1. Миссия Аргунова

1. Миссия Аргунова

При плохих ауспициях родилось в Уфе то Временное Всероссийское правительство, создания которого настойчиво требовали активно боровшиеся на анти-большевицких фронтах военные силы. Русская общественность оставалась раздвоенной, и грозные симптомы, как мы видели¹, обнаружились уже на другой день после того, как была создана власть, долженствовавшая быть в идее общенациональной. Совершенно неизбежно в атмосфере недоверия и вражды общенациональная задача стушевывалась перед назойливыми директивами местной политики. Ей, этой местной политике, суждено было задавать тон в общенациональном деле и цепко держать в своих руках Директорию.

С первого дня своего формального существования всероссийская власть вынуждена была вмешаться в сложные взаимоотношения Омского правительства и Сибоблдумы в связи с тем острым конфликтом, который возник на почве роспуска Думы и убийства Новоселова. По-видимому, в целом Директория сильно колебалась, не зная, как ей поступить, так как среди отдельных ее членов, бывших в то время налицо, имелись существенные разногласия.

 «...Я спускался утром 24 сентября из своего номера в столовую, — вспоминает Л. А. Кроль, — когда узнал потрясающую новость: в Омске убит министр Новоселов, и чехи требуют от Директории приказа о немедленном аресте скрывающегося от них И. А. Михайлова, считая его главным виновником убийства... Для первого дня существования Директории сюрприз был не из приятных... Члены Директории были заняты этим делом... Вот к Болдыреву провели генерала Иванова-Ринова. Вид у него далеко не тот, что в вечер приезда, когда он милостиво здоровался с Болдыревым в пиджаке... Да и удивительного ничего нет: идет речь, не задержать ли в Уфе омских правителей и министров впредь до выяснения омских событий... Члены Директории совещаются с отдельными лицами. Спрашивает Авксентьев мое мнение. Я категорически высказываюсь против принятия Директорией каких бы то ни было незаконных мер: нельзя с этого начинать и становиться на путь беззакония» [с. 136]. Вместе с тем привлеченный к совету Серебренников предупредил, по словам Гинса, «о той горячей поддержке, которой пользуется Сибирское правительство в различных кругах, и в частности среди военных, и Директория не решилась начинать сразу с конфликта» [1, с. 248].

В сущности, у нового Всероссийского Вр. правительства в Омске абсолютно не было никакой реальной силы. «Быстрая и короткая расправа с переворотчиками (т. е. в данном случае с Сибирским правительством) могла быть выполнена только через чехов» — это должен признать Болдырев. «Но закреплять первые шаги всероссийской власти штыками чехов Директория не считала возможным» [с. 52]. Остановились на компромиссе. 25 сентября было опубликовано следующее постановление Правительства:

 «1. Признавая непререкаемые права Сибирской Областной Думы... но имея в виду невозможность при создавшихся условиях нормальной деятельности Областной Думы, — отсрочить ее занятия впредь до создания таковых. 2. Отставку членов Временного Сибирского правительства считать... недействительной. 3. Предоставить Уполномоченному Вр. Вс. пр. гражданину А. А. Аргунову чрезвычайные права в деле выяснения степени виновности тех или иных лиц в имевших место событиях. 4. Призвать население Сибири к полному спокойствию и уверенности в том, что интересы, права и законность Вр. Вс. пр. будут сохранены в полной мере» [«Хроника». Прил. 110].

Решение это не удовлетворило «левых». Томский «Голос Народа» прямо заявил, что совершена «величайшая ошибка, последствия которой трудно в настоящий момент учесть». Однопартийны Авксентьева, Зензинова и Аргунова считали, что расправу надо совершить с «переворотчиками» не из Сибоблдумы, а из среды Омского правительства. «Казалось, — пишет в своих воспоминаниях Майский, — после целого ряда ударов судьба наконец смилостивилась над эсеровской партией. Счастье само собой давалось ей в руки. Наступил момент, когда одним решительным ударом эсеры могли восстановить свое сильно поколебленное влияние и даже — кто знает? — стать политическими гегемонами на всей территории от Волги до Владивостока. Что же сделали эсеры? Всю ночь с 24 на 25 сентября они совещались² о создавшемся положении и в конце концов постановили... чешское предложение отклонить. Вместо чешских батальонов в Омск был послан заместитель Авксентьева Аргунов... Эта ночь по справедливости может считаться началом конца демократической контрреволюции в Поволжье и Сибири³. Она оттолкнула чехов от эсеровско-меньшевицких элементов и тем самым подготовила близкую гибель как Комитета членов Учредительного Собрания, так и Директории» [с. 255].

Не удовлетворилась решением Директории и Сибоблдума. Вот что докладывал томский губернский комиссар Гаттенберг 30 сентября Михайлову по прямому проводу: «Арестованные 28-го все освобождены. Наружно в городе как будто наступило успокоение... В действительности происходит подготовка к новому выступлению. Исполнительный Комитет Думы не распущен. Собрания происходят в кабинете председателя Думы, происходят деятельные сношения Глоса и Быховского с Якушевым и Зензиновым в Уфе по железнодорожному проводу; фракции Думы, за исключением областников, выражают сомнение в том, чтобы Якушев мог дать какое-либо согласие за Думу, и, очевидно, не думают считаться с ним... Исполнительный Комитет вступил в сношения с дерберовским Правительством... Общее настроение чрезвычайно тревожное... ежеминутно ожидаю осложнений». «Здесь (т. е. в Омске) наступает успокоение», — отвечал Михайлов. Прибывший из Уфы Аргунов не сразу ориентировался в положении, но теперь поддерживает Административный Совет и к Думе относится отрицательно... Серебренников, я и Административный Совет будем вести прежнюю политику и беспорядков не допустим... Прибывающие иностранные представители оказывают поддержку Правительству и отрицательно относятся к политике чехов»... [«Хр.». Прил. 111].

Воспоминания А. А. Аргунова «Между двумя большевизмами» решительно противоречат определению Михайлова о позиции уполномоченного Вр. Вс. пр. Они дают весьма резкую характеристику Административного Совета, состоявшего «в большинстве из чиновников, прошедших школу старого режима, сохранивших отчасти и симпатии к нему», и несшего с собой «дух антидемократизма и упрощенное понимание задач в области политики в форме необходимости всякого рода «крутых» мер как всеисцеляющего средства от всех недугов» [с. 23]. Борьба с Сибоблдумой, по мнению «мемуариста», — это «удар по социалистам», к которым «была отнесена вся сибирская демократия» [с. 27]. Таков отзыв в воспоминаниях, написанных в 1919 г. Следственная комиссия Аргунова, по его словам, собрала «огромный стенографически записанный материал из показаний всех министров, общественных деятелей, военных и пр.». В этом материале «историк найдет... многое для правильного понимания истории сибирского государственного строительства» [с. 22]. Где этот материал — неизвестно, поэтому пока «историку» приходится вылавливать отдельные кусочки. И получается несомненное противоречие между словами уполномоченного Вс. Вр. пр. и мемуариста, тяжело пережившего катастрофу в Омске 18 ноября. Как будто бы до 18 ноября настроения Аргунова были несколько иными по сравнению с пристрастным и резким тоном воспоминаний в отношении Сибирского правительства. Оценка роли и значения Сибирского правительства была другая — недаром известный нам самарский деятель Лебедев в своем «Дневнике» называет даже Аргунова «комиссионером Сибирского правительства» [«Воля России». VIII, с. 170].

То, что Михайлов по прямому проводу говорил томскому губернскому комиссару, он вновь повторяет Вологодскому, находившемуся в то время во Владивостоке⁴: «Аргунов, приступив к образованию особой Следственной комиссии по расследованию последних событий, еще в пути из Челябинска по чешскому проводу обратился в Томск с предложением освободить арестованных членов Думы. Гаттенберг отказался исполнить приказ Аргунова без подтверждения Адм. Совета. Согласно мнению Аргунова, Адм. Совет признал возможным освободить членов Думы ввиду данного Якушевым обещания, что Дума безоговорочно подчинится постановлению в перерыве занятий. На первых порах по приезде Аргунов обнаружил отрицательное отношение к направлению деятельности Сибправительства. В заседании Адм. Совета 28 сентября, делая сообщение о своей миссии, отмечал репрессии против печати, эсеров-думцев. Ряд членов Адм. Совета (ген. Иванов) указали, что если есть группы, стоящие за Думу, то несравненно большие по численности и располагающие реальной силой круги ненавидят Думу и возмущены деятельностью эсеров и покровительствующих им чехословаков. Теперь Аргунов под давлением общественных групп радикально изменил свой взгляд, поддерживает Адмсовет, борется с Думой и побуждает Директорию ехать в Омск»⁵. Советский комментатор воспоминаний Болдырева, имевший возможность широко пользоваться еще не опубликованным материалом, приводит цитату — к сожалению, единственную и укороченную — из одного «доклада» Аргунова Директории: «Сибирь — деловой, сознательный и государственный край. Если кто-либо виноват во всем создавшемся остром моменте и кризисе власти и нежелании идти на уступки, то это, к сожалению, местная фракция эсеров» [Прим. 47]⁶

Следственная комиссия Аргунова могла выяснить ту общественную атмосферу, среди которой родились конфликты, но в омской обстановке была довольно беспомощна в смысле конкретного выявления виновников убийства Новоселова. Ехал Аргунов с предвзятой точкой зрения в отношении Михайлова, про которого Авксентьев, как утверждает Святицкий, в Уфе неосмотрительно говорил, что его «давно следовало расстрелять» [с. 42]. Следствие не могло обнаружить данных для привлечения Михайлова к ответственности, т. е. не обнаружило заговора, о котором говорили сибоблдумские эсеры⁷. Полковник Волков на допросе показал: «Как офицер, давший честное слово, я заявляю, что у меня сообщников не было». Нормально следствие было затруднено противодействием, которое встречала комиссия в омской казацкой военной среде. Привлеченного к ответственности полковника Волкова взял с собой на Дальний Восток военный министр Иванов-Ринов, и комиссии пришлось обратиться к содействию Болдырева. На категорическое приказание вернуть Волкова, Иванов-Ринов, исполняя приказ главковерха, в телеграмме чрезвычайно определенно рисовал взгляд казачьей общественности на омские события 21-22 сентября. «Если бы Крутовскому, Шатилову и Якушеву удалось осуществить государственный заговор в Омске, то, несомненно, произошли бы катастрофические события. Выступление Волкова, может быть, юридически преступно, но в результате, несомненно, спасло положение! Единственно, над ним тяготело преступление в убийстве Новоселова, за что я, будучи в Уфе и не посвященный в омские события, отрешил его от должности начгарнизона, заключив под стражу. По расследованию же событий, я пришел к глубокому убеждению, что Волков к убийству Новоселова не причастен... Командируя Волкова по вашему приказанию в Омск, усердно ходатайствую... не отказать войти в рассмотрение следующих моих соображений: 1. широкие общественные массы... считают Крутовского, Шатилова, Якушева и Облдуму вставшими на путь государственной измены, вовлекшими в противогосударственный заговор иностранное чешское войско; 2. те же группы считают Волкова выполнившим свой государственный долг; 3. всякая репрессия... при условии оставления безнаказанными Крутовского, Шатилова и Якушева и принявшую участие в заговоре Облдуму, может вызвать новую смуту...» [Болдырев. С. 71]⁸.

Положение в Омске было действительно крайне затруднительно, ибо деятели Облдумы принимали «меры к возобновлению положения до переворота» (из сообщения Якушева Вологодскому). Крутовский требовал, чтобы Серебренников сдал ему должность заместителя предсовмина. Создавалась напряженная атмосфера. Поэтому Серебренников обращался к Вологодскому с просьбой «телеграфно воздействовать на Крутовского и Шатилова в том смысле, чтобы не был вызван какой-либо конфликт». «Админсовет, — сообщал Серебренников, — не допускает мысли, чтобы они вошли в состав Правительства до окончания работ Следственной комиссии Аргунова, и решительно отказывается вести с ними какую-либо работу. Если они будут настаивать на своем, то Админсовет видит единственный выход из положения в радикальных мерах. Эти меры, по его мнению, состоят в следующем: «Сибирская Директория⁹ в лице пяти или четырех волею Вс. пр. должна быть упразднена; одновременно должна быть окончательно распущена Сиб. Обл. Дума настоящего состава, причем не исключается возможность созыва новой Думы на других началах. Временно Админсовет волею того же Вс. пр. преобразуется в сибирский Совет министров. Об этом мнении Админсовета я уведомляю сегодня Аргунова, которому предстоит распутать наши сибирские дела... Может быть и другой выход. Пока ведется расследование, могут уклониться от работы министры Михайлов, Шатилов и Крутовский. Деловая же работа перешла бы к Админсовету под моим председательством. Тем временем выяснились бы взаимные отношения Вс. пр. к Сибирскому. Положение дел в Сибири изменилось бы к скорому удовлетворению политических страстей»... «Ваш приезд, — заключал Серебренников свою информацию, — мог бы улучшить здешнее положение». Характерно то, что отвечал Серебренникову Вологодский,— человек, которого противники склонны были заподозрить в руководстве ведомой интригой: «Вами сообщенное меня очень огорчает. Неужели мы так неспособны справиться с дорогим нам делом создания автономной Сибири и возрождения России. Нам (т. е. находящимся во Владивостоке с ответственной миссией) думается, что действительно нет никакой надежды. Опускаются руки. Я еще раз прошу Админсовет не покидать своей работы, ради общей цели забыть все уколы самолюбия»...

С своей стороны Якушев в разговоре с Вологодским выражал уверенность, что при выявлении истинных «вдохновителей» переворотов «политическая репутация Думы» в этой грязной клоаке политического интригантства только выиграет в своей лояльности.

Едва ли стремящаяся быть объективной история без значительных оговорок согласится с мнением председателя Сибоблдумы. К этим итогам конфликта нам придется еще вернуться, так как сибирский конфликт был внешне ликвидирован с немалым трудом лишь тогда, когда Веер. Прав, переехало в Омск.