Дополнительные показания Н.И. Бухарина. 26 августа 1937 г.

Реквизиты
Государство: 
Датировка: 
1937.08.26
Архив: 
РГАСПИ Ф.17, Оп. 171, Д.427 Л. 63-65

Дополнительные {орг} показания заключ<енного> Н. Бухарина

В 1933 г. я поехал в отпуск в Северную Киргизию, на Тянь-Шаньский хребет, причем проездом был в Ташкенте и во Фрунзе. Уехал я в отпуск, предварительно давши согласие на созыв конференции правых и одобряя, вместе с другими участниками правого центра, основные установки т<ак> н<азываемой> рютинской платформы, о чем я подробно говорил в своих предыдущих показаниях, данных мною следствию. В Ташкенте я жил некоторое время на квартире А. Икрамова[1] и, если не ошибаюсь, несколько дней на даче ЦК Узбекистана, куда меня отвозил А. Икрамов. Последнего я давно знал, ибо он был еще одним из моих слушателей в Свердловском университете в старые (относительно) времена. Как раз в данный период, т.е. ко времени моего пребывания в Ташкенте, в Казахстане (не в Узбекистане), благодаря головотяпской политике Голощекина[2], было массовое разорение казахов, чрезвычайная смертность, голодовка, и толпы беженцев шли из Казахстана куда глаза глядят, в том числе в Узбекистан и, в частности, в Ташкент. В связи с этим явлением, которое как факт было у всех на устах, у меня с Икрамовым и начались политические разговоры, от обмена беглыми репликами до более длительных бесед. При этом Икрамов, возмущаясь политикой Голощекина, в более мягкой форме касался общепартийной линии, политики партийного руководства, высказывал ту мысль, что одно не может быть оторвано от другого, и что, следовательно, в самой линии партии есть органический порок, раз она в таком объеме приводит к столь чудовищным результатам: за Голощекина, мол, отвечает Политбюро.

Я, с своей стороны, не только не возражал Икрамову, но продолжал развивать эти мысли и обобщать их и в общей форме, в конце концов, рассказал Икрамову об установках правого центра. Подробно я, помнится, не говорил, так как все же не знал Икрамова столь близко, а, с другой стороны, по всем его высказываниям мог сделать заключение о том, что он в основе своих взглядов придерживается правой ориентации.

На обратном пути или в следующем году – я теперь этого не могу вспомнить – Икрамов, между прочим, упоминал о правой ориентации Файзуллы Ходжаева[3], хотя находил его чрезмерно-правым и не скрывал своих лично-неприязненных отношений к Файзулле как человеку, сделанному из другого теста. Такого рода личные отношения, однако, не мешали их договоренности в основных политических вопросах. Мне вспоминается, что в этом же контексте он, кажется, говорил о Зеленском, которого к тому времени уже не было в Средней Азии (говорил он о нем, следовательно, в прошедшем времени) и о ком-то из крупных националов, может быть, о Рыскулове. Упоминал бегло о Цехере[4] как своем единомышленнике.

Я сказал Икрамову, что центр тяжести работы правых должен быть в вербовке кадров, с чем он согласился, считая, что его пост дает ему возможность широко оперировать на этом фронте. Подробностями я не интересовался, т.к. рассматривал Икрамова достаточно квалифицированной фигурой, которая сама может сообразить, как и что. Икрамов обещал заходить ко мне в Москве, но, однако, не заходил. Я, с своей стороны, должен был заезжать к И<крамову>, если буду в Ташкенте.

Таким образом, с Икрамовым была достигнута политико-организационная договоренность (согласие Икрамова с рютинской платформой, свержение руководства ВКП(б) с выпячиванием национального момента: подбор кадров, у Икрамова меньшая, чем у Ф. Ходжаева, тенденция к независимости).

Кроме вышеупомянутых лиц, о которых говорил Икрамов, я не помню других фамилий. На квартире у него я никого, насколько вспоминаю, не видал, на даче же ЦК бывал разный народ, но фамилий их я не помню.

Во Фрунзе, на даче ЦК Сев<ерной> Киргизии, где я пробыл пару дней, по вечерам бывали игры (биллиард, подкидные дураки и т.д.) и приезжали националы-киргизы, в том числе был и Абдуррахманов[5]. С Абдуррахмановым у меня не было разговора, но он был настроен ворчливо-оппозиционно, как – в точности я не могу сказать. Вскоре он был арестован, как я от кого-то слышал, в связи с найденным у него дневником троцкистского содержания – так ли это, я не знаю. Когда я возвращался с Тянь-Шаня и ехал снова через Фрунзе, во Фрунзе приехала комиссия ЦК, во главе с Антиповым, вместе с которым приехал и Бауман. Мы ездили однажды вместе на охоту, но политических разговоров здесь не было: Антипов не был в единственном числе, и я о его миссии не расспрашивал, но как будто его приезд имел какое-то отношение к делу об Абдуррахманове.

Мне известно было также, что в это время во Фрунзе был правый А.П. Смирнов («Фома»), но я с ним не виделся. Возможно, что он, с своей стороны, виделся с какими-либо националами.

В 1936 году я ездил в отпуск и на Памир, и в Северную Киргизию. Ехал я снова через Ташкент. На этот раз я не мог остановиться у Икрамова, т.к. он до моего приезда в Ташкент выехал оттуда в отпуск в Сочи или еще куда-то, хотя я послал на его имя телеграмму (из Москвы) о своем приезде. Получил ли он эту телеграмму или нет, я не знаю, так как вообще его не видал (за исключением Пленума ЦК, с которого я был взят). Меня отвезли на уже упоминавшуюся мною дачу ЦК Узбекистана, под Ташкентом, где в то время жил один из секретарей ЦК Узб<екистана>, Цехер.

Оттуда я ездил на день или на два в одно курортное местечко, Чимган, где живут летом ответработники. Там жил в то время и Ф. Ходжаев, который, узнав о моем приезде, пригласил меня на обед. Был я у него, если не ошибаюсь, дважды, и в одно из этих посещений имел с ним довольно длительный разговор.

Разговор этот имел три оси, если память мне не изменяет:

1. Я рассказывал о своей заграничной поездке,

2. теоретизировал насчет проблемы Европа-Азия,

3. беседовал о политике.

Два первых пункта для следствия не представляют интереса: это был разговор на тему о кризисе капиталистической культуры, о восточных влияниях (Индия, арабы, Китай), о тибетско-индусской медицине, об истории с точки зрения национальных культур и т.д., все в теоретическом разрезе и большом историческом плане.

Что же касается третьего пункта, то я должен прежде всего заметить, что с Файзуллой Ходжаевым я вообще говорил первый раз в жизни. Я, разумеется, знал его шапочно-партийно, знал его физиономию по линии развития в Азии вообще и т.д., знал, наконец, со слов Акм<аля> Икрамова о его настроениях (см. выше). Но сам я более или менее серьезно встретился с ним первый раз и поэтому не мог пускаться в особые откровенности. Поэтому с моей стороны изложение платформы правых носило скользкий характер и все же недостаточно конкретный. Если я не ошибаюсь, речь шла о могущих развернуться событиях, о массовой борьбе и т.д. без названия вещей своими именами, хотя по этим псевдонимам и можно было составить себе представление, о чем шла речь, как о перспективе. Ф. Ходжаев, с своей стороны, напирал на тенденцию независимости. Я легко возражал, говоря лишь о гарантиях более свободного подбора национальных кадров и т.д. Тем не менее, повторяю, общий язык был, в конце концов, найден, и мной была обещана поддержка аспирациям Файзуллы. Поэтому уместно здесь говорить об организационно-политической связи.

После этого я уехал на Памир и вскоре должен был оттуда вернуться из-за болезни своего спутника, С.А. Ляндреса[6]. Ехал я снова через Ташкент, но здесь видел только Цехера, во Фрунзе говорил по телефону с Белецким и уехал на Иссык-Куль. Там видел предсовнаркома Сакеева (или Исакеева), о политике с ним не говорил, а на обратном пути я страшно спешил и вылетел из Ташкента на самолете, снова увидавши только Цехера.

Что касается этого последнего, то он держался со мной осторожно, а я с ним вообще впервые познакомился. Однако, из его разговоров в тот период, когда я останавливался на даче ЦК Узб<екистана>, мне было ясно, что он – ближайший человек Икрамова, фигура, по партийной линии идущая прямо и непосредственно за ним, Икрамовым.

Таким образом, из лиц, кои в той или иной мере относятся (кроме меня самого) к разбираемому вопросу, следует назвать:

Икрамова,

Ф. Ходжаева,

Абдуррахманова (?),

Зеленского,

Рыскулова,

Антипова,

А. Смирнова («Фому»),

Цехера.

 

Н. Бухарин

2{7}6-VIII-37

 

 


[1] Икрамов Акмаль Икрамович (1898-1938). Советский государственный и партийный деятель. В 1929-1937 гг. 1-й секретарь ЦК КП(б) Узбекистана, 1-й секретарь Ташкентского горкома КП(б) Узбекистана. В феврале 1937 года член Комиссии Пленума ЦК ВКП(б) по «делу Бухарина—Рыкова». Арестован 20 сентября 1937 г. Приговорен ВКВС СССР к расстрелу 13 марта 1938 г. на открытом судебно-политическом процессе (вместе с Бухариным). Расстрелян 15 марта 1938 г.

[2] Голощекин Филипп Исаевич (Шая Ицикович) (1876-1941). С октября 1925 по 1933 занимал должность первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Арестован 15 октября 1939 г. Фигурирует в показаниях Н. Ежова на следствии как якобы один из его гомосексуальных партнеров. Расстрелян без суда 28 октября 1941 г. в связи с наступлением вермахта на Москву.

[3] Ходжаев Файзулла Губайдулаевич (1896-1938). узбекский советский партийный и государственный деятель, председатель СНК Узбекской ССР (1924—1937). Арестован 9 июля 1937 г. Приговорен ВКВС СССР к расстрелу 13 марта 1938 г. на открытом судебно-политическом процессе (вместе с Бухариным). Расстрелян 15 марта 1938 г.

[4] Цехер Арон Абрамович (1893-1938). Советский государственный деятель. С марта 1934 года по сентябрь 1937 года — второй секретарь ЦК КП(б) Узбекистана. Арестован в сентябре (?) 1937 г. Расстрелян в июле (?) 1938 г.

[5] Абдрахманов Юсуп Абдрахманович (1901–1938), государственный и политический деятель Киргизии, председатель Совета Народных Комиссаров Киргизской АССР, член Средазбюро ЦК ВКП(б) и ЦИК Союза ССР. Вел дневники (опубликованы в 1991 г.), где содержатся записи о событиях 1928-1932 гг. (Также известен своим романом с Марией "Мусей" (Маяковский называл ее "Мухой") Натансон и, по некоторым сведениям, краткой интрижкой с Лилей Брик). Ю. Абдрахманов был исключен из партии 14 октября 1933 г., арестован 4 апреля 1937 г. Осужден выездной сессией ВКВС СССР к расстрелу 6 ноября 1937 г. и расстрелян 7 ноября 1937 г.

[6] Ляндрес Семен Александрович (1907-1968). Советский государственный деятель, организатор издательского дела, редактор, литературовед. Отец писателя Юлиана Семёнова. В 1934 году на лекциях в ИКП познакомился с Н.И. Бухариным (в то время главным редактором «Известий»), и вскоре был назначен ответственным секретарём (заместителем главного редактора) этой газеты. Дважды арестовывался: в 1942 г. (кратковременно) и в 1952 (за связь с Бухариным, провел в заключении два года).