Письмо Б. М. Кедрова Г. М. Маленкову от 21 декабря 1953 г.
Особая папка
товарищу Маленкову Г. М.
Георгий Максимилианович!
Так как Прокуратура СССР не стала заниматься выяснением некоторых очень важных фактов, касающихся дела Берия (о чем я скажу ниже), я вынужден с этим вопросом обратиться лично к Вам.
В феврале 1939 г. мой брат Игорь Михайлович Кедров и его товарищ Владимир Голубев написали в ЦК партии (на имя И. В. Сталина) и в КПК (на имя т. Шкирятова) заявление с разоблачением вражеской деятельности Берия на посту наркома внутренних дел. Речь шла о нашей закордонной разведке (главным образом в Германии) и нашей контрразведке. Я сам заявления их не читал, но знаю об этом со слов жены брата — Р. Ф. Мелиховой и отчасти моей матери — О. А. Кедровой (ныне покойной).
Я не знаю, дошел ли до А. Н. Поскребышева тот экземпляр заявления, который
В. Голубев сдал в будку Кремля. Возможно, что оно было перехвачено агентами Берия. Это нетрудно установить, проверив по регистратуре движение этого документа от приемной до секретариата И. В. Сталина. Но я твердо знаю, как был передан второй экземпляр этого заявления в КПК тов. Шкирятову. В КПК в то время в качестве партследователя работала хорошая знакомая моей матери Дуня Князева. Мать, не знавшая точного содержания заявления К. М. Кедрова и В. Голубева, а знавшая лишь его общее значение, вручила это заявление в руки Князевой, а та передала лично и прямо в руки Шкирятова. Вслед за тем Князеву (кажется, на другой день) вызвал Ярославский и в грубой форме стал на нее кричать: «Немедленно убирайтесь вон из КПК! Вас с Кедровой за передачу таких заявлений надо посадить в тюрьму! Да вы еще там окажетесь!» и т. п. Князева была немедленно уволена из КПК и направлена затем куда-то на работу по судебной линии вне Москвы. Об этом она рассказала моей матери, а весной 1942 года я случайно встретил Князеву на Северном вокзале (она была проездом в Москве). Она мне все это снова подтвердила, добавив: «Ты не представляешь себе, как кричал на меня Ярославский, как он мне грозил! Я несколько дней все время ждала, что вот-вот меня заберут».
Эти факты показывают, что не только Шкирятов, на имя которого было написано заявление и в руки которого оно было вручено Князевой, но и его помощник Ярославский знали о содержании заявления и знали, что это заявление таково, что Берия может арестовать не только авторов заявления, но и тех, кто передавал это заявление в КПК.
Это подтверждается также и тем, что когда в мае 1941 года в газете «Правда» была напечатана моя рецензия на английское издание «Диалектика природы» Энгельса, Ярославский (один из членов редколлегии «Правды») вызвал к себе Ф. В. Константинова (завотделом критики и библиографии «Правды») и стал его ругать за то, что он пропустил статью такого автора, как я. Ф. В. Константинов, бледный и расстроенный, на другой день приехал в Институт философии, где я тогда работал, и рассказал мне об этом. «Мне попало за Вашу статью, и мне сказали, что у Вас есть что-то неладное в биографии». Я спросил: «От кого попало?» Он ответил: «От одного члена редколлегии». Я сказал: «От Ярославского?» Он подтвердил.
Возникает вопрос: куда Шкирятов дел заявление, полученное им от Князевой? Это непременно надо выяснить, ибо у меня есть основания опасаться того, что оно было переслано Берия. Может быть, я ошибаюсь, но основания, повторяю, есть, и о них я скажу дальше.
После ареста брата и Голубева мой отец — Михаил Сергеевич Кедров был по этому делу у тогдашнего генерального прокурора СССР А. Я. Вышинского. Это было примерно в начале апреля 1939 г. (что легко можно установить по тем пропускам, которые выдавались лицам, посещавшим Вышинского в здании союзной прокуратуры). После этого в самый день ареста отца, 16 апреля 1939 г., я был у отца на квартире, и он мне рассказал следующее: «Несколько дней тому назад я был у Вышинского. Я сказал ему шёпотом, что «на самом верху» у нас сидят люди, которые являются врагами народа». Он попросил пояснить, и я ему сказал, что в правительстве. Он спросил: «Кто же это?» Я ему ответил: «Не могу сказать, ибо и у стен есть уши». Затем я взял клочок бумаги и написал: «Берия». Показав Вышинскому, я тут же разорвал эту записочку на мелкие клочки и положил в пепельницу, стоявшую на столе Вышинского. Потом на другом листке я написал: «Меркулов» и тоже разорвал и положил туда же. Все это говорилось шепотом и делалось очень тихо».
Так рассказал мне отец о своем разговоре с Вышинским. На мой вопрос: «Что же ответил Вышинский?», отец сказал: «Ничего. Только после этого он на меня глядит очень странно, почти дико, когда я с ним встречаюсь в кремлевской столовой. Но я и вида не показываю, что между нами что-то произошло» (т. е. имел место такого рода разговор).
Кстати, Меркулова отец назвал, как мне кажется, только потому, что он был замом Берия и подписал ордер на арест Игоря Кедрова, о чем отцу сказала жена брата — Р. Ф. Мелихова.
Не добившись от Вышинского какого-либо обещания вмешаться в дело Игоря Кедрова (об этом отец и говорил с Вышинским), отец обратился за советом к Шки-рятову и Ярославскому, с которыми он работал в КПК, будучи внештатным парт-следователем. И тот, и другой посоветовали ему обратиться с личным письмом к И. В. Сталину, добавив, что никто, кроме Сталина, в этом деле помочь не может. Об этом мне также рассказал отец в день 16 апреля 1939 г., когда я видел его последний раз. Это было в день его ареста. Отец мне сказал, что накануне (точно дня он не назвал, но это опять-таки можно точно установить по пропускам) он был у Шкирятова и Ярославского и что они советовали ему обратиться к Сталину. Отец даже показал мне набросок своего письма к Сталину по делу об Игоре Кедрове.
Как мне рассказала позднее моя мачеха Ревекка Акимовна Кедрова-Пластилина, жившая с отцом, арест отца произошел при следующих обстоятельствах: постучали или позвонили, и на вопрос: кто там? — сказали: «Из ЦК партии». Войдя, сразу бросились к столу (письменному), стали быстро шарить по квартире, не производя еще обыска, и, найдя письмо отца к Сталину, обрадовались, сказав: «Вот оно!» При этом сразу же стали спрашивать, где письмо к Сталину, что Вы писали. Из этого я могу заключить, что Берия знал о том, что посоветовали отцу Шкирятов и Ярославский.
Санкции прокуратуры на арест отца у пришедших лиц из НКВД не было. Моя мачеха Кедрова-Пластинина, член партии с 1905 г., женщина очень решительная и смелая, воспротивилась незаконному производству ареста и обыска. Она к тому же была членом коллегии Верховного суда (кажется, РСФСР, но, может быть, и СССР — я этого не помню) и воспротивилась беззаконию. По этому поводу пришедшие сотрудники НКВД позвонили по телефону в НКВД (кажется, Меркулову, кем был подписан ордер на арест отца и обыск в его квартире), после чего уселись и заявили: «Напрасно вы протестуете: санкция от прокурора сейчас будет». Так продолжалось несколько часов, в течение которых Кедрова-Пластинина не давала пришедшим работникам НКВД приступить к обыску. Наконец, санкция прокурора пришла. Как мне сказала Пластинина-Кедрова, ее дал сам А. Я. Вышинский.
Позднее, когда она была в Прокуратуре СССР и спрашивала, на основании каких данных была дана санкция на арест М. С. Кедрова, говоривший с ней прокурор (я его имени не знаю, но, возможно, что это был военный прокурор Афанасьев) сказал ей, что основания были веские, иначе бы Вышинский санкции не дал бы. Все это я говорю со слов Пластининой-Кедровой. Возможно, это знает ее сын — Пластинин Владимир, находящийся ныне в Воронеже. Сама же Пластинина-Кедрова умерла в 1946 г.
Как только 8 июля 1953 г. я узнал об аресте Берия, я сейчас же написал обо всем, что мне было известно, тов. Шаталину, секретарю ЦК КПСС. Заявление мое было передано 9 июля с. г. и переслано в Прокуратуру СССР. Из разговоров в Прокуратуре СССР (с тов. Смирновым, помощником т. Руденко) я узнал, что до получения моего заявления никто перед ними не ставил вопроса о деле Кедровых — отца и сына, — ни Вышинский, который хорошо знал историю этого дела, ни Шкирятов, который был даже знаком с содержанием адресованного на его имя письма И. М. Кедрова и В. Голубева, т. е. их заявления с разоблачением Берия. Я узнал также, что и на июльском пленуме ЦК КПСС (уже после ареста Берия) никто ни словом не обмолвился об этом деле. Кстати, очень хорошо знал это дело товарищ В. М. Молотов, поддерживавший (как мне говорила жена брата — Мелихова, а также и мой отец) инициативу разоблачения Берия.
В первых числах сентября я был вызван в Прокуратуру СССР к т. Смирнову, который просил меня переписать заявление в ЦК КПСС от 9 июля с. г. так, чтобы не упоминать имен Вышинского, Шкирятова, Ярославского, что я и сделал. На мой вопрос: нельзя ли поискать заявления И. М. Кедрова и В. Голубева в КПК или хотя бы спросить об этом у Шкирятова, т. Смирнов мне сказал, что это выходит за пределы его компетенции. То же произошло, когда Р. Ф. Мелихова (жена брата) указала на Князеву, передавшую заявление Шкирятову в его собственные руки. Тов. Смирнов сказал, что через КПК узнавать, где сейчас Князева, куда она перешла на работу и т. д., ему неудобно. В итоге, судя по обвинительному заключению, Князева не была вызвана для показаний в Прокуратуру СССР по этому делу.
Мне очень странно то, что люди, знающие очень много (гораздо больше меня) по этому делу, почему-то молчат. Это относится в первую очередь к Шкирятову и Вышинскому. Я не знаю, почему это происходит, но самый факт их молчания мне кажется странным и непонятным. А то, что они молчат, я вижу из обвинительного заключения по делу Берия, в котором отсутствуют какие-либо более точные сведения, которые были известны и Шкирятову (из заявления, полученного им от И. М. Кедрова и В. Голубева, которое не обнаружено в их деле, вернее изъято из этого дела), и Вышинскому, с которым отец подробно говорил накануне своего ареста, рассказав много важных сведений, говорящих о предательстве Берия.
Обращаюсь поэтому к Вам, Георгий Максимилианович, ибо все эти факты мне кажутся весьма значительными в свете материалов по делу Берия. Может быть, мои сомнения неосновательны, но факты сами по себе требуют расследования, которого
Прокуратура СССР, по-видимому, произвести по каким-то причинам не смогла или не имела права.
Член КПСС с 1918 года
Кедров Б. М.
21 декабря 1953 г.
Помета:
Доложено 22.XII. 53
[п.п.] Д. Суханов