Постановление Президиума ЦК КПСС от 2 сентября 1954 г. об Г. А. Арутинове
Строго секретно
Подлежит возврату не позже
чем в 7-дневный срок в Канцелярию
Президиума ЦК КПСС
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Коммунистическая Партия Советского Союза,
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
№П81 /XXV
Тт. Комарову, Громову Е.;
6.IX.1954 г.
ЦК КП Армении
Выписка из протокола № 81 заседания Президиума ЦК от 2 сентября 1954 г.
О товарище Арутинове Г. А.
Утвердить предложение Комитета партийного контроля при ЦК КПСС и Отдела парторганов ЦК КПСС по союзным республикам об объявлении т. Арутинову Г. А. строгого выговора с предупреждением и занесением в учетную карточку.
СЕКРЕТАРЬ ЦК
Прот[окол] Президиума] ЦК № 81, п. XXV
В Центральный комитет КПСС
Постановлением Секретариата ЦК КПСС Комитету партийного контроля и Отделу партийных, профсоюзных и комсомольских органов поручено рассмотреть поступившие материалы о непартийном поведении бывшего первого секретаря ЦК КП Армении т. Арутинова Г. А. и свои предложения внести в ЦК.
Проверкой и личными его признаниями выяснено, что т. Арутинов подхалимничал, проявлял угодничество перед Берия. Для него посылались подарки, в республике насаждался культ Берия: он избирался в советские и партийные органы, его именем были названы колхозы, организовывалась посылка ему многочисленных приветственных писем и телеграмм, он всячески рекламировался в печати и устной пропаганде.
Тов. Арутинов подхалимничал и перед Кобуловым: без всяких к тому оснований, не спросив ЦК, он выдвинул кандидатуру Кобулова в состав депутатов Верховного Совета СССР при выборах 1946 года.
Как теперь выяснилось, что подтвердил и Арутинов, во время заседаний XVII партсъезда в его присутствии происходил разговор Орджоникидзе Г. К., который упрекал Берия за систематическое преследование и травлю им товарищей (Кахиани, Торошелидзе и др.), которых хорошо знал Орджоникидзе. Об этом факте он не сообщил в Центральный комитет партии.
Будучи секретарем ЦК КП Армении, т. Арутинов вел себя недостойно. В местной печати рекламировался как «лучший соратник и помощник Берия». Поощрял чуждые партии нравы, когда на заседаниях, конференциях и совещаниях в его адрес принимались приветственные письма, посылались поздравительные телеграммы и рапорты, его портреты издавались массовыми тиражами, развешивались в учреждениях и организациях и выносились во время демонстраций, его именем были названы 17 колхозов.
Установлено, что после июльского Пленума ЦК КПСС 1953 г. т. Арутинов повел себя неправильно: вместо того чтобы мобилизовать парторганизацию в связи с делом врага народа Берия на вскрытие и устранение имевшихся в Армении серьезных недостатков, Арутинов стал на путь зажима критики.
На объединенном пленуме ЦК и Ереванского горкома Компартии Армении в июле
1953 г. он обвинил членов КПСС, выступивших с критикой его неправильного поведения, в клевете и распространении «дашнакских вымыслов», а 17 июля по его настоянию было принято решение бюро ЦК, в котором правильная критика недостатков работы ЦК КП Армении квалифицировалась как «охаивание достижений республики», а коммунисты, выступившие с критикой т. Арутинова, огульно обвинены в «национализме».
Кроме того, т. Арутинов был крайне нескромен в быту: допускал большие затраты государственных средств на содержание и обслуживание занимавшихся им в Ереване двух особняков и числившихся за ним двух квартир в Тбилиси и Москве.
Тов. Арутинов, используя служебное положение, незаконно получал из издательств гонорар за опубликованные в печати официальные материалы ЦК Компартии Армении.
Так, за 1949-1952 гг. из редакции журнала «Партикян Кянк» и Госиздата республики он получил гонорар и сумме 66,3 тыс. руб. за опубликование отчетных докладов ЦК на съездах Компартии Армении и доклада на Пленуме ЦК КП Армении. С полученных им сумм не платил членских партийных взносов.
Следует также отметить, что т. Арутинов в 1924 г., когда он учился в Институте народного хозяйства в Москве, при проверке вузовских парторганизаций комиссией по чистке исключался из членов партии «как балласт» и затем был восстановлен.
Объяснения т. Арутинова прилагаются.
Тов. Арутинов за непартийное поведение заслуживает исключения из партия. Но учитывая, что т. Арутинов за эти серьезные политические ошибки снят о поста секретаря ЦК КП Армении, выведен из состава членов ЦК Компартии Армении и ЦК КПСС и что в своем заявлении он просит Центральный комитет оказать ему партийное доверие — оставить в партии и обещает оправдать это доверие на выполняемой им в настоящее время низовой работе в качестве директора совхоза, считали бы возможным внести следующее предложение: объявить т. Арутинову строгий выговор с предупреждением и занесением в учетную карточку
[п.п.] П. Комаров
[п.п.] Громов
№... КПК
21.VIII.54r.
Помета:
Разослать членам Президиума ЦК КПСС
и секретарям ЦК КПСС [подпись неразборчива].
25.VIII.54.
Копия
Секретарю Центрального комитета КПСС товарищу Хрущеву Н. С.
ЦК КП Армении и некоторые первичные партийные организации выдвинули против меня обвинения, которые рассматривались 26 июля на заседании КПК при ЦК КПСС. На этом заседании высказывали сомнение в искренности моего выступления на июльском Пленуме ЦК, когда обсуждался вопрос о Берия. В связи с этим считаю необходимым довести до сведения ЦК КПСС мое отношение к делу Берия и к тем обвинениям, которые против меня выдвинуты.
На Пленуме ЦК КПСС я выразил чистосердечно то, что думал и думаю о государственных преступлениях Берия и его приспешников. Своевременные меры, принятые ЦК КПСС против врага народа Берия, я расценил, как расценили все члены партии, как устранение наивысшей угрозы коллективному руководству партии после смерти т. Сталина. Меры, принятые партией и правительством против Берия, я расценил как удар, нанесенный новым попыткам международной реакции реставрировать капитализм в Советском Союзе.
Это мое твердое и искреннее мнение о преступлениях Берия и о мерах, принятых партией и правительством по ликвидации последствий его вражеской работы. Товарищи, высказывающие сомнения в моей искренности, видимо, исходят из того, что я раньше, в период работы в Грузии с 1931 года по сентябрь 1937 года, работал в ЦК Грузии в качестве заведующего] оргинстр[укторским] отделом ЦК, а затем с 1934 года—секретарем Тбилисского комитета партии. В этот период секретарем ЦК Грузии и Заккрайкома был Берия. Я его знал, часто встречался с ним и был в хороших отношениях. Я не мог в тот период распознать действительное лицо Берия, он был скрытный и работал замкнуто, никого не подпускал к вопросам, касающимся работы МВД Грузии, через которое он действовал, и аппарат[а], котор[ый] использовал в преступных целях.
Только на июльском Пленуме ЦК после ознакомления с материалами о вражеской работе Берия и о методах, которые [он] применял в отношении руководителей партии и правительства, я вспомнил, что он такие же козни строил против т. Орджоникидзе Серго. Я случайно присутствовал, когда между заседаниями 17-го съезда т. Орджоникидзе С. упрекал Берия в том, что он (Берия) преследует всех тех лиц, которые бывают у него, и что Берия пытается дискредитировать т. Орджоникидзе в Грузии. При этом т. Орджоникидзе называл фамилии Кахиани М., Горошелидзе и др., которых Берия систематически травит и преследует. Значение этого разговора т. Орджоникидзе с Берия я понял только после Пленума ЦК, на котором обсуждалось дело Берия, и убедился, что и раньше он провоцировал и интриговал руководителей партии. Теперь стало мне ясно и его отношение к партийным кадрам Грузии, в особенности к тем, которые не полностью признавали его как секретаря ЦК Грузии, опасаясь, что перейдя на работу из МВД в ЦК, [он] будет применять «чекистские методы» в парторганизации.
В конце 1937 года без обсуждения в ЦК Грузии [он] арестовал ряд лиц, которые отличались своей партийностью, как, например, Дарахвелидзе В., Кекелия А. и др. Многие работники преследовались им, несмотря на то что никаких обвинений против них не выдвигалось.
Чем объясняется, что никто не мог, в том числе и я, правильно оценить действия Берия в Грузии и сообщить об этом в ЦК ВКП(б).
Объяснить это можно только той атмосферой, которая была создана самим Берия и его приспешниками из МВД Грузии. Они упорно внедряли мысли, что Берия пользуется полным доверием ЦК ВКП(б) и т. Сталина, что Берия является лучшим проводником директив правительства и т. Сталина, что все вопросы, которые ставятся им в Грузии, исходят из указаний т. Сталина.
Упорное муссирование таких слухов создало обстановку доверия к Берия и выполнения его указаний всеми работниками, в том числе и мною.
В такой обстановке невозможно было трезво и принципиально подойти к тем вопросам, которые стояли в тот период перед партийной организацией Грузии.
В этом я чувствую свою вину и ответственность перед партией.
В сентябре 1937 г. я переехал на работу в Армению, и непосредственного отношения к Берия я не имел, редко встречался с ним. Он не вмешивался в вопросы Армении. Я ни один вопрос не вносил в правительство или в ЦК при помощи Берия и не пользовался тем, что я раньше работал с ним. Меня обвиняют в том, что в период работы секретарем ЦК Армении я насаждал культ Берия, называя его именем колхозы, улицы и район.
Раздувание авторитета Берия как признанного руководителя большевиков Закавказья распространилось и на Армению, задолго до моего переезда в Армению.
Еще до моего приезда в Армению, многие организации и учреждения назывались его именем: например, дом пропагандиста Ереванского городского комитета партии, республиканская партийная школа и целый ряд колхозов и совхозов. При мне были названы его именем улица в городе Ереване и пригородный район. При мне действительно Берия избирался в Верховный Совет и ЦК КП Армении и в других выборных организациях.
Это моя ошибка, и за это я несу ответственность. После закрытого письма ЦК КПСС лишь понял я всю вредность и непартийность создания культа личности, который принижает руководящую роль партии и роль советского народа в строительстве коммунизма, тем более культа Берия, который не был связан с Арменией даже в период работы его секретарем Заккрайкома.
Я откровенно изложил свои отношения к Берия как в период работы в Грузии, так и за период работы в Армении. Были у меня ошибки, но это не дает основания обвинять меня в неискренности перед партией и перед Центральным комитетом КПСС.
Я признаю, что обсуждение закрытого письма ЦК КПСС проходило на Пленуме ЦК Армении неудовлетворительно, не было развернутой критики и самокритики работы ЦК КП Армении и его бюро.
Грубая ошибка была допущена мною, когда при обсуждении хода проработки закрытого письма ЦК на бюро ЦК Армении было принято решение, оценивающее некоторые критические выступления членов партии в адрес ЦК Армении и его первого секретаря как националистические.
Это постановление бюро ЦК Армении не только не помогло широкому критическому обсуждению положения дел в Армении и руководства ЦК, но, по существу, зажимало критику и прикрывало ошибки в работе первого секретаря ЦК Армении.
Свою грубую политическую ошибку я понял после обсуждения этого вопроса на заседании Секретариата ЦК КПСС. Правильно меня критиковали в отношении ошибок, допущенных при выдвижении кадров: что б[ывшего] председателя Совмина т. Карапетяна С. надо было раньше снять с работы и привлечь его к партийной ответственности за сокрытие кулацкого происхождения, что б[ывший] председатель Президиума Верховного Совета Армении т. Папян М. недостаточно грамотный и что он не пользуется достаточным авторитетом, чтобы занимать такой высокий пост. Были ошибки допущены при назначении Корхмазяна, Еримяна, Ишханова и др.
Обвиняют меня в том, что в 1939 году дал санкцию на арест без достаточного изучения материалов по обвинению Меликяна в подготовке террористического акта. Расследование этого дела вело МВД Армении, которое обвиняло Меликяна, что он состоял в нелегальной антисоветской группе, от которой имел задание совершить террористический акт над тов. Микояном во время нахождения его в Армении. В деле имелись показания ряда лиц, ранее арестованных за антисоветскую деятельность, и признание самого Меликяна. Когда Заквоентрибунал нашел преступление недоказанным, я написал в МВД СССР к Берия о неправильном решении трибунала. В результате этого Особое совещание при МВД осудило его на 8 лет. Мое вмешательство в это дело объясняется тем, что 1937-1939 гг. были строгие директивы о пресечении в корне террористических действий против представителей партии и правительства. В настоящее время ряд дел пересмотрен и пересматриваются дела Меликяна, Мура-дяна и др., признанные недоказанными, состряпанными аппаратом МВД.
Свою ошибку нахожу в том, что к материалам обвинения отдельных лиц со стороны МВД республики не относился критически, как это делается в настоящее время после соответствующего указания ЦК КПСС.
Выдвижение Кобулова кандидатом в депутаты в Верховный Совет СССР в 1946 г. произошло при следующих обстоятельствах. В Совет национальностей Верховного Совета СССР Армения выбирала кроме руководителей партии и правительства также армян, работающих в Москве, избирались т. Алабян, т. Коштоянц, т. Овакимян и др., в 1946 г. была выдвинута и кандидатура Кобулова — ныне разоблаченного и осужденного врага народа. По этому вопросу никаких предложений ни от кого из центра к нам не было, и эта ошибка допущена нами в ЦК Армении.
Против меня выдвинуто обвинение, что я допускал излишества, имея квартиру из
5 комнат в г. Ереване, дачу и квартиру при постпредстве Армении в Москве из 4 комнат.
В 1943 году я тяжело заболел, в результате этого началась у меня сахарная болезнь, требующая ежедневного измерения количества сахара в принимаемой пище. В связи с этим с 1946 года я останавливался на квартире в доме, который принадлежал Дому культуры Армении в Москве. Я находил это допустимым, тем более что многие секретари ЦК республик и обкомов имели в Москве квартиры и там останавливались во время приезда в Москву. В настоящее время это осуждается и считается излишеством. Если надо винить, то принимаю вину на себя.
После съездов Компартии Армении, помимо публикации отчетных докладов в газетах, издательством выпускались эти отчеты отдельной книгой для продажи. Три моих доклада были выпущены в продажу на армянском и русском языках. Госиздатом мне было выплачено до 56 тыс. рублей в виде гонорара. Если это нарушение закона, вину беру на себя. Других излишеств я не допускал за 16 лет работы в Армении.
Вступил я в коммунистическую партию в сентябре 1919 года в гор. Телави Грузинской ССР в период владычества в Грузии меньшевиков. Партийную ячейку в школе организовал бежавший от белогвардейцев коммунист т. Зифельд (Симумя-ги). В начале 1920 года наша партийная ячейка, состоящая из 5 человек, слилась с городской организацией. При меньшевиках работал я в партийной организации, я был инструктором бюро Телавской организации. После ареста членов бюро меньшевистским правительством, осенью 1920 года был избран председателем нелегального комитета большевиков и работал до ареста моего. Освобожден был из меньшевистской тюрьмы после установления советской власти в Грузии в феврале 1921 года.
При советской власти работал все время на партийной работе: сперва в Телавском укоме партии, а затем в ЦК КП(б) Грузии.
1922-1924 гг. я учился в Москве, при проверке партийных документов вузов я был обвинен в пассивности, и от меня проверочная комиссия потребовала справку о моей прежней работе в Грузии и справку о нелегальной работе при меньшевиках. После
представления этой справки в Московскую контрольную комиссию (к этому времени проверочная комиссия закончила свою работу) партдокументы мне были выданы.
Задержку партдокументов я не считал окончательным решением, поскольку проверочная комиссия от меня потребовала справку о прежней работе и потому в автобиографии я об этом не указывал.
Обращаясь с этим заявлением в ЦК КПСС, я хочу сказать, что я осознал допущенные ошибки в своей работе и сделал для себя выводы из указаний ЦК КПСС. За эти ошибки я понес тяжелое, но справедливое наказание, был снят с должности секретаря ЦК КП Армении и выведен из состава членов ЦК КПСС. На каких участках бы я ни работал, везде работал с душой и преданно Центральному комитету.
Хочу заверить ЦК КПСС в том, что могу еще работать с пользой для дела по осуществлению задач, поставленных Центральным комитетом КПСС перед партией и страной.
Арутинов Г. А.
27 июля 1954 г.
Верно:
[п.п.] Толстова