Глава I Введение

Глава I

ВВЕДЕНИЕ

 

Современная экономическая мысль, приступая к разработке любого вопроса народно-хозяйственной жизни, мыслит и решает его в формах существующего капиталистического строя, «...в основе которого лежит господство капитала над трудом, наемный труд рабочего в пользу капиталиста, владельца предметов, необходимых для производства».

Принимая это положение, поскольку речь идет о господстве в мировом хозяйственном обороте финансового и торгового капитала и его пока неоспоримой направляющей роли в организации мировой народно-хозяйственной жизни, мы не можем, однако, распространить его на все вообще явления нашего экономического бытия.

Мы не можем в нашем экономическом мышлении пользоваться исключительно только категориями капиталистического строя уже по одному тому, что огромная область народного хозяйства в виде сельскохозяйственного производства построена в большей своей части не на капиталистических началах, а на началах трудового семейного хозяйства, которому свойственны иные мотивы хозяйственной деятельности и даже иное понимание выгодности.

Подобный некапиталистический характер, присущий крупнейшей части земледелия, не только выражается во внутреннем строении этой отрасли народного хозяйства, но не может не отразиться и на других его сторонах. Образование цен на продукты, высота рент и арендные платы, напряжение спроса и предложение товара и труда, наконец, уровень заработных плат испытывают помимо факторов капиталистического порядка немалое давление процессов, протекающих внутри крестьянского трудового хозяйства. Так, например, в отношении большинства земледельческих продуктов мы можем уверенно считать, что предельные хозяйства, определяющие условиями своего производства уровень цен этих продуктов, находятся в составе трудовых, а не капиталистических хозяйств, благодаря чему и сами цены определяются категориями не капиталистического, а семейного трудового хозяйства.

Профессору А. Н. Челинцеву² в одной из его наиболее блестящих работ³ удалось, например, с несомненностью установить, что цены на мясо в условиях русского рынка не стоят в каком-либо соответствии с себестоимостью этого продукта, но в силу присущего крестьянскому хозяйству типа скотоводства стоят в прямой зависимости от урожая кормовых средств и, следовательно, в обратной зависимости от уровня цен на корма.

Крестьянин, пользующийся скотом в потребительских целях, увеличивает его количество при обилии кормовых запасов и их дешевизне и продает часто за бесценок свою скотину в год бескормицы.

Не менее характерна в этом отношении вскрытая русской земской статистикой обратная зависимость высоты заработных плат и цен на хлеб, объясняющаяся тем, что русское крестьянство в неурожайные годы бывает вынуждено в поисках средств существования увеличивать предложение своего труда.

Говоря иначе, факторы, определяющие собою явления народно-хозяйственной жизни, не ограничиваются категориями капиталистического хозяйства, но в весьма значительной степени включают в свой состав и категории семейного трудового хозяйства. Еще не так давно многие экономисты мыслили народное хозяйство как огромное частное хозяйство народа, построенное на основе единства хозяйственного плана и как бы руководимое единой хозяйствующей волей, что неизбежно требовало монистического понимания народно-хозяйственных процессов. Теперь, после работ П. Б. Струве⁴ и других авторов, мы можем уверенно полагать народное хозяйство не более как псевдохозяйством, конгломератом самых разнообразных хозяйственных форм и образований, построенных на различных организационных принципах. Миллионы капиталистических, семейно-трудовых, общественных и смешанных хозяйственных организмов, соединенных паутиной многочисленных частных взаимоотношений и некоторыми узами публично-правовой регулировки, образуют собою так называемое мировое хозяйство. Характер этого хозяйственного конгломерата и явления его жизни в переживаемую нами эпоху в большинстве случаев носят окраску капиталистического хозяйства, как наиболее активного и мощного из слагающих. Влияние же других капиталистических хозяйственных образований хотя и оказывает значительное давление на течение народнохозяйственной жизни, но оно имеет пассивный и неяркий потому характер.

Однако мера влияния некапиталистических факторов в общем сложении мирового хозяйства несомненно и особенно возрастает с развитием внутри трудового крестьянского хозяйства кооперативного движения, которое не только укрепляет производственную мощь трудового хозяйства, но пытается, и весьма успешно, вытеснить с рынка торговый капитал; говоря иначе, переходит от пассивного влияния трудового хозяйства на течение народно-хозяйственной жизни к влиянию активному и осознанному.

До последнего времени организующая сила капитала была единственной силой, строившей и поддерживающей высшие формы народно-хозяйственной жизни, и ему удалось создать капиталистическую систему народного хозяйства. В настоящее время вдумчивый наблюдатель может отметить нарастание и другой организующей силы в виде развивающейся и крепнущей сельской кооперации, опирающейся на трудовое семейное производство и с народно-хозяйственной точки зрения являющейся неотъемлемой частью крестьянского хозяйства.

Наблюдая развитие крестьянской кооперации за последние десятилетия, мы должны признать, что ей удалось заметно оттеснить капиталистические формы хозяйства со многих народно-хозяйственных позиций, что она постепенно становится одной из крупнейших основ современной народно-хозяйственной жизни и, по нашему глубочайшему убеждению, постепенно создает в параллель капитализму народно-хозяйственную систему трудового кооперированного хозяйства, не умещающуюся в рамки законов и явлений капиталистического строя и сосуществующую с ним.

Капитализм, захвативший и владеющий большей частью финансового и торгового народно-хозяйственного оборота, наиболее законченно и выпукло проявился в капиталистической организации обрабатывающей промышленности, сложившейся в течение XVIII и XIX веков. Промышленный капитализм в виде мануфактуры уже в XVIII веке начал разложение семейного ремесленного производства. Однако его развитие особенно стремительно в течение XIX века, когда он, используя изобретение парового двигателя и машинизацию труда, переходит от одной победы к другой, одним прикосновением уничтожая крупнейшие цитадели семейного производства. В этой борьбе наиболее мощным орудием промышленного капитализма по сравнению с разрушаемым им семейным производством была возможность машинизации труда при помощи сложных машин, приводимых в действие механическим двигателем, и возможность широко проведенной концентрации многих производительных процессов в одном предприятии и в одном небольшом пространстве. Эти обстоятельства обусловили значительное понижение себестоимости производства и способствовали понижению товарных цен до такого уровня, при котором дальнейшее существование семейного ручного производства становилось невозможным.

Это выдающееся народно-хозяйственное явление и его поражающий успех гипнотизировали собою представителей экономической мысли, завладели всем их вниманием, уверили, что только одному капиталистическому хозяйству принадлежит будущее и что по сравнению с ним все остальные формы хозяйственной организации являются отсталыми и низшими.

Целые экономические направления полагали, что капитализация всего мирового хозяйства есть только вопрос времени. Судьба «наиболее отсталой, наиболее косной» отрасли народного хозяйства, каковою многим представлялось земледелие, почиталась предрешенной, и эта последняя твердыня семейного производства должна была капитулировать перед машиной и капиталом.

Однако к концу XIX века, когда капитализм выявил все свои возможности, для внимательного и вдумчивого наблюдателя обнаружились немалые пределы его развития.

Мы, несомненно, должны признать, что при прочих равных условиях хозяйство крупное почти всегда имеет преимущество перед хозяйством мелким. Это основной экономический закон, и было бы нелепостью его отрицать.

Но, признавая этот закон, мы должны в него вдуматься несколько глубже, и, наблюдая даже обрабатывающую промышленность, мы будем вынуждены отметить, что в разных ее отраслях крупное производство далеко не в одинаковой мере побеждает мелкое.

В одних оно совершенно убило мелких ремесленников и кустарей; так, например, ручное прядение окончательно разгромлено механическим веретеном.

Но уже в ткачестве мы видим несколько иное положение вещей.

До сих пор еще ручное ткачество удержалось и в Московской, и во Владимирской губерниях. Хотя условия его существования тяжелы, но все-таки оно выдерживает конкуренцию фабрики.

Правда, ручные ткачи захвачены во власть торгового капитала, но производство все же остается мелким.

В областях слесарной, ваяльной, игрушечной и им подобных мелкое производство до сих пор остается преобладающим.

Таким образом, даже в самой промышленности преимущества крупного производства над мелким не везде одинаковы: в одних отраслях они подавляющи, в других - ничтожны.

Поэтому, когда мы говорим о преимуществах крупной формы производства над мелкой, для нас недостаточно признать самый факт преимущества. Необходимо задать себе и количественный вопрос: насколько значительно количественное выражение преимуществ крупного хозяйства над мелким?

А поскольку этот вопрос задается относительно сельского хозяйства, мы должны ответить на него, что в земледелии количественное выражение преимущества крупного хозяйства над мелким незначительно.

Основная причина этого заключается в том, что в промышленности крупные формы производства убивали мелкие главным образом там, где была возможность концентрировать производство в пространстве, где можно было десятки тысяч лошадиных сил свести к одному паровому двигателю, где можно было тысячи рабочих поместить под одной крышей многоэтажного фабричного корпуса.

Этим создавалась огромная экономия и значительно понижалась себестоимость изготовляемого продукта.

Там, где не было возможности произвести такую пространственную концентрацию, там не было и подобного шествия крупного производства.

В земледелии подобная концентрация немыслима.

Что представляет из себя сельское хозяйство? В своей основе это - использование человеком солнечной энергии, падающей на поверхность земли.

Человек не может солнечные лучи, падающие на сто десятин, собрать на одну. Он может только улавливать их зеленым хлорофиллом своих посевов на всем пространстве их падения. В самой своей сущности сельское хозяйство неотъемлемо связано с пространством, и, чем крупнее сельскохозяйственное предприятие, тем большую площадь оно должно занимать. Никакой концентрации в пространстве здесь нельзя провести.

Приведу небольшой пример. Фабрикант, имеющий двигатель в 100 лошадиных сил и желающий в 10 раз увеличить свое производство, может установить двигатель в 1000 лошадиных сил и тем значительно удешевить себестоимость работы.

Сельский хозяин, обрабатывая свою запашку одной лошадью, желает увеличить свои посевы в 10 раз. Он не может, конечно, завести себе лошадь в 10 раз более крупную по своим размерам, но принужден заводить 10 лошадей, таких же по качеству, как и первая лошадь. Некоторое удешевление работы будет достигнуто при переходе с лошадиной тяги на тягу тракторную (автомобильную). Но хозяин, уже имеющий один трактор, при десятикратном увеличении посева не может увеличить мощность трактора, но должен заводить 10 таких же машин, работающих одновременно в разных пространствах, благодаря чему себестоимость работы уменьшится значительно. То же самое можно, сказать относительно другого инвентаря - семян, удобрения, скота и прочего.

Сельский хозяин, увеличивая свое производство, в большинстве случаев должен умножать число предметов, а не увеличивать их размеры. Благодаря этому количественное выражение выгодности укрупнения не может быть особенно значительным.

Помимо этого, приходится отметить, что сама природа земледельческого производства ставит естественный предел укрупнению сельскохозяйственного предприятия.

Раз сельское хозяйство неизбежно разбросано в пространстве, то сельский хозяин должен по этому пространству передвигать огромное количество предметов. Должны передвигаться люди и животные, должны перевозиться машины, удобрения и полученные продукты.

Чем больше хозяйство, тем больше его обрабатываемая площадь, тем, следовательно, большее количество продуктов и на большее расстояние будет перевозиться, и все более и более будет возрастать стоимость внутрихозяйственных перевозок как в расчете на все хозяйство в целом, так равно и на единицу получаемого продукта.

Чем интенсивнее будет хозяйство, тем глубже и тщательнее будет обрабатываться пашня, чем больше будет удобрения и ухода за культурами, тем чаще и чаще будут происходить выезды на поля из усадьбы и тем дороже лягут эти переезды на себестоимость продукта.

При экстенсивной зерновой системе хозяйства в нашей Оренбургской или Самарской губернии хозяин может ограничиться двумя выездами: на посев и на уборку.

Но как только он начал производить осеннюю вспашку под яровое, вывозить на поля навоз, - число выездов возрастет во много раз, что мы можем наблюдать в наших центральных земледельческих губерниях.

Дальнейшая интенсификация - переход к пропашной обработке, замена злаковых растений свеклой, турнепсом, картофелем - настолько увеличивает массу передвижений, что каждая лишняя сажень отдаления поля от усадьбы становится чувствительной.

Вся выгода, получаемая от укрупнения производства, поглощается удорожанием внутрихозяйственного транспорта, и, чем интенсивнее хозяйство, тем скорее наступает это поглощение. Наши оренбургские и самарские хозяйства часто ведутся из одной усадьбы на площади в 2 - 3 тысячи десятин. В Полтавской губернии такое укрупнение уже было бы невозможным. В губернии Киевской и культурных странах Западной Европы издержки внутрихозяйственного транспорта еще более суживают размеры хозяйств, доводя их оптимальные размеры до 200 - 250 десятин.

Нередки случаи, когда при интенсификации хозяйства крупные владельцы бывали принуждены дробить свои поместья на ряд отдельных хозяйств-хуторов. Являясь крупными землевладельцами, они были мелкими или средними земледельцами.

Таким образом, сама природа сельскохозяйственного предприятия ставит пределы его укрупнению, благодаря чему количественное выражение преимуществ крупного хозяйства над мелким в земледелии никогда не может быть особенно большим.

Таким образом, несмотря на то что и в земледелии крупная форма производства имела несомненное преимущество над мелкой, мы должны признать, что количественное выражение этих преимуществ было далеко не столь значительно, как в обрабатывающей промышленности, и не могло погасить ни недостатков крупного земледелия, ни тех преимуществ, которые с народно-хозяйственной точки зрения семейная форма производства имеет над формой капиталистической и которые ниже будут предметом нашего изучения.

Нам представляется к тому же, что в старом споре «о борьбе крупного и мелкого земледелия» была ошибочна сама постановка вопроса.

Говоря о мелком и крупном хозяйстве, мы противопоставляем тем самым количество против количества же. На самом же деле мы имеем перед собою качественное противопоставление. Мы должны противопоставлять не мелкое и крупное производство, а хозяйство семейное и трудовое, которое ведется силами самого хозяина и его семьи, с одной стороны, а с другой стороны - хозяйство капиталистическое, построенное на наемном труде.

Далее, вникая в существо проблемы, должны признать, что между капиталистическим и трудовым земледелием, в сущности, никакой активной борьбы не ведется. Перед нами скорее стоит проблема сравнительной выживаемости той или другой хозяйственной формы, сравнительной силы их сопротивляемости экономическим ударам и кризисам⁵.

Работы В. Косинского⁶, П. Маслова⁷ и ряда других авторов с несомненностью указывают нам на исключительную выживаемость крестьянского хозяйства, на его удивительную приспособляемость ко всякого рода невозможным условиям существования.

Можно сказать в некоторой аналогии с борьбою видов в животном царстве, что и в хозяйственной истории выживают те формы, которые оказываются приспособленными к изменяющимся условиям существования.

Ремесленная промышленность не могла приспособиться к тем рыночным условиям, которые создались под влиянием промышленного капитализма и потому принуждены были погибнуть, крестьянское хозяйство оказало большую сопротивляемость, да и сами изменения, внесенные в условия его существования развитием капитализма, как мы знаем, были незначительны.

Можно даже высказать несколько парадоксальное утверждение, что земледельческое капиталистическое хозяйство, в силу своей меньшей сопротивляемости и выживаемости, было бессильно ввести в организацию земледелия крупные формы хозяйства, имеющие и в земледелии некоторые преимущества над мелкими. Введение крупного хозяйства в земледелие осталось, как это ни странно, на долю семейного трудового хозяйства.

Однако если капитализм в силу особенностей земледельческой техники не мог завоевать сельского хозяйства, то он, несомненно, был одним из тех факторов, благодаря которым в конце XIX века в земледелии Европы началось развитие кооперативной концентрации хозяйственной деятельности.

Капиталистический рынок постепенно разложил натуральный строй крестьянского хозяйства и мало-помалу втянул его в денежно-товарный оборот. Крестьянское хозяйство начало покупать и продавать значительную часть продуктов своего обихода и урожая, втянулось в кредитные отношения, словом, развило в своей организации все те отрасли земледельческого хозяйства, в которых крупная форма хозяйства имеет несомненные преимущества над мелкой.

В натуральном земледельческом хозяйстве не было стимулов к укрупнению. Коль скоро хозяйство сделалось товарным, эти стимулы появились в целом ряде разделов новой организации хозяйства.

И если это укрупнение по разным обстоятельствам не могло принять капиталистические формы, то историческая необходимость заставила нащупать какие-либо другие формы, и они выявились в виде крупно-кооперативного предприятия.

Сотни и тысячи мелких крестьянских хозяйств, не имея возможности своими индивидуальными средствами осилить тот или иной технический или экономический процесс, выделяли его из индивидуального хозяйства и организовывали совместными усилиями на стороне в крупное коллективное предприятие кооперативного типа.

Главным преимуществом кооперативной формы укрупнения было то, что оно, не разрушая тех сторон хозяйства, где мелкое семейное производство было технически удобнее крупного, позволяло выделить и организовать в крупнейшие кооперативные предприятия те отрасли, в которых это укрупнение давало заметный положительный эффект.

Организационный план земледельческого хозяйства как бы расщеплялся, и каждое из его звеньев организовывалось именно в той степени крупности и на тех социальных основах, которые наиболее ему подходили.

Поэтому кооперативное трудовое хозяйство и оказывалось наиболее совершенной формой земледельческого предприятия. Оно превосходило обычное разъединенное крестьянское хозяйство теми сторонами своей организации, в которых крупность давала положительный эффект, и превалировало над капиталистическим предприятием во всех тех случаях, где мелкое семейное производство оказывалось более приспособленным к земледельческой технике.

Появление и развитие земледельческой кооперации носило органический и стихийный, в сущности, характер, подобный развитию капитализма и других народно-хозяйственных систем.

Начавшись с робких попыток, часто имевших благотворительный характер литературных исканий и единичных «отрадных начинаний», сельскохозяйственная кооперация в последние десятилетия выросла в мощную народно-хозяйственную организацию.

Подобно тому как капитализм в своем начальном развитии, кооперация шла по линии наименьшего сопротивления и начинала свои завоевания с финансового и торгового рынков, постепенно переходя к кооперированию переработки.

Десятки тысяч местных кооперативов, миллионы кооперированных хозяйств, миллиарды сконцентрированного капитала свидетельствуют нам о мощности движения, о том, что движение из единичных начинаний поднялось уже на степень народно-хозяйственной системы.

Мы убеждены, что появление земледельческой кооперации с народно-хозяйственной точки зрения имеет не меньшее значение, чем то, которое имело столетием ранее появление промышленного капитализма.

Однако должны отметить, что это значение и вообще сущность сельского кооперативного движения в настоящее время еще далеко не достаточно осознано даже самими творцами и участниками его. Впрочем, это является вполне понятным, так как почти во всех экономических движениях теория является значительно позднее практики.

Капитализм, имеющий более чем столетний возраст, был более или менее охвачен исследованием только в конце прошлого века, и многие наиболее сложные проблемы его до сих пор не закончены изучением. Земледельческая кооперация настолько молодое и несформировавшееся еще движение, что мы не вправе даже и ожидать ее законченного теоретического анализа.

За немногими исключениями, все, что мы имеем, представляет собой скорее кооперативную идеологию, чем кооперативную теорию.

Не имея законченной и общепризнанной общей теории кооперации и ставя своей задачей уяснить сущность постепенно слагающейся новой народно-хозяйственной системы кооперированного семейно-трудового земледельческого производства, мы должны прежде всего возможно яснее установить, как понимается нами в данном случае само понятие «кооперация», являющееся предметом изучения в настоящей работе.

Несмотря на многочисленные попытки различных авторов и продолжительную полемику в этом вопросе, мы до сих пор не имеем всеми признаваемой формулы, определяющей собою понятие «кооперация». Поэтому, подходя к выяснению этого термина, мы постараемся пойти позитивным путем и посмотреть, как сами работники кооперации определяют сущность своей организации, что считают они кооперативным и что таковым не признают.

За последние десять лет автору этих строк приходилось беседовать с русскими, бельгийскими, французскими, итальянскими и немецкими кооперативными деятелями, приходилось слышать самые разнообразные, порой противоречивые указания на те признаки, которые составляют сущность кооперативного движения.

Одни указывали, что важнейшим в кооперации является характер добровольности вступления в ее члены, ее независимость, демократичность ее управления, другие находили важным отметить способы распределения прибылей и служебную роль капитала в кооперативных предприятиях, третьи отмечали весьма важным открытый характер кооперативных организаций и почитали некооперативным отказ в приеме новых членов, четвертые особенно настаивали на трудовом характере кооперативов и не допускали не только приема в их состав нетрудового элемента, но даже наемного труда в кооперативных предприятиях, пятые полагали сущность кооперации не в ее организационных формах, а в тех социальных целях, которые она себе ставит в ее борьбе за неимущих, в ее социалистической в одном случае и католической в другом подоплеке, шестые отличали кооперацию от коммун тем, что она представляет собой только частичное обобщение хозяйственной деятельности, а не слитие всех хозяйственных усилий в одно коллективное предприятие и т. д.

Вникая в существо указанных признаков и сопоставляя их между собой и явлениями жизни, мы должны отметить их пестроту и противоречие. Многие из них непри-ложимы к целым видам кооперации, кооперативная природа которых не подлежит сомнению.

Так, например, в настоящее время чрезвычайно трудно встретить кооператив, не пользующийся наемным трудом, с другой стороны, так называемые артели и многие сельскохозяйственные кооперативы (мелиорационные, машинные, земельные и проч.) чрезвычайно часто замыкают круг своих членов и отказывают в приеме новых, нередки такие потребительские общества, вступление в которые обязательно для целых категорий служащих, наконец, далеко не во всех случаях кооперативные работники ставят перед собой социальные задачи, а если они их и ставят, то нередко они бывают резко противоположны, как это мы, например, наблюдаем в бельгийской клерикальной крестьянской и социалистической рабочей кооперации.

Поэтому если мы стремимся дать одну определяющую формулу для всех видов кооперации, то мы должны включить в нее то общее, что свойственно всем ее отраслям и что можно вынести за знак скобки. Кооперативные теоретики так и поступают, давая весьма краткие и весьма отвлеченные формулы.

Так, например, Туган-Барановский⁸ определяет кооперацию нижеследующим образом:

1) «Кооператив есть такое хозяйственное предприятие нескольких добровольно соединившихся лиц, которое имеет своей целью не получение наибольшего барыша на затраченный капитал, но увеличение, благодаря общему ведению хозяйства, трудовых доходов его членов или сокращение расходов последних» («Социально-экономическая природа кооперации»).

Совершенно иначе звучит определение К. А. Пажитнова⁹.

2) «Кооператив есть такое добровольческое соединение нескольких лиц, которое имеет своей целью совместными усилиями бороться с эксплуатацией со стороны капитала и улучшить положение своих членов в процессе производства, обмена или распределения хозяйственных благ, т. е. как производителей, потребителей или продавцов рабочей силы» («Основы кооперации»).

Некоторые авторы идут еще далее и определяют кооперацию прямо как переходную форму к установлению социалистического строя.

Сопоставляя между собой вышеприведенные определяющие элементы, мы легко можем разделить их на две группы: с одной стороны, на элементы организационно-формального характера (роль капитала, способы распределения прибылей, формы управления и проч.), с другой стороны, на элементы социально-целевого порядка (разрушение капиталистического строя, гармония классов, освобождение крестьянства от экономических пут и проч.).

Невольно поднимается вопрос, возможно ли соединять эти две категории в одной определяющей формуле, и возникает даже сомнение об одном ли и том же явлении говорят эти определяющие моменты.

По нашему глубочайшему убеждению, мы, приступая к определению кооперации, имеем перед собой ни один, а два объекта определения.

С одной стороны, кооператив как организационно-хозяйственную форму¹⁰, могущую вовсе не ставить перед собой никаких социальных задач или даже ставить социальные задачи, противоположные тем, которые содержатся в перечисленных формулах.

С другой стороны, мы видим перед собой широкое социальное движение или, точнее, движения, обладающие свойственной им идеологией и пользующиеся кооперативными формами как одним из орудий (иногда единственным) своего конкретного воплощения.

Эти последние движения сознательно ставят перед собой те или иные социальные цели и вне их немыслимы.

Таким образом, по нашему мнению, понятие «кооперация» должно быть расчленено на два понятия: «кооператив» и «кооперативное движение» - и для каждого из них должны быть конструированы определяющие признаки.

«Кооператив» весьма полно характеризуется формальным определением в стиле определения Туган-Барановского. Во всяком случае, возможно найти несколько важных организационных элементов (роль капитала, трудовая среда и проч.), которые позволяют дать единое определение всем кооперативам.

С организационно-хозяйственной точки зрения бельгийский кооператив, первый параграф устава которого гласит, что его членами могут быть только лица, признающие «семью, собственность и церковь единственными основами общества», и анархо-социалистические кооперативные объединения рабочих могут быть совершенно тождественны.

Подобное единство вряд ли возможно, коль скоро мы перейдем к характеристике кооперации как социального движения.

Правда, на первых началах, когда кооперация является скорее литературным и идейным движением, ее единство почти всегда имеет место, но как только кооперативное движение входит в самую толщу народного хозяйства и делается одной из неотъемлемых его основ, начинают проявляться классовые и иные противоречия и идеологический мираж рассеивается, как дым. Внимательный наблюдатель отмечает обособленную рабочую кооперацию, рассматривающую себя как часть общего рабочего движения, городскую обывательскую кооперацию, кооперацию ремесленную и, наконец, наиболее мощную кооперацию - крестьянскую.

Каждая из них, поскольку они действительно вошли в жизнь и пустили корни, является плотью от плоти и кровью от крови тех классовых групп, которые ее породили.

И если в данной классовой группе возникает какое-либо осознанное социальное движение классового порядка, то кооперация неизбежно используется как одна из слагающих этого движения. Так, например, рабочее движение выражается тремя конкретными формами - рабочей партией, профессиональным союзом и рабочей кооперацией.

В Западной Европе нечто подобное наблюдается и в крестьянской среде (Бельгия, Швейцария и др.), где наряду с сельскохозяйственной кооперацией, резко обособленной и враждебной кооперации рабочей, действует клерикальная партия, опирающаяся на экономические интересы крестьянства.

Однако распыленное крестьянство только-только еще начинает организовываться, и практика крестьянского движения еще не получила своей теории, хотя уже имеет своих пророков.

Признавая возможным дать единое определение кооперативного предприятия, подходя к нему с формально-административной точки зрения, мы должны все же подчеркнуть, что оно благодаря своей общности почти лишено конкретного содержания и потому практически почти бесполезно. К тому же каждый из перечисленных признаков сам по себе ничего специфически кооперативного не содержит, может быть прилагаем ко многим другим предприятиям, и авторы ищут дать определение не содержанием признаков, а их комбинацией.

Подобная бессодержательность определения зависит от того, что в одни скобки формально-административного определения предполагают взять несколько совершенно различных по своей природе экономических явлений, имеющих общим только трудовой характер среды, в которой они существуют. В самом деле, что может быть общего между потребительской лавкой и такой же точно по составу товара и техники лавкой трудовой артели торговых приказчиков, часто помещающихся в Москве в непосредственной близости.

Конечно, с формально-административной точки зрения эти оба экономические образования аналогичны, но с точки зрения народно-хозяйственной они имеют не только различную, но враждебную друг другу природу.

Никогда нельзя забывать того, что кооператив не представляет из себя изолированного предприятия, что он есть организованная на коллективных началах часть и только часть экономической деятельности той или иной группы людей.

Рабочий потребительский кооператив представляет собой организованную закупочную активность пролетарского класса и никаких иных интересов, кроме интересов пролетарского класса, не имеет.

Сырьевые товарищества ремесленников имеют значение и смысл постольку, поскольку они снабжают ремесленный труд материалами для работы.

Крестьянская кооперация, как мы знаем, есть часть крестьянского хозяйства, выделенная для организации его на крупных началах.

Говоря короче, кооперация не может мыслиться изолированно от той хозяйственной базы, на которой она стоит, и поскольку различны экономически эти базы, постольку различна природа самих отраслей кооперации.

По нашему мнению, кооперация организует те интересы и стороны групповой и классовой жизни, которые существовали и до ее появления, и ничего нового, надклассового не вносит.

Так, кооперация крестьянская, по нашему мнению, представляет собой весьма совершенный организованный вариант крестьянского хозяйства, позволяющий мелкому трудовому хозяйству, не разрушая своей индивидуальности, выделить из своего организационного плана те его элементы, в которых крупная форма производства имеет несомненные преимущества над мелкой, и организовать их совместно с соседями на степень этой крупной формы производства, часто используя наемный труд.

Потребительская городская кооперация никаких хозяйств не объединяет и не рационализирует их производительной деятельности. Ее задача - объединить покупательскую активность своих членов и организовать более рационально расходование членами своего дохода, полученного от производственной деятельности вне кооператива.

Артельное, кустарное, ремесленное и торговое дело не является союзом каких-либо независимых хозяйственных единиц, но представляет полное слитие в одном предприятии трудовых усилий своих членов, а потому должно скорее называться совместным производством, чем кооперацией.

Для того чтобы возможно яснее подчеркнуть нашу мысль, мы позволяем остановить внимание читателя на одном частном примере, графически разработанном нами.

График № 1 представляет собою обычное маслодельное товарищество крестьян (а, а, а), которые выделили из своих хозяйств процесс изготовления масла и его продажу (б, б, б) и организовали их в кооператив (В), который построил завод и нанял рабочих маслоделов (с, с, с); кооператив изготовляет из молока своих членов масло и продает его потребителям (к), с которыми, как равно и со своими рабочими, находится в антагонистических, в смысле противоположности интересов, отношениях.

Такова природа крестьянской кооперации. Предположим теперь, что наш кооператив почему-либо должен был ликвидироваться и его рабочие маслоделы купили его маслодельный завод и организовали из себя трудовую артель маслоделов, экономическая природа которой видна из графика № 2.

Мы видим, что теперь кооператив покупает сырье (молоко) у крестьян и, переработав его в масло, продает потребителям, находясь и с ними и с крестьянами в антагонистических отношениях. Кооператив руководится волею рабочих и защищает интересы их труда, а не труда крестьянина и не интересы потребления городского потребителя.

Предположим затем, что и наша трудовая артель принуждена была закрыться, и маслодельный завод был куплен организовавшимся в городе потребительским обществом, желающим снабжать своих членов дешевым и хорошим маслом.

График № 3 указывает нам схему экономических отношений в этом новом случае кооперативной организации. Руководящая воля совсем уходит из маслодельного производства и влияет со стороны. Маслодельное производство организовано на началах, близких к капиталистическим, и стоит в антагонистических отношениях как к крестьянам, так и к рабочим.

В графике № 4 указан случай, когда завод переходит к частному предпринимателю, предположим, одному из разжившихся мастеров-маслоделов, который организует предприятие своей единоличной волею и со всеми другими персонажами наших графиков находится в антагонистических отношениях.

Таким образом, несмотря на то, что наш завод остался нетронутым, работы на нем не прекращались, технически он был при всех четырех фазах существования завода тем же самым - между персонажами графиков, также неизменных во всех четырех случаях, слагаются совершенно различные отношения, и экономическая природа каждого из четырех вариантов весьма неоднородна с другими. Защищаются также и неодинаковые интересы. Крестьянское маслодельное товарищество стремится продать масло как можно дороже и заплатить по возможности меньше рабочим. Трудовая артель получает оплату своего труда в зависимости от разницы дешевой покупки и дорогой продажи.

Потребительское общество стремится получить наиболее дешевое масло, а потому понижает в пределах, ему доступных, плату за молоко и за труд. То же самое стремится сделать капиталист, добивающийся к тому же высоких продажных цен на масло.

Таково различие в природе и в интересах различных видов кооперации. Сторонники единства кооперативного движения думают слить три первых типа или, по крайней мере, первый и третий в одно предприятие. Возможно ли это?

Эти интересы настолько различны, что весьма многие попытки слить организационно разные классовые виды кооперации обычно приводили к плачевным результатам и ставили на очередь вопрос возможности единства кооперативного движения.

Как-то один средневолжский губернский союз кооператоров, южные кооперативы которого производили хлеб и покупали валенки, а северные производили валенки и покупали хлеб, задумал произвести внутрикооперативный обмен в целях взаимной выгоды. Через три года после начала операции нам пришлось встретить руководителей союза и спросить их о судьбе начинания. «Дела идут хорошо, - был ответ. - Свои валенки продаем в Москву, а для себя валяный товар покупаем в Казани. Хлеб южных уездов ставим интендантству, а для северян покупаем в Вятке». - «А внутрикооперативный обмен?» Собеседник только рукой махнул. Была совершенно ясна большая выгодность существующей комбинации.

Нам думается, что описанный случай может быть до некоторой степени ответом на поставленный вопрос об единстве кооперативного производства.

Крестьянская и городская кооперация могут не только не враждовать и вести взаимные торговые операции, но даже быть объединяемы на съездах и в общих организациях идейного или финансового порядка, но интересы, ими защищаемые, настолько противоположны, что их нельзя объединить в одной организации, воля которой неизбежно будет ослаблена внутренними противоречиями противоположных интересов, соединенных в одно целое.

Таковы общие соображения, заставляющие нас признать, что сельскохозяйственная кооперация представляет собою экономическое явление, только внешне и формально тождественное другим видам кооперации, но по природе своей глубоко от них отличающееся и нуждающееся в самостоятельном изучении.