Григ Нурдаль

(Nordahl Grieg)

1.11.1902 — 2.12.1943

В огромной степени ему были присущи все те свойства и качества, которые мы с юности привыкли любить в книгах лучших норвежских писателей прошлого: ненависть к мещанскому филистерскому миру, всегда звучавшую в драмах Ибсена; любовь к простому народу, наполнявшую книги Ионаса Ли или Александра Хьёлланна; призыв к борьбе за независимость Норвегии, свойственный книгам Бьернстерне Бьернсона, и со всем этим глубокое чувство природы родной страны с ее молчаливыми серебристыми фьордами, рыбаками Лофонтенских островов и отважными мореходами и исследователями.
Как-то очень стройно, но освещенное по-новому великими идеями преобразуемого мира, сочеталось все это культурное наследие в душевном складе и политическом сознании молодого норвежского писателя. Нурдаль Григ проходил по улицам наших городов не как сторонний наблюдатель, а как сопутник строителей этого нового мира. Его корреспонденции из Москвы были полны не только восхищения великими делами советского народа, с вершин познания новой жизни он тревожно вглядывался в будущее родной ему Норвегии. Он чутко слышал приближение мировой грозы. Всего через шесть лет после того, как Григ покинул Москву, началась вторая мировая война, и Норвегии пришлось узнать тяжелый сапог гитлеровских солдат, попиравших норвежскую землю с уверенностью завоевателей.
Есть люди, нравственный облик которых как-то необыкновенно законченно являет собой совесть целого поколения, разумеется, в лучших его образцах. Узнав Грига лично, я так и воспринял его духовное существо: он представлял собой именно передового человека современного Запада, и это первое впечатление с удивительной силой подтвердилось всей дальнейшей судьбой Грига.
Мы хорошо помним тот чудовищный сумрак средневековья, который разлился почти над всей Западной Европой во времена гитлеровского нашествия. Все было смято и опрокинуто железной машиной фашизма: свобода народов, независимость государств, национальная гордость. Единственно, что фашизм не смог смять и уничтожить, - это волю народов к свободе. На знаменах борьбы за свободу, на гордых стягах, поднятых простыми людьми трудовой Норвегии и ее лучшей, передовой интеллигенцией, значится имя Нурдаля Грига. Григ был в числе тех мужественных сынов непокоренной Норвегии, которые во времена подлейшего унижения норвежского народа, вовремена предательства Квислинга, возглавил борьбу маленькой Норвегии против тирании фашизма.
Григ писал о себе: «Я не верю в то, что еще у моей колыбели было предсказано, что я буду спасать сокровища, накопленные в течение столетий, многочисленные тонны золотых крон, золотых франков и тяжелых далеров Марии Терезы. Но у нашего груза была своя таинственная жизнь. Это был залог свободной Норвегии, и он лежал укрытым в нашем сознании, это была возможность купить оружие, создать войска и очистить страну от всей той грязи, которой покрыла ее победа чужеземцев.»
Конечно, слово «победа» звучало в устах Грига лишь как понятие временного торжества насильников. Жизнь, история показала цену «победам» Гитлера. То, что норвежский писатель спас золото, принадлежавшее народу, и оно не досталось немцам, произвело огромное впечатление в мире, об этом писала не одна газета в Норвегии. Стихи Грига с призывом к борьбе за свободу распространялись в оккупированной Норвегии, и народ в подполье читал гордые строки, утверждавшие неизбежность победы. Капитан норвежской армии, военный корреспондент, Григ принял участие в налете английских бомбардировщиков на Берлин, и в ночь на 3 декабря 1943 года, на сорок втором году своей жизни, когда обычно только начинается зрелость писателя, погиб. «Как поэт и человек он является центральной фигурой в норвежской жизни, более того - символом», - писал о нем один из прогрессивных норвежских критиков.
Я вспоминаю многие встречи с Нурдалем Григом. Они всегда были как-то по-особому окрашены глубокой культурой этого человека, и те два года, что он прожил в нашей стране, не только обогатили Грига познанием правды новой жизни, но, мне кажется, и определили для него самого его роль глашатая этой правды, о которой, может быть, не очень уверенно, без точного понимания общественного соотношения сил мечтали прогрессивные писатели Норвегии.
Общение с Григом никогда не было обычным в том смысле, что с ним было приятно встретиться и побеседовать. Люди при встречах беседуют о многом, но Григ меньше всего говорил об обыденных делах, его волновали большие вопросы.
Как-то, сидя на балконе моей комнаты и глядя на распускавшиеся деревья в соседнем саду, он сказал: «Во всем мире в эту пору распускаются деревья, но странное дело – в Москве это особенно чувствуешь… вероятно, потому, что вся жизнь современной России – это расцвет. Расцветающие деревья у вас необыкновенно символичны».
Григ любил нашу страну, и советские читатели ныне сторицей отвечают Григу за эту любовь. Книги Грига – его стихи, его роман «Корабль идет дальше», его страстные пьесы, призывающие к миру и разоблачающие тех, кто строит планы новой войны, - все это звучит не как литературное наследие Грига, а как его сегодняшний призыв. Такое искусство никогда не стареет и тем более не умирает. На примере судьбы Нурдаля Грига мы познаем закон о действенности того искусства, которое направлено к целям совершенствования человека, к целям борьбы за его лучшее будущее.
Нурдаль Григ прожил горестно мало, но существуют писательские судьбы, которые, подобно ракете, молниеносно прочерчивают небо, и какой след оставляют они, какие мысли пробуждают они, какие силы поднимают они к действию!
Григу Былов сего семнадцать лет, когда простым матросом на торговом судне переплыл он множество морей, узнал множество стран, повидал множество народов. В испанскую войну он вступил в интернациональную бригаду, и жители Теруэля увидели Грига на первом танке республиканской армии. Во вторую мировую войну, спасши золотой запас Норвегии, Григ появляется в темном зловещем небе над Берлином, над логовом смертельного врага. Это его последний полет, но можно без преувеличения сказать, что вся жизнь Грига представляет собой полет, и притом полет, исполненный такой нравственной силы, такого призывающего действия, что поистине имя Грига можно считать символом.
Встречи с Григом являются для меня одними из чудеснейших страниц моей жизни, и никакие десятилетия не затмят образ того молодого Грига с его прекрасным волевым лицом, который дружелюбно заглядывал в глаза встречным, проходя по улицам Москвы. Он не только познавал правду новой жизни, но и обогащал мир своей личностью с ее жаждой любого подвига, если подвиг этот нужен во имя счастья человека, его свободы, его утверждения золотой правды занявшейся над миром зари.
 

Из воспоминаний Владимира Германовича Лидина (Гомберга), 15.02.1894—1979