ХХ. Русские амазонки

Французский горняк посетил Россию в 1937 году, пробыл там четыре или пять недель и написал серию статей для французских и других европейских газет. Он объявил, что до того, как поехал в Россию и посетил рудники, был активным социалистом и «другом Советского Союза», но, увидев условия в советских шахтах, излечился от своего социализма. Больше всего его ужаснуло, что советские женщины работают шахтерами.

Ну, я ни с какой стороны не социалист, а будь им, вполне возможно, излечился бы, увидев в России то, что увидел. Но должен признать, что труд женщин на советских шахтах и плавильных печах не представляется мне таким возмутительным, как тому французскому горняку, а я повидал куда больше него. Потому что близко соприкасался с женщинами-работницами в течение ряда лет.

Когда я впервые оказался в России, на шахтах женщины не работали. Несколько девушек и молодых женщин учились на инженеров и геологов, и возмущали старых шахтеров, слоняясь по тоннелям, штольням и обогатительным фабрикам. Но через два года, в конце 1929 года, когда начала осуществляться первая пятилетка, женщины стали заниматься некоторыми легкими работами, управляли компрессорами и подъемниками, распределяли буровой инструмент в шахтах, помогали маркшейдерам, иногда работали откатчиками, двигали тележки с рудой.

Когда первые женщины появились на рудниках, мужчины-шахтеры резко возражали, не в силах отказаться от старого суеверия, что присутствие женщины в шахте сулит несчастный случай. Поскольку несчастные случаи нередко происходили на советских шахтах до того, как в них начали винить женщин, на суеверие обращали мало внимания. Прошло немного времени, и присутствие женщин уже считалось само собой разумеющимся, хотя некоторые старые горняки так никогда и не избавились от недовольства, и иногда его демонстрировали.

Женщин гораздо больше было на обогатительных фабриках и плавильных заводах, чем в шахтах. Они работали наряду с мужчинами как операторы, выполняя грязную, но не особенно тяжелую работу. С самого начала им не предоставляли никаких преимуществ. Ожидалось, что они будут выполнять эквивалентный объем работы, соответствующий дневной заработной плате, в тех же условиях, с теми же обязанностями.

С точки зрения инженера, вопрос женского труда лишь в том, может она действительно выполнять свою работу или нет. Исходя из опыта на советских шахтах и заводах, должен сказать, что в среднем женщины на производстве лучше мужчин. Как правило, женщины более ответственно относятся к работе и лучше поддерживают дисциплину. Эти качества компенсируют меньшую физическую силу, за исключением таких работ, где требуется исключительно крепкое телосложение.

Даже на таких работах женщины иногда бывали. Я встречал крупную рослую русскую крестьянку, работавшую бурильщиком на уральской шахте. Обязанности были такие: поднять бурильную машину весом около 25 килограммов и сверлить отверстия в монолитной скальной породе. Молоток бурильной машины дает порядка тысячи восемьсот ударов в минуту, и чтобы ее удержать длительное время, требуется дюжий мужчина. Понаблюдав за ней некоторое время, я сказал, что работа не очень подходит для женщины. Она думала, я шучу, и мне так и не удалось ей объяснить, что вполне серьезен. Она немало гордилась тем, что была единственной женщиной среди бурильщиков на этой группе рудников.

Та богатырша — исключение. Большинство работниц в советской промышленности не берутся за такую тяжелую работу; их обычно направляют в механизированные цеха, или заводы, или рудники, где точность движений важнее, чем мускулы. Советские женщины занимаются всеми видами работ, не свойственных девушкам и женщинам западных промышленно развитых стран. Они чистят улицы и канализационные сети, помогают в строительстве метро, железных дорог и каналов, работают на сталеплавильных заводах, бросая тяжелые бруски раскаленного металла. Они выполняют большую часть ручной работы в стране. В 1936 году, согласно официальной статистике, 28 процентов рабочей силы в советской горнодобывающей промышленности составляли женщины.

Сопоставляя различия между видами работ, выполняемых советскими и другими женщинами, я думаю, важно помнить, что женщины большинства народов России привыкали к физическому труду целыми поколениями. Около 85 процентов взрослого населения России были заняты в сельском хозяйстве еще в 1928 году. Русские крестьянки трудились на полях наряду со своими мужьями. Так они делают до сих пор.

Когда московские власти стали проводить в жизнь свои честолюбивые планы индустриализации, начиная с 1929 года, они достаточно быстро поняли, что ничего не получится, если они не смогут привлечь сильных крестьянских девушек на новые фабрики, заводы и рудники. Крестьянские девушки легче приспосабливаются, чем мужчины, и без труда научились приемам обращения с техникой. Без их помощи, наверное, российская новая промышленность не состоялась бы в решающие годы после 1929.

Любой, кто знает русских женщин, понимает, что власти не смогли бы ничего достичь без их доброй воли. Трудясь рядом со своими мужьями на миллионах крестьянских участках России, они разработали ярко выраженные качества — выносливость и инициативность.

Эти качества особенно полезны, когда подходит крайний случай. Один мой друг, который жил в Шанхае во времена русской революции, на всю жизнь остался под впечатлением, как вели себя русские женщины, беженки, собравшиеся в том городе, где рабочая сила так дешева, что мало кто из белых людей может надеяться выдержать конкуренцию с китайцами. Русские беженцы попадали в Шанхай тысячами, большинство без копейки денег и без какой-нибудь полезной квалификации. Они оторвались от всех старых связей, большинство говорили только по-русски, и перспектива перед ними вставала мрачная.

Мужчины, рассказывал мой друг, были настолько выбиты из колеи таким поворотом событий, что целые годы от них не было никакой пользы. Но женщины взяли все в свои руки, и именно женщины организовали уважаемую и самостоятельную русскую общину, росшую в Шанхае в течение последующих лет, и постепенно установили «маленькую Россию» в Китае, с опорой на старые традиции, с передачей детям языка, обычаев и литературы дореволюционной России.

Женщины в Шанхае поначалу делали все, что подвернется, лишь бы содержать семью. Они шли в служанки, за плату, не большую, чем у китайских кули; работали в ночных клубах «профессиональными партнершами» и «хозяйками»; самостоятельно учились на маникюрш и стенографисток. Они жили в бедности, но не жаловались, экономили из своих скудных заработков достаточно на образование детей или младших братьев и сестер, так что через несколько лет им удалось выбраться из серой массы неквалифицированной и необученной рабочей силы.

Новую жизнь внутри России после революции было почти так же трудно построить, как и в эмигрантских колониях за рубежом. Советским людям пришлось адаптироваться к новым и быстро меняющимся условиям, и женщины внутри России, как и за ее пределами, показали, что способны лучше приспособиться к новым обстоятельствам. Коммунистические власти, строя свои планы, рассчитывали на двойной метод привлечения женщин для поддержки программы индустриализации.

С одной стороны, была создана тщательно разработанная пропагандистская машина, убеждающая женщин занимать любые места в промышленности. Коммунисты после 1917 года неизменно настаивали на равенстве полов, и теперь, в сущности, говорили: «Женщины, вот вам шанс показать, что вы серьезно воспринимаете свое равенство. Мы открыли вам доступ во все школы, ко всем видам работы, на основе равной оплаты за равный труд во всех областях. Теперь нам нужна ваша помощь в новой промышленности. Помощь на рудниках, и в метро, и на сталеплавильных заводах, и в конторах, и на фермах. Вы поможете нам создать индустрию, даже если работа грязная или неприятная, или оставите все мужчинам?»

Примерно в таком тоне прозвучало обращение к советским женщинам, и оказалось действенным. В то время, когда рабочие условия были очень плохими, жилье и снабжение продуктами — неадекватными, когда рабочие-мужчины шатались по стране толпами в поисках «лучшей доли», женщины оставались на рабочих местах и сыграли значительную роль в выполнении программы индустриализации.

Но власти сопровождали эмоциональные призывы к женщинам и другим методом убеждения, косвенным и более или менее скрытым, но, возможно, даже более эффективным. То был простой метод экономической необходимости. Контролируя всю национальную экономику, власти в Москве могли регулировать зарплату и цены в такой степени, какая была невозможна в большинстве стран. После 1929 года они установили зарплаты и цены таким образом, что работающему было чрезвычайно трудно содержать семью с минимальным уровнем комфорта. Если жена не работала, семья, вероятнее всего, оказывалась на скудном рационе.

Вот таков был механизм привлечения женщин. Пропагандистская машина внушала, что модно работать в самых тяжелых условиях. Ножницы зарплат и цен почти неизбежно заставляли пойти на какую-нибудь работу, чтобы выжить. Власти начали организовывать дневные ясли для детей работающих женщин, а закон предоставлял им два месяца отпуска с полной оплатой после рождения ребенка, и соблюдался до йоты. Миллионы работниц наводнили рудники, фабрики, заводы, леса, выполняли любую работу, за исключением самых тяжелых, и эта громадная трудовая армия позволила российской индустрии так далеко продвинуться вперед за сравнительно короткий срок.

Что касается влияния работы вроде шахтерской на женщин, я не врач и судить не могу. Я всегда смотрел на дело с другой стороны, и был заинтересован в том, чтобы женщины отрабатывали свою зарплату. Они неизменно отрабатывали.

Но, думается мне, неограниченное использование женского труда в таких отраслях, как горное дело, производство стали и тому подобных — временная стадия в развитии советской индустрии, она уже проходит. За последние два года моего пребывания в России, с 1935 по 1937, я заметил, что не так сильна тенденция у женщин трудиться на тяжелых рабочих местах в промышленности, а у пропаганды — привлекать их туда. Стало распространяться мнение, что мужчины больше годятся для такой работы.

Почему? Главным образом благодаря большей зарплате, которую получали многие квалифицированные рабочие после широкого применения сдельной системы. Рабочие, обнаружив, что снова могут содержать семью, хотели, чтобы жены сидели дома, а женщины не возражали туда вернуться. Власти тоже не возражали, собственно, казалось, они даже поощряли возвращение к дому.

В появлении такого большого количества советских женщин на тяжелых работах в промышленности основную роль играли экономические мотивы, и они же действовали теперь, вновь отсылая многих из них к домашнему очагу. Более широкое применение сдельной работы за последние три-четыре года дало возможность многим квалифицированным рабочим и управляющим содержать семьи на достаточном уровне комфорта, и большое количество женщин, как оказалось, проявили согласие, чтобы мужья их содержали.

Эту тенденцию поощряют официально. Одна из крупнейших газетных кампаний в течение последнего года моего пребывания в России была в пользу новой ассоциации жен инженеров и управляющих в промышленности. Их жены больше не работают за зарплату, хотя раньше многие из них так и делали. Они посвящают все свое время домашнему хозяйству и семье, а это в России — в куда больше степени, чем в других странах — полный рабочий день, ввиду отсутствия сервиса и трудностей в добывании продуктов питания и прочих товаров.

Однако власти хотели бы, чтобы эти женщины вели общественную работу, вдобавок к своей домашней. Поскольку государство в России считает себя вправе всем указывать, что и как делать, правительство собрало их в Москве, чтобы разработать для них программу. Женщины организовали ассоциацию, куда входят жены управляющих, инженеров, высокооплачиваемых промышленных рабочих, и согласились вести добровольную работу на фабриках и рудниках, без оплаты. Их обязанности включают инспекцию столовых и жилищ рабочих, чтобы там было чисто и «культурно», если прибегнуть к распространенному русскому выражению; организацию художественных, музыкальных и домоводческих кружков для жен рабочих, и прочее, что мы в Америке называем социальным сервисом. Организация подобного объединения, похоже, стала вехой в конце периода, который фактически начался в 1929 году, когда власти косо смотрели на женщин, не имеющих постоянной оплачиваемой работы.

Я не хочу создавать впечатление, будто женщин насильно выталкивают назад к плите, лишь бы из тяжелой промышленности. Теоретически, по крайней мере, они приветствуются на рудниках и заводах не меньше. Завод предусматривает штрафы для управляющих за отказ использовать труд женщин наравне с мужчинами, за равную зарплату. Но на практике советские управляющие, естественно, не горят желанием перегружать платежную ведомость женщинами. Управляющие находятся между двух огней в данном случае, как и во многих других. Они обязаны обеспечивать значительную прибыль при работе предприятия, снижать трудовые затраты и увеличивать производительность. Это почти невозможно, если у них слишком много женщин-работниц, которые берут декретный отпуск с полной оплатой. Так что достаточно находчивые управляющие в промышленности ухитряются тем или иным способом не набирать женщин в избытке.

Кое в чем советское отношение к женскому равноправию представляется мне более логичным, чем наше собственное. Они говорят, что женщины должны отплатить за равные привилегии, приняв на себя равные обязанности. Пока соблюдается такой принцип, не вижу большой опасности формирования матриархата в России. До сих пор мало кто из женщин достиг высоких постов в любом виде деятельности. Но на рудниках все больше женщин становятся руководителями и сменными мастерами, и рабочие-мужчины учатся выполнять их приказы без ворчания.

Интересно отметить, что советские женщины на рудниках и заводах, даже выполняя самую грязную и тяжелую ручную работу, умудряются сохранить женственную внешность. На работе женщины часто носят брючные костюмы, вроде лыжных, что им вполне идет. Но после нее они снимают рабочую одежду и переодеваются в юбки. Советские женщины вовсе не проявляют тенденцию стать как мужчины, только потому, что выполняют мужскую работу, какой она считается в большинстве стран.

Точно так же, как советских мужчин и женщин считают равными при вольнонаемном труде, их с равной вероятностью направляют на принудительные работы под надзором полиции. В трудовых лагерях женщины-заключенные выполняют ту же ручную работу, что и мужчины. Они помогали прокладывать железные дороги на Дальнем Востоке при температурах 60–70 градусов ниже нуля, копать каналы и строить электростанции.

Жены и дочери кулаков обычно сопровождали их на принудительные работы на некоторых рудниках, что мне приходилось инспектировать, а иногда и работали на рудниках также. Эти женщины занимались изнуряющей работой в поле, и не останавливались перед тяжелым ручным трудом. Их не заставляли работать на рудниках, но разрешали, и они предпочитали пополнять скромные заработки своих мужей. Таким образом тысячи советских крестьянок получали первые навыки в промышленности, и многие из них впоследствии пошли работать на заводы и фабрики.

Казахские женщины, жены бывших кочевников, также работали на некоторых известных мне золотых рудниках. Они редко были в состоянии заниматься чем-нибудь, кроме неквалифицированного труда. Что до монголок, якуток и женщин других племен, я их на горных работах никогда не видел. Казахские женщины были то ли более предприимчивы, то ли больше нуждались. Эти казахские женщины, хотя пользы приносили мало, имели право на все законные привилегии для женщин-работниц; они получали свои полных два месяца с оплатой при рождении ребенка.

Мы с женой можем свидетельствовать, по собственному опыту, что многие люди в остальном мире имеют искаженное представление об отношениях между мужчинами и женщинами в России. Старая утка про «национализацию» женщин, запущенная в газеты вскоре после революции, продолжает циркулировать, и каким-то образом к ней присоединились столь же ложные сообщения.

Можно частично обвинить в их неправдоподобии советскую прессу. Коммунисты контролировали все газеты, журналы и книги в России в течение двадцати лет, и привыкли думать и писать — по крайней мере, еще несколько лет назад — как радикальные агитаторы в наших крупных городах. Они охотно высмеивали буржуазные традиции брака, хвастались, будто покончили со старомодной семьей, что скоро детей будут забирать от родителей и воспитывать должным образом в государственных учреждениях.

Что до нашей семьи, мы никогда не видели людей с подобные идеями, с самого начала до конца пребывания в России. Наши русские друзья, и в рудничных городках, и в Москве, были ничуть не менее респектабельными и домашними, чем знакомые нам американские семьи. Они были в основном инженеры, а советские инженеры — трудолюбивые ответственные люди, стремящиеся хорошо делать свою работу, и на все прочее у них остается очень мало энергии. Нет у них ни времени, ни желания прожигать жизнь.

Я уверен, что подавляющее большинство русских — такие же люди, как наши знакомые, независимо от того, сколько чепухи про разрушение семьи и развал домашнего воспитания детей понаписали советские газеты и журналы за столько лет. Радикальных коммунистов, что такое писали, хватило ненадолго, и сейчас в официальных кругах подобные взгляды не одобряются. Эти экстремисты и не продержались бы, насколько я могу судить, потому что большинство русских не сочувствуют их идеям.

В любом случае, из того что мы видели, Россия полна респектабельными женатыми людьми, которые так же стремятся преуспеть в работе и дать хорошее образование детям, чтобы помочь им получше стать на ноги, как и наши соотечественники. И должен сказать, что рано или поздно они будут определять стандарты поведения в России, потому что их большинство.

Ослабление семейных уз, как и массовый приход женщин на работу в промышленность, было, вполне возможно, временным и преходящим явлением, которое сопровождало переход России из сельскохозяйственной в индустриальную страну. Но теперь, когда фундамент индустриализации заложен, и вторая революция, как и первая, более или менее стабилизировалась, социальные связи снова укрепляются. Коммунистические радикалы, стремящиеся отменить брак, нормальную семейную жизнь и заботу родителей о детях, утратили престиж, и возникает новая респектабельность, которая иногда кажется такой же экстремальной по-своему, как прежние идеи были совсем в другом направлении.

В одном я всегда сочувствовал русским семьям, и это в том унижении, которое им приходится терпеть от туристов в таких городах, как Москва. С сожалением должен отметить, что хуже всех американцы. Туристы, похоже, ведут себя как зоологи-любители, которые получили специальную лицензию на изучение русских, и обращаются с ними, как с животными в зоопарке.

Туристы подойдут к советскому гиду, будто он смотритель зоопарка, и скажут: «Сегодня мы хотим видеть, как живут рабочие, как едят, как заботятся о детенышах». Группы любопытных иностранцев придут с гидом, вломятся в какую-нибудь комнату или квартиру, даже не спросив разрешения. Они будут везде совать нос и задавать вопросы, от каких я бы выкинул их на улицу. Но русские всегда были терпеливы. Полагаю, им приходится; официальные лица не одобрят таких вспышек.

Я слышал, что люди, живущие в трущобах в наших больших городах, подвергаются такому же нашествию социальных работников и любителей посещать бедные районы. Что ж, в этом отношении русские горожане все стали жителями трущоб. Наплыв в города стал таким мощным в последнее время, что властям потребуются годы и годы, чтобы обеспечить необходимое жилье. Многие семьи живут в единственной комнате, и делят ванную и кухню с другими. Мало кто из горожан может рассчитывать на уединение, а коммунисты-политики со своими помощниками, как наши социальные работники, постоянно всех посещают, суют нос в личные дела и учат их, как жить и даже, что думать.