спящего человека, тем более из числа командования, как это было на «Совете», где помощник капитана Токаренко спал непробудным сном! Это маленькое советское судно, под командой капитана Алексеева, с 40 человеками команды, отважно бросилось навстречу горевшему гиганту и, приблизившись на минимальное расстояние, организовало спасение тонущих людей, и за какие-нибудь 2–3 часа самоотверженной героической работы первым из всех подошедших на помощь к «Жоржу Филиппару» судов «Советская нефть» спасла 437 человек. Вот как действуют герои!

Слава героической команде «Советской нефти»! Позор шкурникам и предателям, не сумевшим спасти 27 человек с парохода «Советский Азербайджан», имея у себя на борту 30 человек команды!

Среди героических моряков «Советской нефти» не было ни одного, который бы не принял самого горячего, самого активного участия в спасении погибавших Даже повар был на руле одного из спасательных ботов, не желая отставать от своих замечательных товарищей!..

Интересно отметить, что наши моряки работали не только на своих шлюпках, но и на шлюпках «Филиппара». Капитан Алексеев рассказывал, что горевший «Филиппар» дрейфовал правыми галсами, никем не управляемый.

«Наш экипаж, — говорил Алексеев, — как один человек, забыв о своей опасности и усталости с нервным напряжением лихорадочно торопился успеть спасти от огня всех людей».

Вот как вела себя команда «Советской нефти» давая образцы подлинного героизма, подлинной советской дисциплины, отваги, бесстрашия, высокого сознания своего долга, организованности, настоящей большевистской работы…

А вы? Трухляки, слизняки, вы что сделали? И неужели вам не стыдно? Неужели вы не ощущаете жгучего стыда за свое преступление?

Моряки «Советской нефти» были награждены. Французское правительство прислало нашим героям золотые и серебряные медали. Наградил героев и Наркомвод. Важно отметить: наградили всю команду «Советской нефти», как мы посадили на скамью подсудимых всю команду «Совета». Наградили и каждого в отдельности из тех, кто был достоин награды. А награду там заслужили все, как здесь все заслужили порицание, позор и наказание…

Вот, товарищи судьи, суть краткой исторической справки, говорящей не только о великих подвигах наших героев, но говорящей о великой мерзости, трусости, предательстве вот этих людей, к которым я вас прошу отнестись со всей нашей пролетарской беспощадностью.

Есть еще одна группа обвиняемых с парохода «Совет», к которым я причисляю и капитана парохода «Джапаридзе» Синенкова. С него я и начну.

Синенков — фигура весьма и весьма родственная Устимовичу. Не знаю, кому из них это приятно, кому неприятно, но факты таковы.

Кто такой Синенков? Синенков служил в Керчи у нас, большевиков. Когда пришли немцы, а большевики отступили, Синенков, этот бывший офицер царской армии, остался служить немцам. Затем он был мобилизован и оказался в Махач-Кала на службе у Деникина. Когда из Махач-Кала мы Деникина погнали, то вместе с Деникиным в Баку к муссаватистам прибыл и Синенков. Добро пожаловать!

Я ставлю такой вопрос: что же это — случайность или это явление органического порядка? Когда большевики уходят из Керчи, а немцы приходят, Синенков остается, а когда белые уходят из Махач-Кала, а большевики приходят, он не остается, а уходит с белыми. Случайность это или система?

Потом оказалось, что он жил у своего тестя — кулака, торговца, который продавал, покупал, торговал, что сродни уже Штейнгольцу. Вот этот Синенков оказался капитаном парохода «Джапаридзе», и этому человеку пришлось итти по телеграмме из Баку на спасение «Советского Азербайджана». Интересно, как он отнесся к этой задаче. Зная о слабом вооружении парохода «Джапаридзе» противопожарными средствами, Синенков ничего не сделал, чтобы оказаться максимально подготовленным к выполнению своей задачи. Уходя с Астраханского рейда, где имеется дебаркадер, достаточно оснащенный техническими средствами, Синенков не постарался взять у него брандспойт, пеногенератор, запасные порошки, кошмы, наконец, шланги, которые, по его объяснениям, хотя и были у него длинные, но были дырявые. Несмотря на то, что на рейде был пароход «Каганович», у которого также можно было позаимствовать кое-что из пожарного оборудования, несмотря на то, что в это время пришел «Совет», у которого тоже можно было кое-что взять, он не только ничего не взял у них, но и свое пожарное оборудование не привел в должный порядок, и отправился к горящему «Советскому Азербайджану», считая, что у него нет задания тушить пожар. Он знает, что пароход горит, что его посылают на помощь горящему судну, но заявляет, что тушить пожар ему не поручали, что таких директив он не получал. И вот он, наконец, через 36 часов прибывает на место катастрофы. Тут темная история с дрейфом и с записью в журнале. Синенков телеграфировал, что лег в дрейф, а записал в журнал, что шел 5 миль. Кто его разберет, что он писал и когда писал! Своя рука — владыка!

Как бы то ни было, «Джапаридзе» нашел «Советский Азербайджан» в двух часах пути от мелкого места, от острова Жилого; если бы «Советский Азербайджан» был приведен туда, он был бы спасен. Что же делает Синенков для спасения «Советского Азербайджана»? Он направляет на гибнущий танкер лодку с неопытным Черновым, который не догадался закрыть горловину цистерны, полной кипящего мазута, и зря потерял два часа времени… Чернов в конце концов открывает на «Советском Азербайджане» люки. Синенков берет «Советский Азербайджан» на буксир и доводит дело до второго взрыва и до окончательной гибели корабля. Вот вам и спасательная работа! Шли спасать, — а сами потопили пароход! Именно потопили, потому что второй взрыв произошел, несомненно, от «спасательных» мероприятий Синенкова.

Эти «спасательные» работы были организованы крайне безответственно и безобразно. Как я уже указывал, на «Советский Азербайджан» был послан помощник капитана Чернов, недостаточно подготовленный к выполнению возложенного на него поручения. Экспертиза в точности установила, что при правильной организации работ по спасению «Советского Азербайджана» второй взрыв был бы предотвращен и танкер мог бы быть спасен. Достаточно было капитану Синенкову самому непосредственно взяться за дело, чтобы ориентироваться в обстановке и принять необходимые меры к локализации огня. Достаточно было накрыть горловину цистерны кошмой, чтобы положение парохода было улучшено.

Но Синенков от непосредственного руководства этими операциями уклонился, а мало подготовленный к этому Чернов допустил ряд грубых ошибок. Я считаю, что Синенков не выполнил задачи, которая была на него возложена. Он был послан тушить пожар и спасать корабль. Он не тушил и не спасал. Своими преступными действиями, которые, я прямо скажу, не считаю случайными, своим преступным бездействием по отношению к «Советскому Азербайджану», к советскому имуществу Синенков способствовал гибели танкера. Психология Синенкова в этом аналогична психологии Кривоносова, оба они наплевательски относятся к государственному имуществу: пусть, мол, советское добро гибнет, — об этом беспокоиться нечего. Они беспокоятся лишь о себе, отсюда — их трусость и трусливая заботливость о собственной безопасности.

Ведь не случайно, что пароход «Алеша Джапаридзе» не рискнул подойти к «Советскому Азербайджану» так близко, как этого требовали интересы дела, интересы спасения горевшего танкера, как, наконец, подошел «Лафарг»…

В самом деле, почему Синенков не приблизился к «Советскому Азербайджану» хотя бы на длину своих шлангов, как это сделал «Лафарг»? Потому, что Синенков не хотел «рисковать», не хотел спасать. Никакие доводы не смогут поколебать уверенности в том, что если бы Синенков захотел спасать, он мог бы спасти корабль. Синенков не хотел спасать и не спасал: 48 часов он топтался почти на одном месте, пока добрался до места гибели и пока подошел на расстояние 1¹/₂ миль к «Азербайджану». Собственное признание Синенкова устанавливает, что в трех часах хода от места гибели «Советского Азербайджана» было мелкое место, около острова Жилого, и поэтому если бы он сэкономил эти 3 часа, пароход был бы спасен. Три часа из 48 часов — это экономия лишь 6 % времени. Если бы Синенков хотел спасать добросовестно и честно, как требует советская власть от советского моряка, он должен был найти, выкроить из 48 часов 6 % экономии, и танкер был бы спасен. Он этого не сделал. Не сделал не случайно. Я его в этом обвиняю и прошу соответственно этому определить ему строгое наказание.

Перехожу к следующей группе обвиняемых, которые должны нести ответственность за гибель парохода «Советский Азербайджан» как люди, принадлежавшие к командному составу парохода «Совет», — это первый помощник капитана Михель, второй помощник капитана Настасьев, третий помощник капитана Токаренко и боцман Купцов. К этой же группе я отношу председателя судового комитета Будилина и, наконец, рулевого Соколова ввиду индивидуальных особенностей совершенного им преступления.

В чем заключается вина каждого из этих людей?

Вина каждого из них различна, но в отношении всех их доказана полностью.

В течение всей этой страшной ночной катастрофы второй помощник капитана Настасьев оставался совершенно безучастным к совершавшейся на его глазах драме. Будучи вторым помощником капитана, он должен был бы вести себя иначе, чем вел, он должен был бы вместе с Михелем и Токаренко прекратить безобразное бегство «Совета», положить предел позорному преступлению Кривоносова. Между тем он палец о палец не ударил в этом направлении, и за это он должен отвечать.

Третий помощник капитана — Токаренко — во время взрыва, как это установлено следствием, спал в своей каюте, будучи свободен от дежурства. Защита пыталась здесь во время судебного следствия ставить вопрос о Токаренко таким образом, будто его обвиняют в том, что он спал. Я могу успокоить защитника обвиняемого Токаренко, не без лукавства спрашивавшего, что это за состав преступления — сон. Токаренко не обвиняется в том, что он спал; Токаренко обвиняется в бездействии после того, как он проснулся, вышел на палубу и стал очевидцем всего происшедшего. Этот третий помощник капитана вел себя не лучше самого капитана, во всяком случае не лучше Настасьева, трусливо ожидавшего естественной развязки разыгравшейся в его присутствии трагедии, тогда как по долгу моряка и командира он должен был бы принять вытекающие из его обязанностей и положения меры к организации спасения гибнущего парохода.

Купцов — это старый типичный боцман. Вы видели этого боцмана. Это человек себе на уме, действующий так, чтобы не обсчитаться, человек, который умеет лавировать между рифами и подводными камнями, лавировать так, чтобы и команда не была в обиде и чтобы начальство было довольно. Купцов понимает всю мерзость своего пассивного отношения к катастрофе. Он понимает подлость действия своего капитана. Он, вероятно, понимает и то, что за свое бездействие в конце концов и ему придется отвечать. И вот он начинает лавировать. Он не идет к капитану, он не требует от него вернуться назад, а обращается к молодому матросу Бузулукову и посылает его к капитану: иди, мол, иди, скажи. Посылает мальчишку, чтобы воздействовать вот на этого Кривоносова!

Вы помните, что в самом начале пожара на «Советском Азербайджане» была отдана команда: «Готовить шлюпки», — и вот Купцов стоит у шлюпки, именно стоит. Боцман, который обязан руководить работой матросов, стоит, как вкопанный, у шлюпки, ссылаясь на то, что это так требуется «по расписанию» на случай тревоги. Купцов неподвижно стоит у шлюпки, хотя отлично понимает, что нужно что-то делать, а не только стоять и выжидать дальнейшего. Купцову все равно, что делается за бортом судна, — он выполняет «расписание».

За бездействие в минуту тяжелой опасности, за неоказание помощи погибающим боцман Купцов должен нести уголовную ответственность. Его надо поучить и так поучить, чтобы это было уроком всем боцманам подобного склада.

Соколов. О нем можно сказать два слова: это рулевой, бросивший в минуту взрыва руль и поставивший свой собственный пароход под угрозу. Его ответственность определяется этими пределами.

Сложнее дело обстоит с первым помощником капитана Михелем и председателем судового комитета Будилиным. И Михель и Будилин, конечно, виноваты, причем Будилин виноват больше Михеля. В Михеле проснулась совесть: он, хотя и с запозданием, стал требовать от капитана вернуться назад, чтобы оказать «Советскому Азербайджану» помощь. Это ему отчасти удалось при поддержке Бузулукова, Берковского и других. Это смягчает вину Михеля, особенно если принять во внимание его молодость: ему всего 23 года, он неопытен в морском деле. Нужно, в сущности говоря, удивляться тому, как могли этого молодого комсомольца назначить на такую ответственную должность, как должность первого помощника капитана!..

Если я в отношении Михеля поддерживаю обвинение, то главным образом учитывая именно это его должностное положение первого помощника капитана парохода. Ведь те 40 минут, в продолжение которых пароход «Совет» при попустительстве Михеля удалялся с места катастрофы, были решающими для жизни людей, находившихся на борту охваченного пламенем «Советского Азербайджана», и в этом попустительстве Михель виноват. Но он один из первых понял преступность действий Кривоносова и своего первоначального бездействия. Он энергично стал требовать возврата к месту катастрофы. Стараясь исправить свою первоначальную ошибку, он с опасностью для собственной жизни бросился по прибытии на место катастрофы спасать утопавших, и это нельзя не учесть при разрешении вопроса о его виновности.

Я не могу поэтому поддерживать обвинение против Михеля в полном объеме. Я вынужден просить о снисхождении к нему.

Будилин — председатель судового комитета, руководитель профессиональной организации на судне, представитель профсоюза, организатор профессиональной общественности.

Какую позицию занял он в этом деле? Проявил ли он инициативу в деле организации помощи, пытался ли он воздействовать на капитана, организовать вокруг себя здоровые элемент ты парохода? К сожалению, на все эти вопросы мы должны ответить отрицательно.

Он сам оказался в стороне от охватившего группу молодых моряков стремления сломить упорство Кривоносова и заставить своего преступного командира вернуться к горевшему судну. Его вина усугубляется именно тем, что он председатель судового комитета. Его вина усугубляется и тем, что он член партии. Будилин — не просто рядовой член команды, это представитель нашей партийной и советской общественности, это накладывает на него серьезную ответственность. Будилину доверило государство, партия, профессиональная организация воспитание и руководство людьми. Он должен был быть образцом поведения советского моряка. Этот долг он грубо нарушил.

Вот почему он должен серьезно отвечать за нарушение этой своей высокой обязанности.

Есть еще три обвиняемых — Тренин, Афонин и Шабалин. Это рядовые члены команды, которые должны получить в пределах предъявленного им обвинения за возмутительное равнодушие, за свое пассивное отношение к событию, за бездушное бездействие.

Особо нужно сказать о группе молодых матросов — Бузулукове, Рыбине, Берковском, Елкине, Мхитаряне, Фишмане, Харафиос. Они виноваты перед своими товарищами, перед нашей страной, перед советской властью в том, что, поддавшись общему паническому настроению на судне, поддавшись преступному влиянию командования парохода «Совет», слишком поздно опомнились, а опомнившись, недостаточно твердо и решительно потребовали от капитана выполнения своего морского долга.

Но это все — молодежь, не получившая, к сожалению, должного воспитания.

Посмотрите на Бузулукова. Это не плохой матрос. Это он предложил капитану взять с него расписку в том, что в случае гибели он не будет иметь никаких претензий, лишь бы ему было позволено броситься в воду спасать гибнущих товарищей. Но и этот Бузулуков был сбит с правильного пути, был уже в значительной мере испорчен старыми, унаследованными частью моряков от капиталистического флота дурными традициями; я подчеркиваю: испорчен дурными традициями дурной части старых моряков, привыкших рассуждать так, что моя хата с краю, отвечай за себя, а до другого тебе нет никакого дела, думай в первую очередь о собственной шкуре, а остальное как-нибудь обойдется. Даже в старом флоте подобные взгляды и настроения всегда вызывали жестокое осуждение и презрение со стороны матросской массы. В советском флоте эти рассуждения и настроения еще более нетерпимы, еще более позорны.

Носителем таких настроений является, например, боцман Купцов или вот эти Тренин, Афонин и Шабалин.

Не таковы Рыбин, Бузулуков, Берковский, Елкин и несколько других уже перечисленных мною обвиняемых. Хотя и с опозданием, но они поняли свою ошибку. Они потребовали от Кривоносова возвратиться к месту катастрофы, они явились, в сущности говоря, единственными, которые пытались загладить совершенное в самом начале преступление, положить предел преступному поведению командования «Совета».

Эти обстоятельства обязывают меня как государственного обвинителя отделить эту группу от других обвиняемых. Эти обстоятельства обязывают меня, строго осуждая их растерянность и нерешительность в первую минуту катастрофы, правильно оценить их последующее поведение, позволяющее просить о снисхождении к ним, даже об их оправдании.

Таковы итоги этого процесса. Государственное обвинение в моем лице и в лице главного водного прокурора на протяжении всех этих пяти дней судебного процесса прилагало все усилия к тому, чтобы наиболее объективно и исчерпывающим образом определить роль каждого из привлеченных к ответственности по этому делу и наметить те пути, которыми суд должен будет в своем приговоре прийти к окончательному решению судьбы людей, сидящих на скамье подсудимых.

Государственное обвинение тщательно, вместе с вами, товарищи судьи, — исследуя все обстоятельства дела, стремилось вникнуть в каждую подробность, в каждую деталь, стремилось понять и правильно оценить каждый шаг и каждое движение любого из обвиняемых, преданных настоящему суду.

Государственное обвинение руководствовалось в этой своей сложной работе, проделанной вместе с судом, не только задачами установления вины и ответственности каждого из обвиняемых, строго дифференцируя и взвешивая все обстоятельства индивидуальных поступков и действий обвиняемых, но одновременно ставило перед собой и ряд общих задач, решение которых должно помочь Каспийскому флоту освободиться от все еще имеющих место в его работе недостатков.

Государственное обвинение представило на ваше усмотрение, товарищи судьи, свои соображения и по поводу мер наказания в отношении каждого обвиняемого.

Наша основная задача заключается не только в разгроме нашего классового врага и в подавлении его преступных происков. Наша задача — и в воспитании новой дисциплину, в воспитании новых кадров, в воспитании новых людей такими, чтобы каждый из них отвечал тем требованиям, какие предъявил в своем историческом приветственном слове к туркменским колхозникам, приехавшим за 4 тыс. километров из далекой Туркмении с колхозным приветом в нашу советскую столицу, наш вождь и учитель, вождь и учитель трудящихся всего мира товарищ Сталин.

Поздравляя туркменских всадников с успешным проведением беспримерного в истории кавалерии пробега, товарищ Сталин сказал: «Только ясность цели, настойчивость в деле достижения цели и твердость характера, ломающая все и всякие препятствия, — могли обеспечить такую славную победу». Сталин сказал: «Партия коммунистов может поздравить себя, так как именно эти качества культивирует она среди трудящихся всех национальностей нашей необъятной родины».

Эти замечательные слова имеют прямое отношение к поднятому нашим процессом вопросу о дисциплине в рядах каспийских моряков.

На уроках этого процесса мы имеем возможность глубже понять и лучше оценить величие исполнения каждым трудящимся своего долга. В этом заключается важнейшая сторона настоящего дела и настоящего судебного процесса.

Смысл и основное значение этого процесса заключаются в стремлении поднять на более высокую политическую высоту понимание каждым работником нашего водного транспорта той громадной ответственности, которая лежит на нем в области разрешения громадных задач, стоящих перед нашим транспортом.

Смысл и основное назначение этого процесса — помочь укреплению на водном транспорте пролетарской дисциплины, являющейся одним из обязательных и могучих средств строительства нового, социалистического общества.

Ваш приговор должен будет помочь разрешению этой задачи на общее благо, славу и процветание нашей великой родины.

* * *

Выездная сессия Водно-транспортной коллегии Верховного суда СССР приговорила:

Кривоносова Т. И. к высшей мере наказания, к расстрелу; Мигущенко А. А. к лишению свободы на десять лет; Чеботарева А. И. к лишению свободы сроком на восемь лет; Гибшмана Г. Э. и Синенкова П. А. к лишению свободы сроком на пять лет каждого; Устимовича М. И., Штейнгольца А. З., Настасьева Г. Д. и Токаренко М. Д. к лишению свободы сроком на три года каждого; Величко Я. С., Соколова В. В. и Будилина М. В. к лишению свободы сроком на два года каждого; Купцова И. Г. к лишению свободы сроком на один год шесть месяцев; Жукова Д. Е., Афонина С. М. и Багненко А. Ф. к исправительно-трудовым работам сроком на один год каждого по месту работы с вычетом по 15 % из заработанной платы каждого, кроме того, Жукову запрещено в течение одного года занимать ответственные должности на водном транспорте; Занько Б. М. и Михеля А. А. к лишению свободы сроком на три года каждого, но имея в виду, что Занько на Каспийском бассейне работал всего около четырех месяцев, причем впервые за это время столкнулся с работой по нефтеперевозкам, что Занько полностью осознал и понял значение и тяжесть совершенных им преступных действий, суд нашел возможным приговор в отношении Занько на основании ст. 59 УК Азербайджанской ССР считать условным с испытательным сроком в три года, запретив Занько в течение двух лет занимать ответственные должности на водном транспорте.

Учитывая, что Михель выделяется из всего командного состава парохода «Совет» своим настойчивым желанием оказать действительную помощь погибающим, кроме того, ввиду его молодости, суд нашел возможным назначенное ему наказание считать условным с испытательным сроком в два года; Белякова М. Н., Мхитаряна Г. И. и Елкина С. П. — к исправительно-трудовым работам на три месяца каждого, считая это наказание условным, с испытательным сроком на один год для каждого; Берковского И. И., Бузулукова И. Д., Рыбина А. Д., Фишмана Б. И., Шабалина Г. С., Тренина И. Ф. и Харафиоса И. Н. суд оправдал.

Примечания:

[2] Везде исчисление приводится в денежных знаках 1922 года.

[3] Соответствует ст. 170 ныне действующего Уголовного кодекса 1926 года.

[29] Соответствует ст. 59^3вУК РСФСР.

[30] Соответствует ст. 193¹⁷ УК РСФСР.

[31] В. И. Ленин. Соч., т. 29. стр. 387

[32] В. И. Ленин. Соч., т. 29. стр. 387.

[33] Там же.

Документов:	31243
Публикаций:	6543
Файлов:	29573

Дело о гибели парохода «Советский Азербайджан»

Статистика

Облако меток

Информер

Форма поиска

Вы здесь

Дело о гибели парохода «Советский Азербайджан»

Статистика

Облако меток

Информер