Заключение.

Мы пришли к концу нашего исследования. Как уже сказано было в начале, оно могло дать только приблизительное изображение будущего производства. Надо будет предпринять еще целый ряд специальных исследований и опытов для того, чтобы установить данные для вполне определенных и точно обоснованных выводов. Но все вычисления и предположения сделаны нами очень осторожно, и можно надеяться, что при более точных исследованиях, особенно же на практике, число необходимых рабочих окажется меньше, чем предполагали мы, так как технический прогресс и возможное в будущем улучшение жизненного уровня населения несомненно в сильной степени будут способствовать увеличению производительности труда. Следует также точно определить продолжительность нормального рабочего времени в каждой отдельной отрасли производства. В настоящее время уже известно, что в производствах, требующих большой интенсивности труда, максимальная производительность рабочего исчерпывается восемью часами, а в некоторых отраслях, например горнозаводской промышленности, даже 6‑7‑ью часами действительного рабочего времени. В сельском хозяйстве, конечно, летом придется работать 10‑11 часов в день; зато зимой рабочий день может быть ограничен немногими часами, или же часть рабочих будет получать отпуск. Во всяком случае весь социальный организм должен быть подчинен какой-нибудь центральной власти, которая вела бы и постоянно регулировала производство по единообразному плану, соответственно общественным потребностям.

Анархистские товарищества, общины, функционирующие независимо от государственной власти, неизбежно впадали бы во взаимно враждебные отношения, так как каждая из них стремилась бы монополизировать особенно выгодные условия. Выбор профессии следует сделать по возможности более свободным; если число лиц, желающих посвятить себя какой-нибудь профессии, будет слишком велико или недостаточно, то решение вопроса о распределении сил предоставляется правительству или жребию.

Далее возникает еще вопрос, каким образом совершится переход к социалистическому способу производства, т. е. какая организация удобнее всего для того, чтобы переход этот совершился по возможности безболезненно. Представляется несколько различных выходов. Можно было бы спокойно ждать до тех пор, пока каждая отрасль промышленности сорганизуется в тресты, и тогда уже эти тресты подчинить государственной или общественной власти; можно также, как предлагали и некоторые социалисты, оставить управление трестами в руках частных лиц и установить только определенную норму предельного чистого дохода; излишек, получающийся сверх этой нормы, можно отдавать государству (так делается в настоящее время в германском Имперском Банке). Этот излишек может быть употреблен на увеличение пенсий престарелым рабочим, причем постепенно, соответственно росту этой суммы, можно будет уменьшать пенсионный возраст, например, с 65 до 60, затем до 55, 50 лет и т. д. Однако, при подобном способе социализации общества едва ли была бы достигнута высшая производительность, так как при существовании товарного производства, совершающегося под действием закона спроса и предложения, капитал по-прежнему решался бы на полезные нововведения не иначе, как имея в виду высокую прибыль. Кроме того совершенно не удалось бы преобразовать сельскохозяйственное производство: можно было бы только ввести государственное землевладение, но землепользование оставалось бы в руках частных арендаторов. В последнем случае доходы государства были бы невелики, так как земля при настоящих условиях приносит очень низкую ренту, так что из этого источника едва ли можно было бы покрыть процентные платежи. На первом плане стоит расширение производства, а этого легче всего достигнуть в государственных предприятиях, которые могут широко поставить мелиорацию, не жалея средств и сил. Если даже полный и одновременный переход средств производства в собственность государства кажется слишком трудно осуществимым, то все-таки можно стремиться к постепенному переходу, а для этого вовсе не надо ждать, пока вся промышленность сорганизуется в тресты. Можно, например, передать в руки государства сначала сельскохозяйственное производство одной провинции, затем, года через два-три, второй и т. д. Конечно, первый опыт обойдется дорого, но во второй и в третий раз уже будут осторожнее и сообразительнее. Если бы власть имущие серьезно предложили социалистам в их распоряжение целую провинцию, как это шутя заявил когда-то Бисмарк, то можно было бы пойти и на это. Само собой разумеется, что нужен был бы капитал для того, чтобы интенсифицировать в такой провинции сельское хозяйство; надо было бы пригласить выдающихся теоретиков и практиков земледельцев и поручить им за большое вознаграждение разработку плана мелиорации и ведение хозяйств; при этом необходимо назначать солидные премии за лучшие работы. Но пока речь идет только об опытах, до тех пор вовсе и не надо вводить государственное производство сразу в целой провинции; для опытов достаточно дюжины крупных предприятий, в которых введены всевозможные улучшения и усовершенствования и в которых ведется рациональное, планомерное хозяйство.

Против частичного перехода некоторых отраслей производства в собственность государства при современном режиме социал-демократия всегда протестовала; естественно, кто она выступала против подобного “государственного социализма”, так как он был рассчитан исключительно на удовлетворение фискальных интересов; интересы рабочих совершенно не принимались во внимание, их положение не улучшалось; этот государственный социализм служит теперь (в государственных предприятиях) специально для уничтожения и искоренения действительных социалистов. Но все-таки между государственным социализмом и социализмом демократическим принципиального различия нет, они отличаются друг от друга только по степени, и если бы современное правительство отказалось от преследования фискальных целей и предоставило рабочему классу такое влияние, чтобы на первый план выдвинулся гуманитарный вопрос об улучшении положения рабочих, чтобы на государственных фабриках и заводах устранено было шпионство и преследование за известные убеждения, то компромисс был бы во всяком случае возможен. Конечно, социал-демократия не может удовлетвориться переходом в заведование государства только некоторых отраслей производства, она должна постоянно иметь в виду полное обобществление средств производства.

Что касается отношений социал-демократии к другим (буржуазным) партиям, то мы решаемся высказать взгляд, который может показаться парадоксальным: когда действительно наступит момент, удобный для социализации общества, компромисс скорее всего возможен будет с средним прусским юнкерством. Ведь эти прусские юнкера не лучше и не хуже других смертных; если они в настоящее время ожесточеннее, чем кто-либо иной, набрасываются на социал-демократов, то это вытекает из их желания улучшить свое материальное положение, стать наравне с крупной буржуазией, разжиревшей в период промышленного расцвета и сделавшейся почти единственной и главной движущей силой в государстве. Юнкера надеются, что им удастся совместно с крупной буржуазией добиться высоких покровительственных пошлин, прочно улучшить свое положение, увеличить земельную ренту, заплатить свои долги. Когда они убедятся, что эти надежды — обманчивы, что нельзя собрать такого парламента, который принял бы проект Канитца, биметаллизм и тому подобные заманчивые вещи, когда петля ипотечных долгов все теснее и теснее станет сдавливать их горло, — тогда они, несомненно, пойдут на компромисс со столь ненавистными им в настоящее время социал-демократами, если последние гарантируют им большие выгоды и лучшее положение, чем современное буржуазное общество. И социал-демократия при современных ценах на землю может поставить юнкерам такие выгодные для них условия, какие могло создать только предложение Канитца. Возьмем, например, обыкновенное ост-эльбское крупное поместье в 500 гектаров, рыночная цена которого в настоящее время равняется 500.000 марок. Чистый доход не превышает при этом 3 процентов = 15 тысячам марок. Если на таком имении лежит ипотечный долг в 300.000 марок, проценты и погашение которого составляют 4 процента = 12.000 марок, то ясно, что землевладелец не может жить сообразно своим привычкам, или, как говорится, “соответственно своему званию” на остающиеся для него 3.000 марок. Допустим, что землевладелец ежегодно продает 200 тонн зернового хлеба (едва ли больше); в таком случае цены Канитца обеспечивают ему 30‑40 марок излишка сверх обычной стоимости тонны зернового хлеба, всего около 6.000‑8.000 марок, так что его доход возрастет до 9.000 и даже 11.000. Если же он продает свое имение государству на условиях, изложенных нами во введении к настоящей книге (25 процентов сверх настоящей рыночной стоимости имения), то у него по вычету ипотечного долга останется 325.000 марок, который давали бы ему ежегодно 3½ процента = 11.375 марок, т. е. больше, чем законопроект Канитца; и совесть землевладельцев не была бы отягчена проклятием миллионов, страдающих от вздорожания насущного хлеба. Государству не нужен его замок, насиженное гнездо его предков, дом и парк; он может владеть им из поколения в поколение, так что будет удовлетворено и чувство привязанности к родине, отцовскому наследию. Вообще следует сказать, что условия выкупа средств производства окажутся относительно тем выгоднее для капиталистов и землевладельцев, чем раньше наступит момент социализации общества. Чем продолжительнее будет процесс ликвидации, чем больше капиталов будет накопляться, чем большую часть национального дохода будет поглощать нетрудовой доход, тем труднее будет совершить переход к социализму без ущерба для имущих классов. Теперь его можно было бы произвести, не затронув интересов даже наиболее крупных крезов, — в течение одного поколения условия могут сильно измениться; общество будет в состоянии оплатить только меньшие имущества, а из крупных лишь известную часть, если вообще не наступит полный “Kladderadatsch” для крупных собственников, вызванный слишком ожесточенной их борьбой против интересов трудящегося населения. В настоящее время и в течение ближайших десяти лет правящие круги путем компромисса с социализмом могли бы создать очень выгодные для себя и для имущих слоев условия социализации. Не подлежит никакому сомнению, что рабочие, во избежание кровавого разрешения социальной борьбы, пойдут на очень большие уступки, поскольку таковые не противоречат основным идеям социализма и ускоряют осуществление всеобщего благосостояния. Через десять лет германская социал-демократия (судя по ее росту в течение последнего десятилетия) получит в Рейхстаге большинство, или, по крайней мере, завоюет себе почти половину избирателей. Если правительственные сферы попытаются вести социальную политику при помощи пушек, то можно будет им напомнить, что порох и пули не в силах уничтожить социальных зол — окончательная победа всегда на стороне “больших масс”. Некоторые враги социалистов, например, профессор Георг Адлер, так любезны, что предоставляют социал-демократии на выбор: или неизменно стоять на почве марксизма, или принять особую аграрную программу и совершенно отказаться в силу этого от основных принципов социализма¹*. Надеемся, что предлагаемое исследование поможет несколько поколебать прочность предложенной им альтернативы.

Социалистов нередко упрекают в том, что они игнорируют вопрос о народонаселении, т. е. слишком отрицательно относятся к мальтузианству. Многие указывают на то, что в социальном государстве, предоставляющем всем возможность заключать ранние браки, население может начать так быстро увеличиваться, что увеличение и расширение производства будет отставать от роста народонаселения, и, наконец, даже при полном уничтожении нетрудовых доходов, наступит всеобщее обнищание. Уже Конрад Шмидт, возражая на это, указал, что государство может противодействовать слишком быстрому приросту населения, предоставив родителям самим воспитывать своих детей²*. Во всяком случае, отсутствие особенного теоретического интереса к вопросу о народонаселении не может принести вреда, так как даже старые культурные страны при современном состоянии нашего знания могут значительно увеличить свое сельскохозяйственное производство, по меньшей мере удвоить его. Удвоение земледельческого производства достижимо в десятилетний срок. Упомянутое игнорирование отчасти объясняется тактическими соображениями: ведь сильный прирост народонаселения при господствующем строе народного хозяйства, “системе конкуренции”, неминуемо должен абсолютно и относительно увеличивать ряды социал-демократии и ее влияние, так как условия существования масс, благодаря ему, все больше и больше ухудшаются. А что касается будущего, то, конечно, может наступить момент, — лет через полтораста-двести, — когда весь земной шар будет доведен до высшей степени максимального напряжения его производительной силы и дальнейший прирост народонаселения поведет к уменьшению доходов вплоть до полного обнищания всего человечества. Против этого, само собой разумеется, заранее следует предпринять меры в духе предложенных Конрадом Шмидтом. Теория естественного регулирования прироста народонаселения, уменьшения плодовитости при улучшении жизненных условий и преобладании умственного труда (Сэдлер, Дебльдэй, Спенсер, Кери) давно уже опровергнута наукой. Тогда не останется для всех наций другого выхода, как введение “системы двух детей”, широко распространенной в настоящее время среди французов. Вовсе не доказано и совсем невероятно, чтобы последствием этой системы оказалось вырождение расы. Женщины и мужчины могут иметь детей в период зрелого возраста, т. е. от 25 до 35 лет; если они в дальнейшем будут воздерживаться от брачных сношений или искусственно предупреждать рождение детей, то на детях, родившихся до этого, подобная мера отразиться не может, если даже родители и понесут от нее известный вред.

Конечно, социальный порядок не может гарантировать всеобщего счастья, о котором мечтают утописты. Всегда будут существовать люди недовольные, неудовлетворенные. Все, чего можно будет достигнуть, это — осуществление более справедливых условий существования, а для этого, по моему мнению, недостаточно одного только соединения пролетариев всех стран. Самые благородные, великие умы должны посвятить себя служению дела народа, в упорной и бесстрашной борьбе стремиться к усовершенствованию человеческих отношений: только пытливому уму, не отступающему перед тяжелым трудом, доступны сокровенные источники истины (“nur dem Ernst, den keine Mühe bleichet, rauscht der Wahrheit tief versteckter Born”). Но, конечно, освобождение рабочего класса должно быть делом самого пролетариата, — масса имущих богачей не пошевельнет пальцем, пока ее не принудит к этому суровая необходимость. Быть может, низшие классы, если рассматривать каждого отдельного их члена, не лучше отдельных представителей высших, — но в своей совокупности низшие слои населения являются поборниками и передовыми бойцами прогрессивного принципа, между тем как представители высших отстаивают регресс и вырождение.

Социализм борется не с людьми, а с учреждениями, превращающими человека в хищного зверя; требуя создания одинаковых, равных для всех людей условий существования, он желает прежде всего улучшения материального благосостояния широких масс, которое должно открыть путь этическому и интеллектуальному прогрессу. Но... что за свору самозваных дарвинистов, ницшеанцев, сверхчеловеков я взбудоражил своими неосторожными словами! Какое я наивное дитя в естественнонаучных вопросах! Разве я не знаю, что только борьба за существование создала возможность прогресса к высшим формам развития?! Конечно, именно в силу этого существующая система экономических отношений так превосходно сумела превратить борьбу за существование в “торжество самых бессовестных элементов” (выражаясь языком одного консервативного политикоэконома)³*, т. е. в “подбор развращенных и вырождение сильных личностей” (Энрико Ферри: ”Socialismus und moderne Wissenschaft”, Лейпциг, 1895, стр. 44). Но все забывают, что ни одно семейство животных не знакомо с частной, наследственной собственностью отдельного индивидуума, что во всем животном царстве нигде нельзя встретить факт разделения животных на классы капиталистов и пролетариев. И сам Дарвин высказал в одном из последних своих разговоров с Уоллесом мысль, что в настоящее время происходит вырождение лучшей расы, так как люди, особенно при заключении браков, руководствуются в гораздо большей степени практически-материалистическими соображениями, чем мотивами, которые могли бы служить поддержанию и совершенствованию человеческого рода. Если впредь все будет идти по старому, если эгоизм и жадность все глубже будут пускать корни, то создастся такая картина, будто прекрасное, благородное животное, в котором таились зародыши к высшему развитию, заботится только о развитии быстроты своих ног и остроте своих зубов, чтобы быстрее настигать свою добычу и ловчее разрывать ее на клочки, причем оно становится все более тощим, безобразным, отвратительным... Благородное животное с кротким взглядом превратилось в дикого, страшного зверя...

Мы приходим к концу. Одно из самых излюбленных возражений против социализма заключается в том, что социалистический строй якобы невозможен: люди не ангелы, а простые смертные, руководимые эгоистическими побуждениями, а социализм требует для своего осуществления предварительного изменения человеческой природы. Несомненно, в настоящее время эгоистические мотивы в действиях людей настолько сильны, что с ними необходимо надо считаться. Мы с ними и считались, когда составляли предлагаемый труд; в нем предположено вполне вознаградить имущие классы за уничтожение собственности, и устанавливать для умственных работников большие оклады, чем для физически трудящихся лиц. Помимо этого, выдающиеся теоретики социализма очень хорошо сознают значение эгоизма, как движущей силы современного общества, а также как фактора перехода к социалистическому строю. Когда Каутский говорит: “Распределение продуктов в будущем обществе в ближайшее время будет совершаться в формах, являющихся развитием существующих в настоящее время форм оплаты труда”⁴*, то он считается именно с современными людьми, а не с идеальными людьми будущего. По тому же самому поводу Маркс высказался в своих примечаниях к Готской программе⁵*, на что указывает и Конрад Шмидт, возражая Адольфу Вагнеру (Brauns Archiv, 1893). Правда, Маркс говорит, что общие административные расходы, не относящиеся непосредственно к издержкам управления производством, сразу же будут значительно сокращены в сравнении с настоящим временем и будут постоянно уменьшаться по мере развития нового общественного строя⁶*; надо, однако, заметить, что абсолютная величина административных расходов едва ли действительно уменьшится, но относительная несомненно будет падать соответственно росту общественного производства. Маркс тоже утверждает, что затрата на школы, гигиенические усовершенствования и т. п. будет возрастать. Что касается значения умственного труда, то уже Вернер Зомбарт защищал Маркса от обвинения в том, будто он, т. е. Маркс, считает производительным только физический труд, и указал на соответствующие места в произведениях Маркса⁷*.

Хотя социалистический строй и не может удовлетворить решительно всех, тем не менее даже большинство самых мелочных эгоистов и мещан сумеет примириться с ним, если только он не сократит их доходов. Они такие же поклонники всякого успеха, как и все люди, а поэтому скоро станут так же усердно расхваливать новый порядок, как усердно они его ругают теперь, защищая и восхваляя современный. А что касается бесцветности и монотонности социалистического строя, то можно возразить, что именно современный хозяйственный строй стремится заглушить все благородные побуждения, душить страсть, любовь, грозить превратить лучшие чувства в условные отношения. Только “до тех пор, пока люди любят, пока еще может быть разбито сердце”, до тех пор, но и только до тех пор “пребывает на земле богиня Поэзия”. Современный общественный строй, безграничная “система конкуренции”, запугивает поэзию и романтику, превращают искусство в наемницу извращенного вкуса денежных тузов, ставит на его место пошлую обыденщину и голую прозу жизни, которая с течением времени могла бы довести последнего способного чувствовать человека до отчаяния и самоубийства. Если бы не оставалось надежды на лучшее будущее, на возможность свободного и всестороннего развития благороднейших свойств человека, если бы и в будущем жизнь была бы так же несносно тяжела, как в настоящем, и даже могло бы наступить ухудшение, то оставалось бы только воскликнуть вместе с Фаустом: “Dann magst du mich in Ketten schlagen, dann will ich gern zu Grunde gehen!” (”Тогда ты можешь заковать меня в цепи, тогда я охотно погибну!”).

Многие противники социализма заявляют, будто лишь очень небольшое число людей обладает той мерой нравственности и духовного просвещения, которая необходима для достойного пользования большим досугом, предоставляемым людям в социалистическом обществе. Такое утверждение весьма характерно указывает, какими различными аршинами люди меряют самих себя и других. Никто не находит ничего дурного в том, что десяток тысяч высших, наиболее богатых людей, мнимый “цвет” народов глубоко погрузился в праздность. Как будто специально для нашего времени Тургенев обрисовал в своей “Нови” особый тип, Калломейцева, признававшего только два принципа: шампанское для собственной драгоценной особы и кнут для черни, простонародья. Конечно, мы вовсе не хотим отрицать воспитательного, морального влияния труда, но если масса людей и после выполнения работы не находит заслуженного досуга, если никакой труд, никакое прилежание не спасает их от нищеты, то пусть уж лучше рухнет весь этот мир несчастья — и человечество не будет обречено на вечные, безысходные страдания. Мы надеемся, впрочем, что нам удалось попутно доказать, что причина крушения всех попыток добиться лучших результатов коренится в существующем хозяйственном строе. Конечно, надо еще работать, работать много, предпринять целый ряд трудных серьезных исследований, надо произвести тщательные опыты для того, чтобы проложить дорогу лучшему будущему, — мы только не должны впадать в отчаяние и предаваться пессимизму, когда иные прекрасные надежды нас обманут, когда нам придется принести известные жертвы. В конце концов мрачное, старое предубеждение, что нищета неустранима, должно рухнуть, — осуществится хотя и несовершенный, но все-таки лучший строй; относительно многих, пока еще неисследованных и непонятых нами таинственных явлений природы и человеческой жизни для нас должно существовать не “ignorabimus”⁸*, но “sciemus”.

¹* Handwörterbuch der Staatswissenschaften, дополн. том, статья о социал-демократии.

²* Brauns Archiv, 1893, рецензия на “Grundlegung der Nationalökonomie” Адольфа Вагнера.

³* Адольф Вагнер: “Grundlegung der Nationalökonomie”, I, 2, Лейпциг, 1893 г., стр. 819.

⁴* Erfurter Programm, стр. 158.

⁵* Neue Zeit, 1890‑1891, стр. 565.

⁶* Neue Zeit, 1890‑1891, стр. 565.

⁷* Brauns Archiv, том VII (1894), стр. 579; Маркс: “Das Kapital”, т. I, 4, стр. 472; III, 1, на стр. 373 Маркс называет производительным работником директора акционерного общества, который иногда получает огромные оклады.

⁸* Ignorabimus — не познаем. Sciemus — будем знать.